Три беседы о статуях
БЕСЕДА ПЕРВАЯ
О том, что по Промыслу Божию идол уничтожается не всегда с помощью грубой силы
Слышите, что это? Не тихое дыхание летнего ветра, когда он согревает землю и всякое дерево, приносящее плод, и всякую траву, сеющую семя, не пение диковинной птицы в майский день, не торжествующая пастушеская свирель, не ангельский хор, не горное эхо. Это глас святого апостола Луки, слова книги Деяний, врачующие душу так же, как ученик Христов умел врачевать тела. В книге этой много сладчайших строк, но я бы хотел припомнить только одну историю, которая способна в нынешний час наших споров и словесных состязаний многое объяснить, если не всем, то наиболее разумным.
Итак, Лука повествует о времени, когда в Ефесе появились первые ученики Христовы. Вчера этот город, второй после Рима по богатству и первый по нечестию, был полон заклинателей, которые кичились тем, что способны изгонять злых духов, а сами приводили с собой по семь духов злейших. Теперь в нем трудились апостолы, уча, исцеляя и подлинно изгоняя бесов. Вчера чародеи набивали карманы серебром, теперь едва сводили концы с концами. Вчера Артемида Ефесская,
её так называемый храм и статуя, якобы упавшая с неба, кормили сонм ремесленников и торговцев. Теперь они теряли доход и потому озлоблялись на учеников Христовых. В конце концов они подняли бунт, приведя в смятение весь город.
О сборище безумцев! Разве не знаете вы, что нет бóльшего зла для города, для его хозяйства, для торговли и ремесла, для дома знатного и дома бедняка, чем бессмысленный бунт, не щадящий ни начальника, ни раба; ни воина, ни земледельца; ни здешнего жителя, ни пришельца? Хотя сама жизнь подталкивает к возмущению, будучи проявлением природы, она, как и вся природа, охвачена грехом (пускай и на время, как мы исповедуем), пленена смертью, а потому жизненная сила нуждается в руководстве ума. Руководствоваться велением жизни есть неразумие, а точнее сказать — безумие, за которым, как за неким поводырем, приходят беды: уничтожение власти, беспорядок в городских делах, истощение казны, разорение купцов, обнищание обывателей, голод и мор, ослабление воинства и пришествие завоевателей. И ефесским бунтарям о том сказал не Павел, не его ученики, а городские магистраты, которые, хоть и были язычниками, явились словно псалтирью или тимпаном в руках Промысла, которые, напомнив мятежникам о мирском законе, намекнули на Вечный Закон, обратившись к житейскому смыслу, указали путь к Смыслу-Логосу.
Достойно удивления то, какими путями может следовать Божия Правда. Ни Павел, ни другие апостолы не призывали к низвержению бесовского идола и даже, по совету друзей, не участвовали в площадных словесных битвах. Апостолы проповедовали Христа, рассказывали язычникам о Его чудесах, распятии и воскресении, призывали к покаянию и желающих приступить ко Крещению крестили. Где же восстание против мирской власти? Где обличение неправедного ведения городских дел, как бы подчиненных нуждам безмозглой статуи? Где упрек язычникам? Где насмешка над эллинами? Нет, Христос, вселяясь в добрые сердца, Сам изгоняет из них эллинское суесловие, вводит в убыток неправедного торговца, обижает служащего бесам художника. Где Христос, там статуя из кедрового дерева сама ветшает, не напитывается нардом, не украшается золотом и со временем рассыпается в прах, как самое гнусное суеверие.
БЕСЕДА ВТОРАЯ
О том, что статуя, которая украшает площадь, бесполезна, если мы не украшаем площадь собственной души
Эллинские мудрецы, которым доверять вовсе не стоит, но которые, словно засорившаяся клепсидра, иногда показывают правильное время, говорят, что судьба переменчива, как ветер в негостеприимном море, что счастье всегда сменяется горем и из этого закона нет исключения. Поскольку мы отвергаем эллинские мудрования о некоей богине судьбы, которая играет людьми, как кукольник марионетками в уличном театре — волками, зайцами, полосатыми чудовищами, о которых сообщает Стаций в «Фиваидах», и полагаем, что всем управляет Своим всеведением и всемогуществом Бог, Ум превыше всякого ума и Слово превыше
всякого слова, то должны не вполне соглашаться с эллинами. Наслаждение и страдание, радость и печаль всегда перемешаны, но это отчасти есть следствие греха Адама, исказившего нашу природу, отчасти — грехов, совершенных каждым из нас по отдельности. Как писал Авсоний, намекая на то, что причиной беды является одновременно и природа, и человеческая воля,
Буря же мощный корабль опрокинет и скормит пучине,
Если у кормчего хватка ослабнет и разум померкнет.
Посмотрите на колонну блаженного василевса Константина на соименной площади Города — как часто она, эта колонна, подвергается воздействию непогоды, как часто она страдает от землятресений и народных волнений, увы, не столь редких в наше время. Как ни пытаются наши хранимые Господом правители укреплять колонну, всё тщетно: рано или поздно она упадет, и чернь растащит её осколки, чтобы укрепить фундаменты своих домов. Говорят, когда колонну возводили, когда блаженный василевс замуровывал в её основание многочисленные реликвии — частицы крестов тех разбойников, что были распяты вместе со Спасителем, те самые корзины из-под хлеба и рыбы, которыми Спаситель настытил 5000 человек, алавастровый сосуд с мазью, принадлежавший Марии Магдалине, а также изображение Афины, которое Эней вынес из захваченной Трои, когда резцы мастеров наносили на камень слова «Константину, в сиянии равному солнцу», — из толпы горожан, из-за спин воинов, перед сановниками, домочадцами, царицей Еленой и самим василевсом выбежала женщина именем Клавдия (кажется, дочь префекта претория), почитавшаяся безумной, и закричала: «Опомнись, царь! Опомнись, Константин! Я вижу, как падает твоя колонна и как правитель, который придет после тебя, восстанавливает её. Я вижу, как её поражает перун. Я вижу, как её опрокидывает шторм. Я вижу народ с востока, безбожный и дикий, который входит в твою столицу, превращает храмы в капища, снимает со стен иконы, а твою колонну словно обезглавливает, отнимая у нее Крест Христов». Один Бог знает, верно ли это пророчество, — не наше дело угадывать будущее и страшиться его. В наших силах, вооружившись разумом, занять рубеж в области богомыслия, встретить вражеские полки лености, самоуверенности, расслабленности, и сбросить их в Золотой Рог. В наших силах понять, что мирское могущество вовсе не вечно, что каменные изваяния, если и переживут нас в земном граде, не войдут как бы отдельной фалангой — это и вообразить смешно — в Град Небесный. Стоит печалиться не о красоте статуи, а о том, чтобы статуя нашей души была изящной, словно бы её изваял некий духовный Пракситель. И если правитель заботится о том, чтобы в центре его города была благообразная колонна с изображением благочестивого правителя, то нам тем более нужно заботиться о том, чтобы в центре душевного града был Христос. Ведь бывает, что и площадь есть, и постамент для статуи подготовлен, а жители города забыли, кого именно они почитают.
БЕСЕДА ТРЕТЬЯ
О том, что иногда пустой постамент лучше прекрасного изваяния
Недавно один из сирийских купцов, прибывший из страны финикиян, рассказывал такую историю. Он закупился льном, пурпуром и шелком у ремесленников в Библе и по дороге в град Константина остановился на пару дней в Селевкии Пиерии, чтобы пополнить запасы пресной воды, провианта, чтобы дать отдохнуть матросам и корабельным снастям. И вот, пришвартовавшись, уплатив пошлины в порту, он отправился в гостиницу, где часто останавливался, прибывая в этот город. Проходя через центральную площадь, он обратил внимание на толпу горожан, которые о чем-то ожесточенно спорили. Он подошел и спросил у кого-то из зевак о предмете спора. Тот ответил так: «Чужеземец, они спорят о статуе одного из могущественных людей этого города, скинутой с пьедестала во время одного из восстаний». — «И чем эта статуя им не угодила?» — «В прежние годы, когда наши гавани еще не были заилены, когда караваны кораблей неиссякаемым потоком заходили в них, когда торговля процветала и город богател, наши декурионы решили поставить статую вельможе Геласию, который, отчасти хитростью, отчасти подкупом, отчасти благодаря своим умениям, приобрел огромное влияние в городе. Одни говорят, что он был жаден и жесток: еще при епископе Досифее многие христиане были изгнаны или казнены только потому, что обладали обширными земльными наделами и предприятиями — ими завладели Геласий и его дружки. Другие говорят, что декурион отличался мудростью, что при нем город расцвел. Третьи утверждают, что Геласий просто умело распорядился теми привилегиями, которые Селевкия получила от природы и от власти в Риме. Вот в этом-то и суть спора». — «Прости, я, наверно, устал: несколько суток на палубе никого не делают здоровым, но я всё же не понимаю: кто-то хочет восстановить статую? Она, что же, уцелела?» — «Да, чужеземец, она немного повредилась, когда упала. Но поклонники прекрасного перетащили статую в сад какого-то всадника, там она и стоит по сей день. Теперь сторонники прежних нравов, мечтая о возрождении былой славы Селевкии, хотят вернуть статую на центральную площадь. Они полагают, что тем самым им удастся вновь приманить удачу». Торговец пожал плечами, попрощался с разговорчивым горожанином и отправился по своим делам. Позже, когда он уже садился на корабль, один из матросов рассказал, чем завершилась история. Один из уважаемых людей города всадник Кальпурний взял слово: «Граждане, неужели вы не видите, что эта статуя, сама по себе бездушная, наполняет нас духом гнева? Геласий, давно мертвый, словно демон раздора, вошел в наше собрание и разделил его на два лагеря. Кто-то чтит его, кто-то поносит, но все, я думаю, согласны с тем, что пока он между нами — мира в городе не будет. Я предлагаю оставить постамент пустым. Дионисий Газский, ученик Филона Антиохийского, как-то сказал, что вина в человеческой душе подобна стражу или надсмотрщику, который мешает человеку совершить новый дурной проступок. Пускай этот постамент будет как бы нашей зримой виной — если не за грехи Геласия, то за то, что мы позволили этим грехам разделить нас». Так сказал Кальпурний, и эти слова в точности передал мне сирийский купец.
Примечание: данный текст является литературной игрой, однако его основные положения нужно воспринимать серьезно.
