У самого синего моря

Строительство храма Порт-­Артурской иконы Божией Матери началось 1 июля 2020 года на пересечении проспекта Героев и улицы Маршала Казакова. Сам храм был возведен бригадой, набранной из прихожан — профессиональных строителей. А материалы для строительства выделила семейная пара: Виталий Щеглюк и Ольга Орлова, их усердие было отмечено награждением епархиальными медалями. 31 января 2021 года на храм были установлены купола и кресты. И хотя строительство еще не окончено, в храме совершаются регулярные богослужения.

Слои мироздания

Всё здесь говорит о том, что храм стоит на берегу моря и в морском городе. Деревянные колонны походят на конструкции парусного судна, паникадило напоминает звездное небо, а пол украшают мозаичные мотивы. В центре храма — роза ветров. Настоятель протоиерей Михаил Браверман уточняет, что изображения рыб и морских животных для мозаик подобраны не случайно: с восточной стороны — обитатели морей Тихоокеанского региона, с западной — Балтийского моря.
Работа над храмовым убранством продолжается. Резчик по камню Павел Невзоров показывает объемный образ святителя Николая Чудотворца:

— Это образ Николы Можайского, узнаваемый: у него воздеты руки, в одной — меч обоюдоострый, а в другой руке он держит изображение храма, в котором образ находится, — так принято было еще с XV столетия. Поэтому он наш храм держит. И обратите внимание, святитель стоит на ковчеге в виде броненосца времен Русско-­японской вой­ны, поскольку храм наш посвящен именно этому событию, явленной в то время иконе. И поскольку через это история храма касается двух морей, простираясь над всей Россией, — от Южно-­Китайского и до Балтийского моря, то справа изображена Петропавловка, а слева — храм Николай-до, который в Японии. То есть тема «Россия и Япония» и в военном плане, и в духовном — всё здесь объединено, это некие ворота в Азию для России.

Павел объясняет, что икону украсит мраморный киот, к ней будут вести ступеньки в таком же стиле, как и ведущие на алтарное возвышение. Он показывает Казанский образ Божией Матери, тоже объемный, пока исполненный в пластилине. Потом этот рельеф будет переведен в гипс. Сама фигура Богоматери с Младенцем будет расписана, а фон предполагается мозаичный.
Большинство мозаичистов, работающих в храме, — вовсе не мозаичисты. То есть сейчас, пожалуй, уже да, но начинали они, не имея никакого представления о том, как это делается. К работе нередко подключается и сам настоятель. 

— Основание Голгофы я набирал своими руками под руководством Павла, — показывает отец Михаил. — Я же по светской специальности резчик по камню, но за годы, что этим не занимался, потерял квалификацию. Выкладывал вот эти камни под руководством Павла. Прихожане должны видеть, что священник трудится, тогда у них тоже будет стимул трудиться. Я сказал, какой формы хочу крест, Павел всё вычертил, нарисовал, утвердили — и в производство. Это, конечно, уже на профессиональном производстве делалось, потому что выполнено из двух пород мрамора, тут нужен особый станок. А купель расписала наша прихожанка, специалист по росписи ткани. На дне купели — изображение японских рыбок кои. Настоящие кои у нас живут в пруду.

— А зимой?

— Если пруд не промерзает, с ними ничего не случается. Пока таких холодных зим не было.

— Как происходит творческий процесс?

— Я генерирую идеи и говорю: вот, это должно быть так. Потом делаю набросок как умею: рука у меня уже отвыкла, — даю Павлу, он разрабатывает эскиз более детально. Дальше это попадает к Леониду, Леонид всё прорисовывает. После этого мы приходим к определенному синтезу, утверждаем и делаем своими руками, — объясняет отец Михаил. — Но кроме нас нужны еще рабочие руки, поэтому приходят простые прихожане и прихожанки. Я иногда принимаю участие в наборе мозаик, но чтобы не перебивать труд у наших многочисленных прихожанок, делаю это довольно редко. А когда нужна грубая физическая сила, я прихожу и наравне со всеми работаю, показываю пример.

На ступенях, ведущих к алтарю, тоже выложены изображения рыбок и моллюсков.

— Посмотрите, это несколько слоев мироздания. Дно, воды, потом птицы небесные, а потом уже сфера небесная. Всё это разработано художником Леонидом, а делали наши прихожане. Вот эти изображения чаек на стекле создал Леонид, одна из его художественных специальностей — гравировщик по стеклу. Я под его руководством тоже принимал участие, мне доверяли самые простые вещи, — с удовольствием добавляет отец Михаил.

К беседе подключается художник Леонид Лившиц.

— С отцом Михаилом мы познакомились еще в другой стране, в Советском Союзе, когда оба вернулись из армии, — рассказывает он. — Я служил вместе с его одногруппником, ­как-то приехал к  нему в гости, и он нас познакомил. Я в Москве жил, учился, полгода после института работал на киностудии, потом перешел в Большой театр, там поработал, наверное, год-полтора. А потом понял, что бригадная работа, которая и на киностудии, и в театре, вообще не для меня: мне все мешают. Поэтому я в ­какой-то момент просто переключился на книжную иллюстрацию.

Потом Леонид переехал в Петербург и стал работать в храме у отца Михаила.

— У меня вообще никакого опыта не было, мозаику мы тут все учились делать с нуля, — объясняет Леонид. — Без всяких книжек, просто так, на чутье. Ну, было понятно, что любое творчество начинается с эскиза. Делались эскизы, потом в натуральную величину рисунки. По этим рисункам наши прихожане, которые не имели никакого художественного образования, начали выкладывать напольные мозаики, а я тихонечко руководил. Поначалу ­какая-то робость, разумеется, у всех была, это понятно. Да и навыков не было, все делали, «кто как чувствует», поэтому некоторые вещи приходилось по многу раз исправлять.

— То есть вам помогало лишь художественное образование?

— Слушайте, я же театральный художник, я всё умею делать, если на то пошло. Просто я ­что-то… ну, не пробовал делать. Любая большая работа из ­каких-то маленьких моментов состоит. То есть каждый процесс можно разделить на простые элементы. Так и продвигаемся. Вот, недавно выложил впервые в жизни лик Спасителя, наверное, там много недочетов, и грамотный специалист меня бы, скорее всего, раскритиковал… Сейчас у нас проблема — нету до сих пор печки, очень много остается отходов стекла, когда мозаику делаешь, и эти отходы пока просто лежат. Их можно расплавить и продолжать с ними работать. Вот купим печку и будем сами плавить стекло…

Дружба крепкая не сломается

Отец Михаил обращает внимание на редкий голубой оникс — из него сделаны киоты образов на алтарной преграде.

— В природе синего оникса практически не существует, но мы нашли. Я обнаружил его в интернете, в Москве. И чтобы нам его выбрать, мои московские друзья ездили, смотрели, а наш друг, соученик по училищу, который стал обеспеченным человеком, юристом, оплатил нам этот камень. В строительстве так или иначе принимают участие много пэтэушников, моих бывших соучеников. Например, деревянные капители сделал мой друг краснодеревщик Сергей Козодаев. Люди приезжают, это всё безвозмездно делают, еще в материалы вкладываются.

— А как называлось это ПТУ и кого там готовили? — спрашиваю.

— Это сейчас колледж называется, но мы не стеснялись никогда, что мы пэтэушники, для нас это было забавно, — вступает в разговор Павел. — Когда мы пришли учиться, его заканчивал Виктор Цой, но мы тогда еще не знали, что это будет знаменитый рок-музыкант, это был просто мальчик Витя. А теперь табличка висит на стене, что он там учился. В основном туда попадали троечники, у которых таланты художественные были, но они не смогли поступить в художественное училище имени Серова или еще ­куда-нибудь. Это воспринималось как некая «передержка»: все ребята были с амбициями, все хотели идти дальше учиться, получать высшее художественное образование. Некоторые стали художниками, некоторые нет, у всех разные судьбы. Там готовили резчиков по камню, резчиков по дереву, краснодеревщиков… много было специальностей.

— Училище было создано вскоре после вой­ны именно для того, чтобы реставрировать утраченные и порушенные памятники в нашем городе, — уточняет отец Михаил. — Курировало училище объединение реставраторов, и нас специально готовили воссоздавать то, что было разрушено во время вой­ны. Все четыре года мы занимались живописью, композицией, скульптурой.

— Тогда еще было советское распределение. Распределяли нас в разные музеи: я в Эрмитаже работал до армии, потом ушел, — говорит Павел. — Интересно, что почти вся наша группа стала верующей, потому что первая практика у нас была в «Спасе-на-­Крови». И увидев эту красоту Божьего храма и Божьего мира, мы поняли, что за этим стоит ­что-то очень-­очень серьезное. В итоге практически все стали церковными людьми. В 15–16 лет мы поработали в «Спасе-на-­Крови», в Гатчинском дворце-­музее, а потом, спустя годы, так получилось, что я и еще несколько однокашников уже как самостоятельная фирма взяли государственный подряд и выполнили все работы по камню в «Спасе-на-­Крови»: изготовление полов, скамей и шатровой сени над местом гибели императора Александра Второго…
Кстати, хотя Виктор Цой погиб давно, связь храма с группой «Кино» прослеживается: на одном из крестных ходов гитарист группы Юрий Каспарян нес крест. Храм вообще дружит с творческими людьми: одна из участниц приходского попечительского совета — народная артистка России Ольга Тумайкина.

Всем миром

Некоторые предметы убранства появляются в храме необычным образом. Например, уже упомянутое паникадило в виде неба со звездами было сделано вовсе не для храма — в фирме «BEZHKO» его изготовили как образец, и когда отец Михаил и Павел приехали посмотреть, он им понравился, хотели выкупить, а хозяин мастерской Анатолий Бежко вдруг говорит: «Забирайте так».

— Вот еще одна история, — продолжает Павел. — Отец Михаил говорит: «Ищи камень для ступеней». Мы нашли недорогой китайский белый мрамор, я рассчитал, столько будет стоить нужное нам количество, и на следующий день отец Михаил мне звонит: «Представляешь, прямо вот эту сумму принес человек, говорит, что хочет пожертвовать на храм».

В изготовлении мозаичных звезд, которые украшают свод в алтарной части, участвовали все прихожане храма. Было объявлено, что каждый может пожертвовать «на звезду», получив при этом сертификат, — как некий аналог именных кирпичиков. И люди с удовольствием покупали сертификаты, причем звезды были разного размера, и чаще всего жертвовали на большие, по пять тысяч.

— Все мозаики в алтарной части делали по моим эскизам наши прихожанки. Это была намного более тонкая работа, чем выкладывать мозаики на полу. В итоге они сделали тончайшую работу. Там очень мелкие детали, просто ювелирная работа, после этого они уже почувствовали себя профессионалами, — рассказывает Павел.

Он уверен, что под руководством специалиста научиться выкладывать мозаику может любой человек:

— У моей дочери были каникулы, я предложил ей помогать, она три месяца ходила, Леонид руководил, она делала. Ничего сверхъестественного в этом нет. В современном церковном строительстве активно применяется мозаика, но для этого привлекаются профессионалы, а мы приняли решение делать сами — и делаем. Я поначалу боялся, что ногами будут стекла выбивать из мозаики на полу, но нет — она стоит три года почти, и ничего не вылетело нигде ни разу, антивандальность оказалась на высоте. Видите, сам мрамор на полу ногами за это время здорово истерли, и при этом мозаика устояла, с ней ничего не делается.

Помимо Леонида Лившица мозаичистами руководит прихожанка Марина Стародубцева. Марина Анатольевна по профессии — также резчик по камню, закончила Кунгурское художественное училище.

— В Санкт-­Петербург мы не так давно переехали, — рассказывает она. — Когда выбрали этот район, здесь не было храма. Потом увидели, что строится храм, причем морской. Для нас это было чудо, потому что у меня муж — военный моряк Тихоокеанского флота. Такое совпадение, такая радость, такое чудо, что именно морской храм. Сначала на этом месте просто палатка стояла, мы ходили на молебны, потом храм начал строиться, а потом второе чудо: оказалось, что и батюшка здесь художник, резчик по камню, и мозаики начали делать. Батюшка всех приглашал, и когда я услышала это приглашение, я прилетела на крыльях, потому что это моя специальность. Мы дружно работаем с нашими девочками, нашими прихожанками. Сейчас мы делаем главную икону храма, Порт-­Артурскую, такая радость для нас. Н­ачинали-то мы с рыбок. Я во многом тоже начинала с начала, потому что занималась мозаикой только в училище, а потом по работе с ней не сталкивалась: преподавала компьютерный дизайн, работала художником-­декоратором… А здесь вот вернулась к тому, чему меня учили. Просто удивительное было состояние.

Марина Стародубцева также ведет занятия по мозаике для взрослых и детей. На Рождество в приходе устроили небольшую выставку работ её учеников. Многие приходят заниматься — и начинают применять полученные умения в храме.

— Это наши девочки, — говорит Марина Анатольевна. — Наши умнички, талантливые все, золотые ручки. Без них никак.

Несколько женщин разного возраста выкладывают мозаики для большого храмового образа Порт-­Артурской Божией Матери.

— Меня зовут Светлана Александровна Фирсова, я военный пенсионер, служила, ездили по городкам, и последнее наше место жительства — Санкт-­Петербург, — рассказывает одна из них. — Определились с мужем, купили квартиру. Когда приехали сюда жить, храма не было, был только закладной камень, и палатка стояла. Ходили на богослужения в палатку. На наших глазах всё начало строиться, территория — облагораживаться. И конечно, захотелось принять в этом участие. Сначала я ходила на занятия по мозаике с младшей дочкой, у меня трое детей. Ей было десять лет на тот момент. Дочка выросла, на мозаику не ходит, появились другие интересы, а я теперь хожу постоянно. Я раньше с мозаикой никогда не сталкивалась. Не всегда всё получается, художники могут сказать: «Нет, это не годится, разбирайте». Разбираем и заново делаем.

Работают мозаичисты по четыре часа. Работа кропотливая, приходится подолгу стоять.

— Кто не выдерживает, тех с нами нет. Желающих было много, приходили и уходили, остались самые сильные, стойкие оловянные солдатики, — смеется Марина Анатольевна. — Те, кому это очень нравится, как Юле. Правда, Юлечка?

Юлия Дмитриенко была прихожанкой другого храма отца Михаила — равноапос­тольных Константина и Елены на улице Доблести.

— Пришла посмотреть, как занимаются в студии, мне понравилась одна работа, купила её себе на день рождения. А потом мне предложили самой этим заняться, так я и осталась, и до сих пор работаю. Работала раньше и фотохудожником, и видео снимала, рисовала больше для себя, на курсы ходила, но не имела дела ни с камнем, ни со стеклом. Попробовала — ну просто очень-­очень сильно нравится. Затягивает.

Новый петербургский стиль

Задаю традиционный вопрос: бывают ли у команды отца Михаила разногласия.

— Я придумал капители украсить металлическими элементами, точно нигде нет таких, — делится Павел. — Мне хотелось, чтобы композиция имела ­какое-то завершение, хотя наш архитектор, например, был против, говорил, должно просто так остаться. Я ему говорю: «Геннадий Павлович, просто столбы — это не очень красиво, мы же не в сарае и не в цеху. А тут видно, что это не просто так». Поэтому в итоге сделали, хотя Леонид тоже был против. Да, мы не всегда сходимся во мнениях относительно всех элементов.

— А у отца Михаила есть ­какое-то право вето, последнее слово?

— Однозначно да, но не то чтобы совсем в приказном порядке. Допустим, он может сказать, что хочет, чтобы на ­таком-то месте была ­такая-то икона ­такого-то размера, но на этом его право заканчивается, дальше начинается уже творчество. Но всё равно, конечно, без слова настоятеля ничего не делается. 

Отец Михаил и его единомышленники хотели построить храм, не похожий на другие храмы Санкт-­Петербурга… и при этом очень петербургский.

— Всем ­почему-то хочется, чтобы были золотые купола, такие же кресты и много-­много финтифлюшек с виноградом а-ля русское барокко, чтобы ни одного миллиметра не было неохваченного, — говорит Павел. — Мы здесь старались, конечно, от этого максимально отойти…

— И разработать новый питерский стиль?

— Да, совершенно верно, не тот, который был в синодальный период, — радостно подтверждает Павел. — Раньше был в Петербурге такой синодальный-­синодальный стиль, а это вот — новый. Люди часто приходят и спрашивают, почему у нас такой странный храм. Отвечаем, что он не странный. Мы здесь прямо у Балтийского моря, это вроде как визитная карточка города. Мы не Средняя полоса России, не Суздаль, там органично будет смотреться другое, а здесь органично вот это. Да еще мы в спальном районе Петербурга находимся, странно было бы здесь этакую «шкатулку» возвести, ­всё-таки ­что-то другое нужно, и людей надо приучать к определенной эстетике. Православие — это не рюшечки и бантики, так же как не лапти и косоворотка.

— Православие — это вообще не ­какая-то определенная эстетика. Правда, отец Михаил, это ведь ­что-то другое? — спрашиваю.

— Суть, милость, истина, — невозмутимо отвечает настоятель.