В заложниках у прогресса

— Когда мы говорим о науке, мы должны сказать, что у нее, с одной стороны, есть свои правила игры. Должны быть факты — доказанные и статистически достоверные (то есть сколько бы раз мы ни ставили эксперимент — всё равно должен получиться один и тот же результат). Но, с другой стороны, даже если мы следуем этим правилам, мы признаем, что это идеал, а не реальность. Потому что в реальности, как говорят англичане, data is not theory free, то есть данные не свободны от той теории, внутри которой они набираются и, тем более, анализируются. Очень многое зависит от того, как эксперимент поставлен, и на каких научных, философских и мировоззренческих позициях стоит сам ученый. Чувства, интуиция, предвидения, озарения — это не менее серьезный инструмент, чем интеллект. Это вам каждый художник скажет, не говоря уже о святых, которые обладают духовным опытом. Любой настоящий поэт расскажет, как он ночью вскакивал, что-то писал, а утром с недоумением видел этот текст и задавал себе вопрос: откуда это?.. Менделеев увидел свою таблицу во сне. Что это такое? Научного ответа нет…

— Это не басни, это правда. Моя бабушка, глубоко верующий человек, кристально честный и чистый, рассказывала такую историю. Во время Великой Отечественной войны моего отца забрали на фронт прямо с выпускного бала, и на фронте он был серьезно ранен, но выжил. Как вы понимаете, ни электронной почты, ни сотовых телефонов у них тогда не было. Она рассказывала, что однажды ночью вскочила в панике. Она металась и не находила себе места. При этом она была не из числа истеричных, экзальтированных барышень. Через несколько месяцев оказалось, что это был тот самый момент, когда ее сын, мой будущий отец, был очень тяжело ранен. И таких случаев очень много.

— Хочу обратить ваше внимание, что и наука, и религия пользуются тем, что называется метафорой. Метафора — это перенос со знакомого на незнакомое, с подобного на подобное (это, кстати, формулировка Аристотеля). Когда мы говорим, «защищать свою точку зрения», «обрушиться с критикой», «разбить чужую аргументацию», мы не имеем в виду боевые действия, мы говорим о споре, то есть в языке спор описывается при помощи боя, сражения. Это и есть метафора. Все религиозные тексты построены на метафорах, но оказывается, что метафора играет не менее важную роль и в науке.

— Со способностью к метафорам связываются структуры правого полушария головного мозга, и точно известно, что если правое полушарие повреждено, то человек либо вообще теряет способность к метафорическому мышлению, либо она очень сильно ухудшается. При этом у него ухудшается и способность к юмору и вообще к любому иносказанию.

Все ученые согласны, что метафора — это мощнейший когнитивный механизм. Если бы у нас не было такой способности переносить наши знания с известных объектов на новые, то у нас не хватило бы никакой памяти. Но память — это только вершина айсберга. Оказывается, что для науки метафора — не менее важный механизм познания, чем логика и компьютеры вместе взятые. Об этом говорят гениальные ученые. Они прямо утверждают, что мыслят метафорами, что при помощи метафор делают открытия.

— Сны насквозь метафоричны. У них нет языка, подобного нашему, вербальному. Как только вы начинаете пересказывать сновидение, оно теряется, исчезает, потому что в нем другие размерности, нет прямых ходов. Сон состоит из так называемых гештальтов, то есть обобщенных образов. Язык снов непереводим на язык формальной логики. То же касается искусства, и, наверное, религиозного опыта. У Феллини как-то спрашивали, о чем его фильм. Он ответил: «Если бы я мог об этом сказать, я бы написал роман. Я снял фильм — смотрите».

— Находясь на территории науки, мы не можем сказать, рождается ли человек гениальным, или нет. Одно можно сказать точно: человек рождается с огромными потенциями, которые потом кому-то удается раскрыть — волей ли везения, судьбы, или волей своей огромной работы и ответственности перед собой; а кому-то не удается. Конечно, у гениальных людей есть природные данные, но состоявшийся гений — это тот, кто родился с замечательным мозгом и смог это реализовать. Гений — это еще и огромная работа, самоотверженная, с отказом от многих вещей.

Кроме того, должна быть благоприятная ситуация для воспитания гения. Я не имею в виду случай, когда вокруг все танцуют, с одной стороны подают киви, а с другой — творог от невероятной коровы. Это может развратить человека, и он тогда не сделает то, что он сделал бы.

— Есть ученые, даже профессора, которые перешли на чисто механистический способ описания того, о чем вы спрашиваете. Они, конечно, не меряют циркулем, как в иные времена было: если шишка правильной формы, то ты такой-то, если неправильной — то такой-то. Дело обстоит гораздо хуже. С помощью томографии мы можем получить очень подробную карту головного мозга. И технические возможности позволяют заявлять: «Если у Пети Иванова эта область мозга такого-то размера, а эта — такого-то, то нечего его математике учить, у него мозг неподходящий». Понимаете, какая эта опасная, кошмарная дорога?!

— Да, дело в том, что чем больше мы знаем о работе головного мозга, тем больше убеждаемся, как много он делает сам — практически всё, не задавая нам вопросов, хотим мы этого или не хотим. Я не говорю о том, что мозг самостоятельно управляет пищеварением, концентрацией калия и натрия, — но мозг управляет и языком… Вот мы сейчас с вами разговариваем. Мы же не думаем о том, какой и откуда «вынуть» суффикс?! Всё это делает за нас мозг, и поэтому мозг — целая вселенная.

— Я не могу отрицать факт, что в мозге происходят физические и химические процессы и они являются тем инструментом, который обеспечивает нашу духовную жизнь. Если там какого-то вещества не хватает (скажем, дофамина или лития), то человек либо впадает в маниакальное состояние, либо впадает в глубокую депрессию. И в депрессии находится не потому, что он действительно в беде, а потому, что у него просто неправильный обмен веществ.

— Надо сказать, что есть другая точка зрения, согласно которой наша духовная составляющая может всё поставить на место. Об этом говорит целая область медицины — психосоматика. У человека начинает болеть весь организм. Например, болит печенка. Делают томограммы — нет ничего, что могло бы болеть. Сердце болит — но никакие исследования не показывают, почему. А у него на самом деле болит душа.

Это давний спор — о том, где кончается мозг, а где начинаемся мы сами. В США было уже несколько случаев — не один, и не два! — когда преступник на судебном разбирательстве, поднаторев в этой теме и почитав научно-популярную литературу, говорил: «Это не я, это мой мозг». На первый взгляд, он вроде бы даже прав: он же не виноват, что такой родился… Я же не виновата, что я родилась с гортанью и голосовыми связками, которые не дают мне возможности петь оперные партии в La Scala? В конечном счете, это вопрос о свободе воли, о том, чем мы отличаемся от животных. Ученые-биологи подтвердят: наш мозг ничем не отличается, только быстрее и мощнее. Мозг у нас во много раз больше, нервная система развита невероятно. Речь не только о качественном отличии, а и о количественном… Но тогда получается, что у нас вообще нет свободы воли, получается, что жизнь абсурдна. И это, конечно, не так!

— И этим гробовщиком человечества может стать искусственный интеллект. Разработки в этой области двигаются стремительно: суперкомпьютеры чуть ли не каждые три месяца удваивают свои технологические мощности. Во всем, что касается таких, скажем, механических вещей, как перебор операций, алгоритмы и так далее, мы не просто уже проиграли компьютерам — мы проиграли давно и окончательно. С тех пор как компьютер Deep Blue обыграл Г. К. Каспарова, прошло очень много времени. Эти машины помнят все партии, которые когда-либо кем-либо были сыграны — и все варианты этих партий. У человека нет и никогда не будет такой памяти, как у компьютера. Но если правильна та линия, что наше сознание лишь максимально усложненная форма примитивного сознания, то искусственный интеллект, развиваясь, в какой-то момент может обрести свои собственные цели, мотивы, собственную волю. И у него будут свои планы! И в эти планы ни вы, ни я не входим. Я понимаю, что это звучит как дешевый рассказ для подростков или как пересказ голливудского фильма-катастрофы. Но не надо забывать, что всё то, о чем нам рассказывает Голливуд плоским и дурацким образом, в действительности затрагивает серьезные проблемы человечества.

Поскольку интеллектуально (в техническом смысле) это будет гораздо более сильное создание, — неважно, будет ли это целая комната, набитая мозгами, или антропоморфное существо с искусственной кожей, которое будет жить на Марсе. А что если в этот компьютер попадет информация о геноме человека? А поскольку у компьютера бесконечная память — соответственно, туда можно забить все возможные знания, то почему не устроить какой-нибудь вирус? Ведь страшно не атомное оружие, а биологическое. Крохотную штучку запустить — и она испортит вам все геномы. Я преувеличиваю, конечно.

— Их созданием занимаются спецслужбы. В США этим занимается DARPA (Агентство передовых оборонных исследовательских проектов. — Прим. ред.). Разумеется, то же самое делают и китайцы, японцы, и европейцы, и мы.

— Из школьного и университетского образования не только не убирать гуманитарные предметы, но обязательно внедрять их. Иначе мы получим Франкенштейна: начнем создавать монстров или сами ими станем. У меня есть студенты, обладающие интеллектом такой силы, что еще два шага — и я вообще не буду понимать, что они делают. Они чрезвычайно способные, они сметают все гранты, в ноль секунд делают работу, над которой ты еще сто лет будешь думать, прежде чем подступишься. Но они совершенно ничего не понимают в жизненном смысле, ничего. Для них не существует этой ответственности, этих онтологических проблем. Я, конечно, пишу им рекомендательные письма — пусть они успешно живут, ведь они чудесные ученые. Но у них не хватает в мозге — или где-то еще — какой-то очень важной штучки, без которой мы все окажемся в концентрационной вселенной.