В зеркале времени
Его авторские фильмы собрали свыше тридцати наград престижных кинофестивалей мира, но явно недооценены российской публикой. Он верующий человек, но сознательно не доводит своих героев до Церкви… Какой зритель легко прочитывает «православный код» кинокартин Константина Лопушанского, почему он избегает декларативности в вопросах веры и о чем будет его новый фильм — в нашем разговоре «по душам».
Раздел: Служение
Журнал: № 1 (январь) 2014Автор: Елена МиловидоваФотограф: Станислав Марченко Опубликовано: 21 января 2014
Его авторские фильмы собрали свыше тридцати наград престижных кинофестивалей мира, но явно недооценены российской публикой. Он верующий человек, но сознательно не доводит своих героев до Церкви… Какой зритель легко прочитывает «православный код» кинокартин Константина Лопушанского, почему он избегает декларативности в вопросах веры и о чем будет его новый фильм — в нашем разговоре «по душам».
Второе рождение
— Константин Сергеевич, в сознании многих людей кино на религиозные темы ассоциируется с экранизацией библейских сюжетов или наличием в центре повествования героя — активного носителя веры. Судя по вашим картинам, у вас другое мнение?
— И да, и нет. Вера — это нечто глубоко интимное, то, что внутри человека. Поэтому, о чем бы ни был фильм, позиция автора не может не быть христианской, если он — христианин. Да, существуют попытки создания сообществ христианских кинематографистов, но мне кажется, это начинание в чем-то повторяет структуры идеологических концепций, которые были при советской власти. Культурный опыт тоталитаризма прошлых лет, когда государство довлело над личностью и навязывало все «хорошее», показал, что это ошибочный путь…
Есть и еще одна опасность: сегодня многие из наших кинематографистов впадают в морализаторство. К сожалению, многие люди, открыв для себя однажды веру, Церковь, вдруг решают «приватизировать православие». У них появляется позиция, что «я и есть главный православный». И исходя из этого убеждения, они начинают поучать всех вокруг... Я думаю, этого делать нельзя, здесь, как в деле воспитания: чем больше давишь на ребенка, тем он агрессивнее на это реагирует. Для себя я решил, что лучше чаще в церковь ходить, чем других поучать.
Кадр из фильма «Роль», 2013 год. Сцена с арестом батюшки для режиссера личная. Его деда-священника репрессировали в 1937 году
— Как вы пришли к вере?
— Это было на рубеже 80‑х годов. Я созревал долго, типично для того времени: появилась литература о различных духовных путях, мне было интересно все — от йоги и восточных практик до религиозной философии. И вот из этого многообразия для меня постепенно выкристаллизовывалась литература христианская. Я в то время учился в Москве, на Высших режиссерских курсах, где у меня возникла возможность общаться на эти темы с известными кинематографистами, в том числе и с Андреем Тарковским. Тарковский всегда в наших беседах говорил: «Абсолют», не произносил «Бог». Не берусь судить, насколько он был близок тогда к Церкви, но думаю, был…
— Есть свидетельства близких Тарковскому людей, что позже, в эмиграции, он регулярно посещал службы, а перед смертью причастился…
— Уверен, так оно и было… . И вот мой приятель, кинокритик Андрей Бессмертный повез меня к отцу Александру Меню в Новую Деревню под Москвой. А вокруг отца Александра евангелизация шла постоянно, несмотря на то, что он существовал в статусе диссидента. От той встречи у меня осталось очень глубокое впечатление. Такое глубокое, что через некоторое время я к нему приехал и сказал, что хочу креститься. Он назначил на 12 июня — а это мой день рождения. Я сказал ему об этом, а он в ответ: «Ну, очень хорошо, будет второе рождение»… Так началась духовная жизнь. И то, что она началась, — это удивительно, потому что я был совсем незрелым человеком тогда. Помню, как-то сказал своему приятелю-кинокритику: «Я всей душой — в Церковь. Но как вы можете два часа стоять на службе?», на что он ответил: «Это как росток в душе. Ты бросил зерно, а оно прорастает»… Меня этот ответ не очень удовлетворил, подумалось, — сравнения какие-то… Прошло года два, и я поймал себя на мысли, что мне странно видеть людей, которые прежде конца службы из церкви выходят. Росток быстро пророс…
Оправдание профессии
— Давайте обратимся к религиозной основе ваших фильмов.
— Мой путь тоже был не совсем ровным, как у любого человека. И это, конечно же, отражалось в творчестве. Что называется, по молодости и по недостатку религиозного опыта в фильме «Посетитель музея», к примеру, я стал рассуждать о таких непростых вещах, как святость через юродство, как монашеское отторжение мира. Высказался с энергией молодого человека. Весьма радикально. Даже поспорил на просмотре фильма с отцом Владимиром Сорокиным, профессором духовной академии, который, помню, сказал мне, что нельзя в этом мире все перепоручать дьявольскому началу. В фильме, действительно, звучит мысль, причем как основная, что все в этом мире — ложь. А то, что рука Господня ведет тебя и в мире, который во зле лежит, тогда я не совсем понимал.
Конечно, сегодня я не стал бы так снимать. Но я очень люблю этот фильм и считаю удивительным, что мне дали тогда, в 1989 году, его создать. Он вызвал бурную реакцию, даже получил приз Московского кинофестиваля за режиссуру. Но общественностью не был принят: все жаждали перемен, капиталистических отношений, которые на картинках видели. А тут появляется мрачный автор и начинает говорить о мироотторжении, а не о благах и удовольствиях. Для большинства нашей публики тогда это было непонятно.
— Вас называют режиссером-апокалиптиком. В «Письмах мертвого человека» показаны жалкие остатки человечества после ядерной катастрофы, в «Посетителе музея» — после экологической, в «Русской симфонии» происходит какой-то фантасмагорический Страшный суд на руинах советской империи. Откуда такое тяготение к эсхатологии?
— Почему мне это близко? В детстве, когда я жил у дедушки с бабушкой на Украине, рядом с домом был парк, в нем — подземное хранилище кинопленки. Местные ребята, играя, зажгли его. Вырвался страшный огненный взрыв, и огромный черный гриб поднялся над городом. Все решили, что вот оно, началось… Потому, что все подсознательно были уверены, что ядерного апокалипсиса не избежать, он будет рано или поздно… Мое поколение и люди чуть помоложе или постарше — все росли под страхом этой темы. Я не знаю человека, которому бы не снились в то время сны про атомную войну. Это висело в сознании и потом преломилось в «Письма мертвого человека». Но если взять шире — это ведь апокалиптические сны. Так что, наверное, время определило тему.
— Ваш новый, недавно вышедший на экран фильм «Роль» — об актере, который из эмиграции возвращается в Петроград 20‑х годов, чтобы не на сцене, но в жизни, как того требовали модные идеи Серебряного века, сыграть красного комиссара, используя удивительное внешнее сходство. Играя роль до конца, он погибает. Что стоит за этой необычной судьбой?
— В картине звучит глубоко русская тема, потому что через актерство, через мастерство, которое дано этому герою, через чужую душу, войдя в нее, он познает катастрофу, произошедшую с Россией. О трагедии, разыгравшейся в России, в фильме говорится не только через героя, но и впрямую: показан арест священника Никольской церкви, в финале виден поруганный храм, на фоне которого герой уходит в степь… Эти образы понятны, но это скорее от меня, автора, в фильме присутствует, потому что история не об этом. Искать герою свой религиозный путь не надо, мы видим как он, решаясь на этот странный эксперимент, снимает крестик, оставляет его дома…
Разрушенный храм в трагическом финале фильма «Роль» — режиссерский намек на причину постигшей Россию катастрофы
— Получается, герой сделал свой выбор?
— Нет, если бы он снимал крест, решив отказаться от Бога… Но этого нет. Он снимает крест, потому что понимает, что в той роли, в которую он входит, места для креста нет.
— А нет ли во всем этом одержимости профессией?
Вот и лицемерие, и лицедейство — имеют общий корень.
— Да, есть одержимость. Но я пытался в какой-то мере оправдать актера, а шире — актерство. Людям даны разные таланты. Художник, если бы пытался осмыслить свое время (а ведь произошла страшная катастрофа, шла кровавая Гражданская война, Отечество погибало) — написал бы на эту тему картину, писатель создал бы роман. А у актера — актерство, умение войти в чужую душу. Это его путь познания.
Герой, играя, хочет понять тех, кто с той стороны баррикады, тех, кто его хотел убить. Актер понимает при этом обреченность своего героя, понимает, что его или расстреляют рано или поздно — или он убьет себя сам. Потому, что такие не выживали… Ведь краском — из семьи священника, и актер понимает степень трагичности этого образа. Он трактует своего героя именно так, через трагедию его души, через этот внутренний раскол. Он создает каждую сцену, импровизирует, вживаясь в роль, в чужую судьбу. Это оправдание профессии, (а другой ему не дано), может, это его испытание — не нам рассуждать. Он честен перед профессией, честен в анализе произошедших событий, честен в своем выборе, своих выводах… Он приносит себя в жертву на алтарь истины о России.
Мы это уже проходили…
— Сцена с арестом священника для вас личная?
— Да, мой дедушка по отцу — Тимофей Петрович Лопушанский — был священником. В 37‑м году его арестовали и потом расстреляли.
— В вашей семье церковные корни ощущались?
— Отец мой окончил философский факультет Московского университета, был логиком. К сожалению, из-за тяжелого ранения он умер рано, мне было шесть лет тогда. Как сын священника, он не мог не быть крещеным; мама говорила, что в его душе вера всегда была. Вот, например, помню одно его письмо, которое хранила мама и как-то показала его мне: оно начиналось такими словами «София, есть христианская молитва: „Господи, укрепи меня“». И дальше шло эссе — рассуждение на эту тему. А мама моя была профессором, преподавателем старославянского языка. Все ее научные труды — по Евангелиям, у нее была в Волгограде своя кафедра, своя школа. Она много помогала Церкви, переводы делала. Но крестилась уже когда ей было около 60 лет, тут, в Питере. Такой был долгий путь к церковной жизни…
— О чем будет ваш следующий фильм?
— Никому еще не говорил, но сейчас скажу: я очень уповаю снять фильм по евангельским событиям. Сценарий написан два года назад, события в фильме происходят во время Страстной недели. Вся проблема, как всегда, в финансировании…
— Жене вашей нравятся ваши фильмы?
— Было бы странно, если бы ей не нравились (смеется). У меня жена — доктор, типичный представитель питерской интеллигенции — это мой зритель.
— Вы можете набросать портрет вашего зрителя?
— Я все время думал, что это питерская интеллигенция зрелого возраста. Но на всех премьерах и встречах, связанных с картиной «Роль», ко мне подходило огромное количество молодежи, потом в интернете писали: им очень фильм понравился, что для меня было приятным сюрпризом. Так что аудитория меняется.
— Преподавая в университете кино и телевидения, чему учите студентов, каким задачам должно отвечать искусство?
— Еще лет десять назад говорил — кошмар, что творится в искусстве: оглупление, опошление… куда вы смотрите, господа! Но смотрю, как сейчас потихоньку выстраивается система запретов, каких-то «правильных» этических формул, вроде бы с позиции чего-то лучшего, — и понимаю, что на самом деле начинается некое удушение творчества… Да, мне очень не нравится «развлекаловка», я считаю, это пошло. Я могу об этом высказать свое мнение, но просто запретить это нельзя, ни в коем случае. Если мы ступим на путь запретов, даже во имя высоких идеалов, то почти наверняка следующим шагом запретят нас самих. И под знаменем высококультурных идей пойдут малообразованные, малокультурные и чрезвычайно агрессивные люди. Мы это уже проходили…
Константин Сергеевич Лопушанский — российский кинорежиссер и сценарист, работающий в жанрах притча и антиутопия, заслуженный деятель искусств России (1997), народный артист России (2008). Родился в 1947 году в Днепропетровске. В 1970 году окончил Казанскую консерваторию по классу скрипки, с 1973 по 1976-й обучался в Ленинградской государственной консерватории на факультете музыкальной режиссуры. В 26 лет получил степень кандидата искусствоведения, работал преподавателем Казанской и Ленинградской консерваторий (история исполнительского искусства), редактором в Малом оперном театре. Сейчас Константин Лопушанский работает режиссером-постановщиком киностудий «Ленфильм» (с 1980 года) и Proline Film Андрея Сигле и является действительным членом Российской академии кинематографических искусств «Ника».
Беседовала Елена Миловидова