Восстание против машины

Будущее — это ведь не просто какое-то время, которое отстоит от нашего на мгновение или на миллион лет. Будущее — это то, что зависит от нашей свободной или несвободной воли. А если свободы вовсе не существует? Тогда будущее превращается в неотвратимый ибезличный рок, несущий нам нечто, никак от нас не зависящее. Философ Александр Секацкий рассказывает о том, как Иммануил Кант и Жан-Поль Сартр описали неизбежность человеческой свободы, ио том, что эту свободу открыло миру христианство.
Раздел: ПОДРОБНО
Восстание против машины
Журнал: № 7-8 (июль-август) 2020Автор: Наталия Щукина Опубликовано: 29 июля 2020

Остаточное невежество

Александр Секацкий, российский философ и публицист, писатель, телеведущий
Александр Секацкий, российский философ и публицист, писатель, телеведущий

Парадоксальным образом современная наука в форме бихевиоризма (подход к изучению поведения животного и человека, в соответствии с которым оно полностью определяется внешними факторами.—Прим. ред.) поддерживает то представление о предопределенности и предназначении, которое связано с опытом веры. Вопрос о свободе воли был, есть и останется важнейшим вопросом человеческого самоопределения, на который у нас нет прямого ответа. Мы до сих пор находимся в некотором неведении относительно тезиса Сенеки, что ни за какую цену не следует продавать свободу. Почему она так ценна, что во всех этиках находится на первом месте, зачастую выше, чем человеческая жизнь? Что нам жизнь, если мы не свободны? В чем столь высокая этическая ценность свободы, которая одновременно сопряжена с очень трудным определением? Мы обладаем сенсорной достоверностью нашей свободы, но нам с невероятным трудом дается понимание того, что же это такое.

В современном бихевиоризме свобода предстает неким остаточным незнанием или невежеством. Мы можем рассмотреть весь мир с точки зрения причинно-следственных рамок, как некий агрегат, и по мере того как наши знания будут расширяться, мы в конце концов сможем устранить все пробелы, установим единственно возможное соединение причины и следствия, и тогда наше понятие свободы станет излишним, остаточное незнание будет устранено. До сих пор эта концепция достаточно активно отстаивается, но понятно, что это некоторая трансцендентальная иллюзия, которая со временем должна исчезнуть.

Одновременно и опыт веры зачастую гласит, что свобода оказывается функцией своеобразного остаточного невежества. Кто ты, если не узрел Божественного Промысла? Если не  понял, что для тебя есть один и только один путь? Если не увидел свет истины? Нет никакой свободы, есть только недостаточная работа твоей души. Будь эта работа достаточной, не надо бы было ссылаться на свободу, и ты выбрал бы единственно правильный путь к спасению. 

Соотношение знаков Зодиака и частей человеческого тела. Миниатюра из книги Михаила Родосского. 1434 год. Астрология — пример того, насколько живучими являются представления о безличной судьбе
Соотношение знаков Зодиака и частей человеческого тела. Миниатюра из книги Михаила Родосского. 1434 год. Астрология — пример того, насколько живучими являются представления о безличной судьбе


Свобода неустранима 

На помощь приходит немецкий философ Иммануил Кант. С его точки зрения, существуют некие явления (распадающиеся на формы в душе и материю, которая поступает извне) которые даны нам для познания. Случилось так, что мир познаваем, непонятно почему, надо принять это как данность. Мы можем одно явление присоединять к другому, мы обладаем трансцендентальным субъектом, который дает нам связь явлений. Сама природа — не что иное, как связь таких явлений. Поэтому любое явление природы может быть вписано в ряд других явлений по мере того, как наши системы охвата становятся более совершенными. Всё входящее в природу и обладающее формой явления познаваемо, а значит, там свободы как таковой нет.

Но такова лишь природа. Это относится к тем вещам, которые заведомо обращены к нам своей познаваемой стороной. Есть еще и ноуменальная составляющая вещей (скрывающаяся за пеленой явлений), их аутентичное независимое бытие, и вот тут перед нами царство свободы. Человек, обладающий достоинством ноумена, вещи в себе, абсолютно свободен. Но как только мы хотим его познать, статистически, типологически, мы вынуждены переводить его в форму явления, и тогда мы через человеческую психологию, физиологию познаем его как часть природы, и в этом смысле никакой свободы опять нет. Но существует данность того, что внутри, что не является объектом. Это категория чистого практического разума, по Канту, она не есть категория познания. Это категория самого бытия. Мы осуществляем бытие в свободе, которое само, в свою очередь, может познаваться как нечто закономерное или не очень закономерное. Кант говорит, что как только мы покидаем сферу явлений, сразу совершаем скачок, трансгрессию и начинаем с другого конца, с того, что есть «я». «Я» есть «душа живая», как бы мы сказали, у Канта Бог проявляется только здесь.

Мы обнаруживаем, что те же самые законы или связи явлений, что мы познали, теперь даны нам изнутри как результат нашего произволения, как то, что мы выберем сейчас. И не важно, какая в нашем распоряжении материя, мы не обязаны творить материю, но мы способны совершить свой поступок так, как мы того пожелаем. Это Кант называет категорическим императивом. Суть императива очень проста: поступай так, как если бы максима твоей воли была законом всей вселенной. Фактически мы действуем так, как если бы мы были демиургами и брали на себя ответственность за всё бытие. Человек свободен именно в этом смысле: он хочет, чтобы мир был таким. Вот мое обещание самому себе и другим, моя воля. Это и есть свобода, которая ничем неустранима.

Этот кантовский аргумент мы не можем отбросить никоим образом. Мы понимаем, кто я, субъект, а кто Он, Господь Всемогущий. Он творит мир, в Его распоряжении материя, а в моем—только мои обещания и непостижимая максима воли, но высшая форма богоподражания может быть только здесь. Потому что Сам Бог, как свободный Создатель, действует так, что пути Его неисповедимы, и мы, что принципиально важно, первопричинности не знаем. Почему Господь возлюбил Иакова, а Исава возненавидел? Почему была принята жертва Авеля и отвергнута задолго до убийства брата жертва Каина? Множество подобных вещей даны до всякой причинности. Вся физическая причинность — это всего лишь действие заведенного механизма. Пусть этот механизм невероятно сложен, но это все-таки механизм. А там, где место души, мы имеем дело с чистой свободой, за которую именно в этом смысле мы и несем ответственность. Мир, который не был бы наделен свободой воли живущих в нем, был бы абсолютно неинтересен Богу и Демиургу. Что нам в этом механизме и отлаженных законах, что нам сотрудничество и пребывание на стороне Логоса, в устранении остаточного невежества или последствий первородного греха? По-настоящему стоило бы творить только такой мир, в котором нет предопределенности и свободные существа по своей воле могут выбрать тот или иной путь. Мироощущение христианства, выраженное Тертуллианом и особенно Августином, состоит в том, что, в отличие от любых языческих культов, предшествующих монотеизму, именно оно дает нам ревностность и заботу Иеговы, отменяющие всякую машинерию.


Машина спасения 

Человек хочет полагаться на эквивалентный обмен, чтобы его усилию соответствовало вознаграждение. Если мы поступим так, как поступали наши предки в соответствии с  правилами ритуала, принесем богам в  жертву правильного агнца, они пошлют нам то, что нам требуется. Но  симметричных условий сделки, каковые прочитываются в языческих культах, не существует. Это машина спасения, которая дает уверенность и  позволяет сделать расчет, но  о  душе здесь нет речи.

Сила и триумф христианства в течение первых трех столетий, победившие Римскую империю и греческую философию, состояли именно в том, что все машины спасения остановлены и ты пребываешь в мире, где твое бытие непосредственно нужно Господу. Каждый из смертных, обладающий душой, в равной мере Ему интересен. Погонщик ли ты верблюдов, бакалейщик, легионер или император. Душа человека Господу чрезвычайно важна.

Это отодвигает в сторону античную идею свободы. Тем богам нет дела до наших соблазнов и их преодоления,— предъявляй поступок, акт. Но Богу христианства есть дело до всего, что творится в нашей душе, потому что нет в мире ничего важнее. Поэтому, несмотря на то, что гарантии отменены, на смену приходит совершенно иной опыт бытия. Опыт, когда где бы ты ни оказался в этом мире, у тебя всегда есть шанс сохранить свою бессмертную душу и содействовать её спасению. Богу нужен именно ты. Не столь важно, способствуют ли твои решения государственному процветанию или всего-навсего миру с твоими близкими. Важно, что это делаешь ты. Но при этом, поскольку машина спасения остановлена, ты не получаешь гарантий. Тот же Августин всё время говорит: «О Господь, Ты всегда будешь исцелять мои раны, но никогда не перестанешь наносить их». Это очень точное описание опыта веры. 

Все попытки восстановить машину спасения, векселя, гарантии, индульгенции приводили к замутнению христианства, его истины. Мы имеем лишь надежду, только шанс. Это означает, что даже в тот момент, когда ты понимаешь, что нет ничего в мире важнее твоей души, никакая телеология целесообразного устройства мира не работает. Самый праведный праведник и самый грешный грешник обладают каждый по-своему некоей непредопределенностью. Они обладают тем, что может иметь некий интерес свыше, в этом и вопрос, спасется ли эта душа, или нет, сможет ли она, ты или я, удержать свою максиму воли так, как я её понимаю, или так, как её следовало бы понимать. Я никогда не буду до конца обладать этой уверенностью, но я знаю, что нет ничего важнее моего свободного решения. Если мы станем низводить себя до роли умных считывающих устройств, которые учтут все риски и в конечном счете останутся механизмами, то творение и спасение потеряют смысл, поскольку свобода есть категория бытия, а не познания. Свобода, от которой нас никто не может освободить, неразрывно связана с риском. Как только мы откажемся от риска, от того, что некоторые вещи останутся для нас необъяснимыми, поскольку они не причина чего-то, а первопричина, которая утверждает причинность вообще, свобода исчезнет.

Жан-Поль Сартр и Альбер Камю. 1940-е годы
Жан-Поль Сартр и Альбер Камю. 1940-е годы


Элемент дикости 

Больше всего стоит та  любовь, которая совершенно свободна. Например, чтобы по-настоящему любить, женщина должна быть свободна и материально, и с точки зрения общества. Только тогда мы в  подлинном смысле любим, когда несмотря ни  на  какие экономические условия и  социальные условности, снова и  снова возвращаемся друг к  другу. Высшая форма любви — это безусловная любовь, когда независимый от тебя человек вернулся к  тебе потому, что лучше ничего не нашел.

Только тогда, когда мы обладаем свободой воли, полнотой рассуждений, жизнь нам постоянно что-то подсказывает или не подсказывает, и именно то решение, которое мы принимаем, а могли бы и не принять, является важнейшим актом мирополагания и самополагания. Это основной тезис философии экзистенциализма: мы выбираем себя в свободном выборе и каждый раз, когда мы этот выбор осуществляем.

В «Бытии и ничто» Сартра, важнейшей книге французского экзистенциализма, предполагается, что мы можем вынести за скобки всю нашу биографию. Не существует людей заведомо смелых или трусливых, заведомо ущербных. Всякий раз мы можем сегодня и сейчас в этом поступке выбрать себя такими, что никому за нас не будет стыдно. Именно это можно определить как высшую форму человеческого в человеке. Именно свободный выбор, осуществленный как важнейшее доказательство бытия, существования души, и дает нам основание говорить о том, что—несмотря на то, что остается множество неясностей в понимании свободы, несмотря на то, что нас закормили заклинаниями о том, что свобода должна сопровождаться ответственностью, иначе это будет произвол и дикость,— мы должны предполагать, что в свободе всегда останется элемент дикости, дурости и неудачи и мы не можем его минимизировать. Свобода никогда не будет иметь форму эквивалентной сделки. Всегда неизвестно, чем тебе отплатят, больше или меньше. Но душа не товар, она не взвешивается. Поэтому понятно, что наше бытие в свободе — это то основание опыта веры и понимания её, которое, несмотря на все трудности объяснения, предстает перед нами как очевидность, поскольку достоверность свободы у нас точно имеется. Мы можем оценить, насколько мы свободны или нет, хотя дискурсивно это выразить невероятно трудно.

Новая идея служения Свобода начинается с  освобождения от, в  том числе, социальной предопределенности, с  отсутствия любых социальных лифтов — нет ни  иудея, ни  эллина. Не важно, кто ты. Иисус пришел к  последним мира сего и  этот отброшенный камень поставил во главу угла. Им, отброшенным, Иисус говорит: «не  заботьтесь о  завтрашнем дне», просто идемте со Мной. Это момент беспечности, настоящей свободы, царство Божие строится здесь и  сейчас, это и  есть Евангелие — «хорошая новость» по-гречески. Помимо ваших идущих из рода в род проклятий или, наоборот, благословений мы можем этот ветхий мир переделать. Слушая зов сердца и Божию волю, мы сделаем этот мир лучше, и он тогда будет миром освобожденным. В  этом отчасти состоит идея служения «приидите ко  Мне страждущие». Мы должны подготовить и других к этому освобождению. Пока ты на уровне своего свободного выбора не  определишься, ничего еще не  случилось. Каждому дню довлеет слово Его. Воля Божия не похожа на инструкцию, последовательности действий там нет. Лилия не заботится о своем украшении, а  Господь возьмет и  украсит её. Эта толика здоровой беспечности, неопределенности и того, что день сегодняшний будет таким, каким мы его сделаем. 

Нам нравится думать, что где-то в небесной бухгалтерии на каждого заведено личное дело и там записаны все благодарности, которые нам зачтутся. Выговоры тоже все записаны, но их можно искупить. Это ошибочное представление, но следует признать, что нам этого хотелось бы. Это способствует внешнему, человеческому миру, который основан на принципе эквивалента. Таковы мы друг другу как граждане, как первые встречные. Но как люди Божии мы не можем быть такими. Мы должны выходить за пределы заведенных личных дел. 
Материал подготовлен на основе лекции «Человек: между свободой и фатализмом», прочитанной в лектории «Предание» 31 мая 2018 года

Поделиться

Другие статьи из рубрики "ПОДРОБНО"