Время лечит и образ святого
Принцип историзма
— Отец Константин, бывают ли канонизации «по политическим причинам»? Понятно, что мы не всегда можем маркировать точно, политические это причины или нет. Но тем не менее, политическая или идеологическая составляющая может присутствовать в прославлении святого?
— Давайте посмотрим: а кто может поставить вопрос о том, что канонизация носит политический характер? Так ставят вопрос люди, для которых политика важна. Но если взглянуть с точки зрения исторической науки — без апелляции к вопросам, связанным с церковным мировоззрением или нравственными доминантами, — то главным будет принцип историзма: говорить о каждой эпохе в её собственном контексте. Насколько для жителей, для гражданской администрации, для церковного священноначалия XX–XXI веков актуальны вопросы политики? Мы сегодня можем называть ту или иную канонизацию политической, потому что нам так кажется из нашего XXI века. Но это совершенно не значит, что люди той прежней эпохи так думали, что они исходили из каких-то политических ценностей. Вопрос политической целесообразности какой-либо канонизации относится скорее к временам, когда политика была актуальной проблемой. Навскидку, это весь XX век, отчасти XIX, но и то под большим вопросом. Потому что канонизация, например, преподобного Серафима Саровского едва ли несет в себе ну хоть какой-то политический характер.
Поэтому мы сразу должны принять, что, ставя вопрос о «политической» канонизации, скажем, в XVI веке, мы в принципе историзма сами себе отказываем. И можем поставить вопрос иначе, с точки зрения церковно-исторической науки. И здесь важно то, что прославление — это ответ на наличие почитания. А уже за ним тянется всё остальное, любая мотивация, даже политическая. Если нет желания почитать — например, князя Андрея Боголюбского, а его почитание началось не раньше XVII века, — то и вопрос о канонизации не встает. Ведь Андрей Боголюбский для современников, для ближайших потомков, для неближайших потомков XV–XVI веков святым не был! А когда возникает почитание, тогда и возникает вопрос, почему.
И третий момент, связанный с нравственной составляющей. Если в образе святого нет никакого нравственного урока, ценность «политической» канонизации будет равна нулю в глазах самой же Церкви. А стало быть, в глазах тех людей, которые будут об этом говорить проповеди, писать иконы. И в результате вместо иконы получится политический портрет. Канонизация как таковая толком не состоится…
Вопрос народного почитания
— Давайте рассмотрим некоторые примеры. Адмирал Фёдор Ушаков, которого заново «открыл» Сталин…
— Вопрос народного почитания, повторюсь, первичен. И если даже какого-нибудь «нужного человека» вдруг неожиданно прославили бы, а почитание не появилось, то едва ли можно говорить о его святости как о сложившемся явлении. Ситуация с Фёдором Ушаковым очень показательна. Да, была идеологическая целесообразность у Сталина в том, чтобы реанимировать какие-то фигуры «буржуазного прошлого», отторгнутые с началом советской эпохи. К ним относятся Александр Невский, Кутузов, которого, между прочим, никто пока не предлагает прославить в лике святых, Суворов, прославление которого сейчас все обсуждают, и ряд других. Но ведь не мог Сталин предложить поднять на щит — в критический момент для истории Отечества — человека, который был бы сомнителен с профессиональной и нравственной точек зрения. Для сравнения возьмем личность Кутузова: в нем, помимо таланта полководца, отмечают прежде всего отеческое отношение к солдатам. Но для канонизации такой конструкции будет маловато ввиду того, что у него были полковые жены и заигрывание с разными идейными группами, в том числе атеистами. Но все-таки Кутузов был верующий человек и «отец солдатам». Ушакова же, судя по тому, что говорит историческая наука, с нравственной стороны практически невозможно укорять. С военной точки зрения у историков есть разные сомнения, некоторые считают, что Ушаков не является такой уж значимой фигурой для флота, даже по сравнению с Нахимовым. Но он действительно нравственная доминанта.
Итак, ситуация с Фёдором Ушаковым развивалась по такому принципу: нужно было поднять на щит какую-то фигуру, чтобы воодушевить солдат Великой Отечественной, но и чтобы с окончанием войны значимость этой личности не ушла. Я думаю, одним из ключевых факторов для прославления стало то, что про Ушакова сняли два прекрасных фильма: «Адмирал Ушаков» и «Корабли штурмуют бастионы». Актер Иван Переверзев сыграл гражданского святого — человека, которого невозможно упрекнуть с общественной точки зрения. Понятное дело, в фильме есть выпады против монархии, капиталистического строя, но там и церковная тема поднята позитивно! Например, сцена освящения корабля в фильме «Адмирал Ушаков» подана только со знаком «плюс». И вот этот зримый образ Фёдора Ушакова был, конечно же, на виду у тех архиереев, которые принимали решение о его канонизации на Соборе 2004 года.
— Но потом начинает развиваться и низовое почитание Ушакова?..
— Да, храмы праведного воина Феодора рассеяны сегодня по пространству Русской Церкви и куда более многочисленны, чем храмы, скажем, Дмитрия Донского. Причем это в основном не полковые храмы, не храмы при военных или морских учебных заведениях, а приходские. То есть инициатива шла от обычных людей. Кроме того, и в других храмах большое количество икон праведного Феодора. Всё это пример народного почитания.
Дальше встает вопрос: а какие люди почитают Фёдора Ушакова? Мы, конечно, не делали социологическое исследование, но по моим наблюдениям преподавателя, в том числе школьного, молодежь не смотрела фильм «Адмирал Ушаков», не в курсе, что Сталин что-то делал с этой фигурой в идеологическом плане. Для них он сегодня — давний флотоводец, о победах которого они ничего толком не знают, но святой, иконы которого висят в храмах. Мне кажется, это убедительный пример того, что почитание не связано неразрывной пуповиной с политическими движениями, которые могли эту канонизацию инициировать.
Воспитательная функция
— Добавлю, по моим наблюдениям, Фёдора Ушакова чтит патриотически настроенная молодежь — в здоровом смысле патриотическая.
— Это, кстати, тема, которую можно и нужно обсуждать, хотя она очень болезненная. По-настоящему канонизация может быть связана не с политикой, а с патриотизмом. По мере того как христианство существует на Земле, живое адекватное восприятие святых древности уходит. Подавляющее большинство святых первых веков мы вообще не воспринимаем. Их жития читаются как сказки, и это еще если их кто-то читает. В любом случае, эти жития — рассказы очень часто не исторические. И может быть, для этих святых — даже самых значимых, которые слагали богослужения и акафисты и внесли большую лепту в наше богословие — национальные святые оказываются конкурентами. А национальный вопрос в России с начала XIX века стоит очень остро. И чем дальше, тем острее. Получается, что вольно или невольно русские святые — при том, что они появлялись на почве «почему у греков святые есть, а у русских нет» — оказываются в какой-то степени на острие патриотической идеологии.
— Кстати, о национальном вопросе. У нас принято отрицать идеологические контексты канонизации, зато можно спокойно рассуждать о подобном в лоне Католической Церкви. Например, лет 10 назад католиками были канонизированы 800 итальянских мучеников, убитых турками. Тогда многие комментаторы высказывались, что ведь не просто так вспомнили спустя шесть веков эту историю!..
— Да и у нас хватает подобного. Один из хрестоматийных примеров в исторической литературе (в чисто церковную публицистику он, конечно, не попадает) — это ситуация с тремя Виленскими мучениками, Антонием, Иоанном и Евстафием. Они погибли в Великом княжестве Литовском, когда оно еще было формально языческим. Спустя 3–4 десятилетия, то есть довольно быстро, представление о них попало в Константинополь и вызвало реакцию. Появилось почитание, инициированное, естественно, Константинопольским патриархом, потому что иначе в Византийской империи почитать каких-то там язычников на окраинах никому бы в голову не пришло. И это инициирование понятно, потому что территория Великого княжества Литовского рассматривалась как перспективная Константинопольским патриархатом.
Но у святителя Алексия Московского, видимо, возник протест против подобного прославления. И когда преподобному Сергию Радонежскому Константинопольский патриарх прислал крест-мощевик с мощами Виленских мучеников — как один из подарков, призванных стимулировать создание в Троице-Сергиевом монастыре общежительного устава, — это не вызвало желания их почитать. И фактически официальное внесение Виленских мучеников в московские святцы произошло во времена Соборов правления Ивана Грозного — в 1547 году, когда уже Русская Церковь не имела никакого отношения к Константинопольскому патриархату. Вопрос: а чего вспомнили-то о них в середине XVI века? Да потому, что войну собирались вести с Речью Посполитой и хотели как раз это самое Вильно завоевывать. Вот вам пример того, как вдруг что-то срочно понадобилось спустя несколько столетий.
И дальше возникает вопрос — политика ли это в чистом виде? Идеология? Военное дело? Мне кажется, это все-таки не чистой воды политика. Какое отношение Виленские мученики, погибшие в языческом государстве, прославленные когда-то в чужом государстве, могут иметь к людям Москвы XVI века? С религиозной точки зрения власти могут сколько угодно тут идеологию притягивать, только толку с этого ноль. А вот факт мученичества, гибель от языческих властей — это всегда было в истории Церкви и всегда, возможно, будет. И мы почитаем мучеников вне зависимости от того, что кому-то хочется сюда пристегнуть политический аспект.
Так что, думаю, та же ситуация с итальянскими мучениками. Она, может быть, кому-то в этот момент показалось очень нужной. Вопрос, насколько развилось народное почитание. В масштабах двухтысячелетней истории Церкви вся политическая подоплека забудется, а память о мучениках останется именно как о христианах, погибших за веру.
— Получается, что канонизация выполняет скорее образовательно-воспитательную функцию?
— Да, и прежде всего! Идеологическая, политическая, национальная, социальная составляющие играют минутную роль. Она может впоследствии сыграть тоже только воспитательную роль, когда попадет в жития святых. Как в ситуации с тем же преподобным Сергием Радонежским. Одна из доминант его жития — «нищих кормя и странных привечая», её часто пристегивают как стимул «социальной работы». Ну так заботу о ближнем Христос заповедал, а не политики. Со временем шелуха сиюминутности отпадет, остается то, что вечное.
Реабилитировать невиновного — это же здорово
— А как вы прокомментируете историю с царевичем Димитрием — сыном Ивана Грозного? В житиях пишут одно, в светских источниках — совсем другое. Непонятно, от чего он погиб, обрели ли его мощи или нет. Тем не менее он почитается как святой, ему молятся, пишут его иконы. Здесь же явно были политические мотивы канонизации.
— В его ситуации однозначно были, и это, кажется, было понятно даже его современникам. Причем сам Дмитрий оказался заложником политики. Не участником, а тем, кого использовали в политической борьбе. Конечно, его прославление было связано исключительно с политическими войнами между Шуйскими, Годуновыми, Лжедмитрием, там же была целая политическая свара. Но опять-таки, роль канонизации в этом политическом процессе какова? Её политики пытаются использовать в своих интересах. Ну, например, чтобы показать свое личное отношение к этому человеку. Какое личное отношение к Дмитрию Угличскому можно было демонстрировать Борису Годунову? Только одно — то, что он не виноват в его гибели. Его задача была обелить себя в этой ситуации. И если задача жития и прославления заключается в том, чтобы реабилитировать невиновного человека, так это же здорово. А Шуйский, который в этой истории сыграл огромную роль, — собрал целую комиссию по расследованию гибели царевича Димитрия? Он через это прославление отмывался от того, что когда-то предъявил москвичам Лжедмитрия. Соответственно, ему нужно было привезти мощи в Москву, чтобы показать: «Извините, я тогда вынужден был лгать, чтобы нам всем тут разом не погибнуть. Я ради всеобщего блага это сделал, но сейчас готов от этого отмыться. И давайте мы истинного Дмитрия теперь прославим в лике святых, чтобы нам всем было от этого спокойнее».
То есть канонизация стала способом добавить ну хоть какую-то свежую струю в это политическое болото. И что постфактум сегодня мы имеем? Мы имеем святого, который заведомо не мог заниматься политикой, потому что он сын четвертой любовницы Ивана Грозного после четырех жен — вообще никаких прав. Сосланный в Углич больной человек, который погиб в детском возрасте, не успев серьезно нагрешить. То есть нравственная составляющая этого святого на высоте!
Затем — все-таки убит или погиб своей смертью? Тут опять житийная традиция отстает от исторической науки, а историческая наука по этому поводу точку поставила больше сотни лет назад. Есть опубликованное факсимильное следственное дело, которое провел Василий Шуйский, где все допросы, все очные ставки, вся история болезни. Дмитрий Угличский погиб в результате несчастного случая. То есть и в гибели его нет политической составляющей. Несчастный ребенок — символ краха государства эпохи Рюриковичей. Династия кончилась его гибелью. Пожалеть? Ну, вот можно пожалеть. И поскольку сама по себе личность Дмитрия оказывается абсолютно позитивной, почему же его не почитать? Его имя помогло выправить политическую ситуацию, избавиться от феномена самозванчества!
Запоминается хорошее
— Слушаю вас, и пришла в голову такая параллель. Знаете, это как в отпуск едешь семьей, там все десять раз переругались, дети отвратительно себя вели, — а потом всё плохое забылось, и остались только хорошие впечатления с прекрасными фотографиями. Какая бы ситуация ни складывалась вокруг канонизации, что бы ни случилось в действительности с этим святым, получается в итоге какое-то хорошее дело.
— Я бы закончил такой формулой: время лечит память о святых. И даже: время лечит образ святого. Бывают святые, в которых по мере «выветривания флера» просто не очень много остается. Но те фигуры, о которых мы сейчас говорили, — там хватает футов под килем, чтобы, когда политическая шелуха отвалится, осталось то, что нужно Церкви как память о подвиге или какой-то другой церковный урок. Ну а это уже на все времена.
