Три нити памяти

Задумывая материал к юбилею снятия блокады, мы хотели, чтобы вы услышали голоса живых ее свидетелей. Не только потому, что любые еще не записанные воспоминания о блокаде сами по себе ценны; и не только потому, что через благоговение перед памятью тех грозных девятисот дней мы ощущаем собственную, живую связь с историей Отечества. А еще и потому, что эти воспоминания свидетельствуют о скрытой возможности человеческого единства.
Раздел: Взгляд
Три нити памяти
Журнал: № 1 (январь) 2014Автор: Владимир ИвановФотограф: Станислав Марченко Опубликовано: 24 января 2014
Задумывая материал к юбилею снятия блокады, мы хотели, чтобы вы услышали голоса живых ее свидетелей. Не только потому, что любые еще не записанные воспоминания о блокаде сами по себе ценны; и не только потому, что через благоговение перед памятью тех грозных девятисот дней мы ощущаем собственную, живую связь с историей Отечества. А еще и потому, что эти воспоминания свидетельствуют о скрытой возможности человеческого единства.

Елизавета Антоновна Кирилленко, 1927 года рождения, прихожанка Князь-Владимирского собора, в блокаду работала на поденных работах, ослепла
Жили мы вдвоем с мамой на Владимирском проспекте, напротив Колокольной улицы. Отец умер еще до войны, в 1930 году, от эпидемии брюшного тифа. После его смерти нам очень помогал его друг, мой крестный, его звали Лазарь.

Всю войну мы с мамой работали. Мама неграмотная была, она говорила: «У меня две специальности: судомоечка и уборщица». Я же с девчатами в бригаде работала подсобницей — нас было около десяти человек. Мы помогали мастерам, подавали им раствор, чтобы им было удобно строить. Зимой делали кирпичные клетки на улицах — чтобы не валялся кирпич в беспорядке. Летом и осенью ездили на Тележную улицу (угол Исполкомской и Полтавской) на работу, там сады убирали, все убирали. В общем, в разных местах работали, на одном месте не стояли. Когда закончится один объект — отправляли на другой. На Мойке (угол Мойки и Марсова поля) года три работали. Там весь дом был рассыпан [речь идет о разрушенном Доме энергетиков на Марсовом поле — о бывших казармах Павловского полка, построенных по проекту В. П. Стасова. — Прим. ред.]. Молодые парни тоже работали — убирали трупы. Вызвали всех подростков в райисполком — и отправили убирать трупы. Мы даже трупов и не видели — они все убирали.

Прораб был Семен Абрамович, еврей. Такой хороший, никогда нас не обижал! Однажды надо было идти получать трудовую книгу, а мы не хотели — лучше домой пойдем. Там у мамочки шишки да травки были наварены. «А я вас поведу в рабочий день, вместо работы», — говорит. Все и пошли. Как пророк, сказал: «Сейчас нам эта трудовая не нужна, а потом, когда будем седые, она нам ох как понадобится!»

От холода спасались буржуечкой (сосед нам сделал). Топили ее какими-то щепочками, которые где-то набирали.

От голода нас крахмал выручил. У мамочки было огромное покрывало вязаное — бабушка нам вязала (это сейчас женщины ленивые — все готовое и цветное покупают, тогда все белое было и настоящее). У нас было большое покрывало — его мы крахмалили. Под него стелили синюю простынь — и красота была. Нас этот крахмал и выручил. Мамочка такую болтушку заваривала. Тогда все натуральное, и крахмал у нас был настоящий.

Во время блокады ходила с мамочкой в Никольский собор. Там службы каждый день совершались, утром и вечером. Мы ходили туда сначала регулярно, потом стало очень тяжело: голодно и ноги не шли. Но все равно ходили. Я все делала, как мамочка: она на колени — и я на колени.

Помню Пасху! И в голод-то про Пасху не забыли! Яичек не было, куличей не было, но что-то красненькое у нас было. Радость была большая, и мне мамочка говорила: «Смотри, какие все, кто в храм ходит, радостные!»

Дома у меня свой уголок для молитвы был, иконочки там стояли и стульчик. Однажды пришла соседка, обращается ко мне, а я не отвечаю — молюсь. Она чуть громче — я не отвечаю. Меня потом мама за это отругала: «Ишь ты, какая молитвенница! От людей отворачивается!»

…Постепенно стало падать зрение. Все говорили: «Сахар будет — все восстановится». А поздно уже было. В справке поставлено: «Атрофия зрительного нерва».

Клавдия Петровна Селюжёнок, 1912 года рождения, в блокаду работала технологом на заводе, была народным заседателем в Выборгском суде
Мы с мужем жили на Таврической улице. В доме напротив размещалась военная академия, но уже в начале блокады здание академии разбомбили, а у нас выбило все стекла. Пришли люди с завода, где я работала, и заколотили окна фанерой, но в квартире стало холодно, и я переехала на Выборгскую сторону, в Финский переулок, где жила мама с сестрами. Так что мы стали жить вчетвером. Там было печное отопление, а у мамы был запас дров, и мы кое-как согревались.

Каждый день я ходила на работу, выходных у меня не было. До войны был один выходной в неделю, а потом работали ежедневно. В восемь утра я отправлялась на работу, шла до Октябрьской набережной, зимой — прямо по льду. Возвращалась тоже в восемь. В конце 1942 года на Охту пустили трамвай от Финляндского вокзала, и я стала ездить на нем. Зимой я работала в суде народным заседателем, а потом вернулась на завод, который открылся. Мы делали утеплительные бруски, а потом выпрямители тока для больниц. У нас был очень дружный коллектив: я помню, что мы делились даже своими личными делами.

Артобстрелы до Выборгской стороны не доставали, но когда я шла на работу или с работы, могла попасть под бомбежку. Под первую бомбежку я попала, когда летом 1941 года рыла противотанковые рвы под Новгородом. Тогда я замешкалась, отстала, а немцы стали стрелять по рву, где были «окопники». Это спасло мне жизнь. Я успела прыгнуть в большую лужу, где укрылась носилками.

Трудно было первую зиму, когда не давали вообще ничего… У нас оставались какие-то небольшие запасы, которыми мы обходились. Кроме того, мы меняли водку, которую давали по карточкам, на продукты. У нас было четыре карточки: две рабочих, одна служащая и одна детская. Все получали одним куском, делили на четыре части и клали в сундучок. Сундучок открывали утром, в обед и вечером — и больше его не смели трогать. Закрывали сундук на ключ, а ключ был на самой маленькой из нас — моей сестре, ей было 14 лет. Делали муку из массы для изготовления костяных пуговиц, кто-то приносил льняное масло — его использовали в производстве, и, когда оно капало со станков, собирали в бутылку.

С нами в квартире жил мальчик, он родился в 1941 году, и мы его всем домом «выхаживали». И он выжил, а так бы умер.

Новый год мы встретили очень хорошо. Муж моей племянницы добыл откуда-то консервы, а мой муж (он работал писарем в военкомате) принес пол конской головы, и мы из головы на всю ораву сварили студень. Пили разведенный сухой спирт — кто-то достал коробку сухого спирта (говорили, что разбомбили состав, оттуда были эти коробки).

Алексей Николаевич Цамутали, 1931 года рождения, доктор исторических наук, соавтор книги «Непокоренный Ленинград», в блокаду — школьник
Мы жили на улице Куйбышевской (она изначально называлась Большая Дворянская, а потом была Первой улицей Деревенской бедноты), в доме 27. Родители были служащими. Отец мой окончил Михайловское артиллерийское училище, воевал в Первую мировую войну и дослужился до штабс-капитана. В 1917 году был избран выборным командиром и в Гражданскую войну служил в Красной армии. Затем окончил технологический факультет Артиллерийской академии РККА, после демобилизации, с 1923 года, работал на заводах. Мама во время Гражданской войны училась в Петроградском университете у известного ученого-лингвиста Льва Владимировича Щербы. С 1921 года стала преподавать в школе (ее пригласил Щерба, который был директором этой школы), в здании бывшего Петровского училища, построенного архитектором Дмитриевым (с 1934 года в этом здании расположено Нахимовское училище). В школе мама работала всю блокаду.

Что грядет война, мы понимали. Знали, что фашисты бомбят Испанию, видели испанских детей, которых привезли из Бильбао. В 1939 году всех студентов призвали в армию. Наша знакомая ходила на курсы немецкого языка, и вместе с ней учился майор, который говорил, что война с Германией будет. И папа говорил, что война обязательно будет.

Но все-таки война свалилась неожиданно. Я тогда, после окончания третьего класса, отдыхал у тети за городом. 22 июня мы с ней ходили к знакомой за молоком — вот она нам сообщила, что началась война. Уже на следующий день пришли мобилизованные. Их повезли по железной дороге в товарных вагонах на фронт. Состав шел медленно, вдоль дороги бежали женщины — стоял всеобщий стон.

30 июня за мной приехала мама, и мы с ней вернулись в Ленинград. 3 июля вместе с другими школьниками мы уехали в район Боровичей, где пробыли до конца июля. 

Вскоре появились беженцы из других районов: помню трактор, на котором ехали со своим скарбом люди. В память врезалась картина: маленькая девочка, которая держит на руках еще меньшую девочку. Трактор по дороге остановился (что-то сломалось), а девочка с перепуга слезла с него и шла по дороге, неся другую девочку, вперед. Потом ее приютили в деревне. Помню разбомбленный немцами эшелон с боеприпасами (страшное зрелище): горели телеги, погибли лошади.

1 августа вернулись в Ленинград. Думали, раз нас вернули обратно, изменилось положение на фронте. На самом деле в середине августа началось наступление фашистов на Ленинград, 8 сентября замкнулось кольцо блокады, а немецкие самолеты начали бомбить город. Как раз тогда заведующая РОНО достала для моей мамы, меня и моей престарелой няни необходимые для эвакуации документы. Но я заболел дизентерией — и мы остались. Потом тоже была возможность эвакуироваться — но уже мама отказалась ехать; от голода она так ослабла, что боялась умереть в дороге.

В августе маму послали рыть окопы. Но она была слаба здоровьем — и начальник направил ее на медкомиссию, где ей посоветовали пройти курсы медсестер.

С сентября начались проблемы с продовольствием, закрыли все коммерческие магазины (назывались они особторги), ввели карточки. 22 октября, на мамин день рождения, варили пшенную кашу — это было праздничным обедом. Потом уже каши не ели.

30 ноября было приподнятое настроение в городе, так как сообщили, что наши войска освободили Ростов. В этот же день была сильная бомбежка, в нашей квартире выбило все стекла. Окна с помощью соседей заколотили досками. Стало темно и холодно (тогда уже перестало поступать электричество).

Наступил голод. В январе очень трудно было даже по карточкам купить то, что полагалось. Это ужасное состояние, запредельное чувство. Ползали, как сонные мухи, еле живые. У меня очень замедлилось физическое развитие, я был маленьким заморышем. У меня была цинга. К весне 1942 года перестали разгибаться колени, приходилось подпрыгивать на полусогнутых ногах. Была у нас даже такая песенка:

Город Ленинград 
каждый день бомбят —
снаряды дальнобойные летят.
В квартире — холодно,
в желудке — голодно.
И есть нам нечего, как никогда.
В лавочку придешь — 
сто грамм свои возьмешь,
До дома не дойдешь — 
сто грамм свои сожрешь.

Взрослые, конечно, старались меня как-то отвлекать: мама занималась со мной и моим другом (первые месяцы войны я не ходил в школу, мы прошли программу четвертого класса дома), я должен был пилить дрова и мебель на топку.

Помню Новый 1942 год. Мы тогда его интересно отметили. Для нас, школьников, в здании пединститута на Малой Посадской устроили новогоднюю елку, где дали очень хороший обед и съестные подарки. Эти подарки все понесли домой, чтобы поделиться.

Весна 1942 года была бурной. Помню, что пустили трамвай, помню уборку города, посадки. На Аптекарском острове нам дали огород. В школе маме выдали семена. Мамина ученица с мужем помогли нам вскопать грядки. Мы тогда посадили капусту и турнепс (я сам посадил несколько рядков).

Помню прорыв блокады. Что что-то готовится, разговоры ходили. Но мы думали, что если армия будет наступать, так уж вообще немцев прогонят. Но и сообщению о прорыве блокады очень радовались. В одиннадцать вечера, несмотря на комендантский час, все высыпали на улицу — и обнимались от счастья! 

Подготовил Владимир Иванов
Все фотографии

Поделиться

Другие статьи из рубрики "Взгляд"

8 октября, вторник
rss

№ 1 (январь) 2014

Обложка

Статьи номера

СЛОВО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Рождественское поздравление митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского ВЛАДИМИРА всем верным чадам Санкт-Петербургской митрополии
АКТУАЛЬНО
Россия и Польша: точки соприкосновения
Не жалея теплоты сердец
ПОДРОБНО
/ Интервью / Человек в несвободном городе
/ Взгляд / Три нити памяти
/ Крупный план / Живой человек — живой голос
ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ
/ Lingua Sacra / Библейская археология: докопаться до истины
/ Имена / Классика как политика
/ Умный разговор / Что хранят манускрипты
ЛЮДИ В ЦЕРКВИ
/ Аксиос / иерей Димитрий Дмитриев
/ Приход / Храм Богоявления на Гутуевском острове
/ Служение / В зеркале времени
/ Из окна в Европу / Рождество по-американски и по-русски
/ Место жительства - Петербург / Тема раздела «Подробно» блокада: разорванное кольцо
КУЛЬТПОХОД
/ День седьмой / Священные фигурки
/ День седьмой / Фестиваль вертепных театров
/ Анонсы и объявления / «Крещенские вечера» в «Октябрьском»
ИНФОРМАЦИЯ ОТ НАШИХ ПАРТНЕРОВ
Презентация февральского номера журнала "Вода живая" в КД "Глагол"