Священник по преимуществу

23 мая 115 лет назад на свет появился человек, которого одни считают богословом. Хотя он так и не написал ни одной полноценной богословской работы. Другие — ученым. Это, пожалуй, справедливо, хотя обычно за две крупные монографии и несколько статей не возносят на научный олимп. Третьи — педагогом. Но мало ли было в Сен-Серже хороших педагогов?.. Нет, архимандрит Киприан (Керн) был, прежде всего и в первую очередь, пастырем, и ключ его личного кода в том, что он оставался во всех своих служениях — священником. Неудивительно, что именно отец Киприан одним из первых обратил внимание на феномен «пастырской психиатрии».
Раздел: Имена
Священник  по преимуществу
архимандрит Киприан (Керн)
Журнал: № 5 (май) 2014Страницы: 18-19 Автор: Тимур Щукин Опубликовано: 23 мая 2014

Отец и сын

Епископ Иоанн (Шаховской), епископ Василий (Кривошеин), архимандрит Киприан (Керн)… этих трех выдающихся пастырей и богословов роднит важная подробность биографии: все они, еще молодыми людьми, приняли участие в Гражданской войне — в рядах Белой армии. Но есть и отличие. Алексей Шаховской, отец владыки Иоанна, хоть и остался в России, но умер вскоре после революции, так и не смирившись с политическим несчастьем, постигшим его Родину. Александр Кривошеин и вовсе был Председателем правительства Юга России (в Крыму при Врангеле). А вот Эдуард Керн не просто принял советскую власть «безропотно» — именно это слово использует один из мемуаристов, — но сделал довольно много для советской науки. Один из ведущих лесоводов‑дендрологов Российской империи при новом режиме трудился в «вавиловском» Всесоюзном институте растениеводства. И даже репрессии 1930‑х годов, во время которых сгинуло не одно научное светило, лишь одним коготком зацепили профессора Керна: он преподавал, писал статьи об ивах и соснах, рецензировал монографии вплоть до своей смерти в 1938 году.

А Константин (так его звали в миру) Керн вынырнул из кровавого моря гражданской междоусобицы в Белграде, где оказались в начале 1920‑х многие белоэмигранты, вот таким: «В студенческие годы он был высокий, худой юноша со строгим лицом, носивший русскую рубаху навыпуск и сапоги. Эстет и поклонник Блока, он был в то же время славянофилом, отвергавшим Запад и прихотливо соединявшим в себе романтизм с трезвенностью православной церковности. Он увлекался бытовым благочестием, так безжалостно растоптанным революцией…» Он не то что не читал — даже не брал в руки советских газет. В его лексиконе напрочь отсутствовали слова «советский», «СССР», «большевик». Конечно, он не признавал Московскую Патриархию. И самое главное, ни в одном из своих текстов, ни в одной из известных (они, конечно, по большей части не опубликованы) дневниковых записей не упоминал своего отца. Был тут какой-то разрыв — более глубокий, чем разрыв с Родиной.

Куда вы, отец Киприан?

Возможно, вот из-за этой «катастрофы сыновства» отец Киприан последовательно проваливал всё на том направлении, где было нужно властвовать или подчиняться, встраиваться в иерархию или искать компромисс. В 1928–1930‑х годах он был начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме, но не сработался с представителем РПЦЗ на Святой Земле владыкой Анастасием (Грибановским), по протекции которого и был туда отправлен. Спустя несколько лет — и вовсе ушел к «евлогианам», порвав с РПЦЗ (да, конечно, стоит сказать, что отец Киприан в 1927 году принял постриг, а затем и священный сан именно в «зарубежной» юрисдикции): «… все „карловацкое“ окружение не принимало мое сердце. С русскими архиереями и в русских церквах я не служил… Меня больно коробило всё более крайнее политиканство карловчан… их невероятно провинциальное отношение к делам Русской Церкви…» Он переехал в Париж в 1936 году, преподавал в Свято-Сергиевском институте в Париже и был одной из его «звезд». Но «насколько он не любил заседания и комитеты, настолько высшее оправдание и смысл находил в Литургии и молитве». Не получилось у него и с большим приходом. Отец Киприан по приезде в столицу Франции был прикреплен к Покровскому храму на улице Лурмель, где окормлял общину «Православное дело», во главе которой стояла монахиня Мария (Скобцова). Опять конфликт — слишком разные взгляды на сущность монашества — и перевод на маленький приход церкви святых Константина и Елены в «подпарижском» Кламаре. «Маленькая кламарская церковь, пахнущая ладаном и сухим деревом, простая, но столь изящная и намоленная, в зелени владения Трубецких… — вот где свил о. Киприан свое гнездо», — вспоминает Борис Зайцев.

Одну из черт отца Киприана особенно подчеркивают мемуаристы. Он умел дружить, но никогда не злоупотреблял дружеским общением, без видимой причины раньше времени убегал из гостей.

«— Что такое? Куда вы, отец Киприан? — У него измученное, беспокойное лицо. Прекрасные глаза несчастны, будто случилась беда. — Не могу больше. Нет, должен ехать в Париж. — Удержать его невозможно. Что-то владело им, гнало к перемене места, и, хотя ему вовсе не нужно было в Париж, он неукоснительно уезжал» (Борис Зайцев).

Евхаристический индивидуализм

При этом сам пастырь был влюблен в православное богослужение, долгие годы читал лекции по литургике, разработанные им на основе самостоятельного изучения богослужебных рукописей — именно из этих лекций составлены популярные у нас с 1990‑х годов книги «Евхаристия» и «Литургика: Гимнография и эортология». Собственно говоря, именно он ввел в богословский язык понятие «евхаристическое сознание», «евхаристическое мировоззрение», всё время возвращал мысль читателя к тому, что Евхаристия — это средоточие, сердце церковной общины. Нет ли здесь противоречия? Как сочетаются «евхаристическое сознание» и индивидуализм?

Думаю, противоречия нет, и вот почему. Отец Киприан был одним из самых ярких сторонников теории «живой науки», того взгляда на эпистемологию (науку о научном методе), который предполагает не только интеллектуальное вхождение в мир изучаемого предмета, но и его душевное переживание. Главный вклад отца Киприана в науку — монография «Антропология святого Григория Паламы». И она начинается со страстного доказательства того, что «регистрировать… одни факты и истолковывать листы его произведений без всякой живой связи с самим некогда жившим человеком, не полюбить всего того, что было когда-то достоянием и окружением его, не увлечься всецело им, не мечтать о нем и в своих видениях не жить в той эпохе и не говорить с его современниками, — это дело бездушного архивариуса. Надо не только изучить подробности исторической обстановки, но и почувствовать ее, и вместе с ней, и самого героя внутренним чувством своего сердца».

Тем более, возможно, это касалось сферы межчеловеческих отношений. Отец Киприан не умел выстраивать формальные связи — не только бюрократические, но и, так сказать, социально-ритуальные. Ведь дружба — это тоже ритуал, следование набору поведенческих стереотипов. Но эта не родовая, а благоприобретенная травма оказывалась в руках христианина, тем более священника, — козырем. Он мог любить человека вне ритуала, вне очерченных границ, и свое пастырство осуществлять полноценно, правильно: «Как исповедник он был очень милостив. Грешнику всегда сочувствовал, всегда был на его стороне. На Исповеди говорил сам довольно много, всегда глубоко и с добротой. Иногда глаза его вдруг как бы расширялись, светились. Огромное очарование сияло в них: знак сильного и светлого душевного переживания» (Борис Зайцев).

Неслиянное соединение

Неудивительно, что отец Киприан одним из первых, если не первым, обратил внимание на феномен «пастырской психиатрии» и очень сетовал, что эта дисциплина, хорошо развитая в западных конфессиях, совершенно неизвестна в православной среде. Точка зрения отца Киприана заключалась в том, что «пастырская психотерапия», то есть психотерапия, помогающая священнику и осуществляемая самим священником (а не каким-то его помощником), ни в коем случае не должна претендовать на ту область, которой занимается нравственное богословие. «Есть область более интимная и более тщательно скрываемая кающимся, чем грех, — пишет отец Киприан. — Есть нечто такое в душе человеческой, что не является грехом, и о чем сам кающийся не подозревает, что скрыто от взоров совести и, даже больше того, самой совести не подведомственно». Вот парадокс: человек исповедуется в грехе — в том, что лежит на поверхности, а сокрытое в глубине — не может открыть не только священнику, но и себе самому, а значит и Богу.

Человек — считает отец Киприан — особенно современный, это клубок противоречий, пазл, в котором «ревность и любовь, радость и отчаяние, вдохновение и апатия, стремление к творческому увековечению себя и призрак смерти, всё стирающий и всему кладущий свой предел, жажда свободы и обаяние рабства» смешаны. И священник, принимающий исповедь, — если он не «грехоприемник», а тот, кто намерен участвовать в духовном исцелении, — должен этот клубок распутать, этот пазл собрать, чтобы увидеть подлинную причину греха или узнать, что греха нет. Возможно, отец Киприан требует от своих коллег (да и от себя) слишком многого, фактически желая неслиянного соединения пастырского и медицинского служения. Это, пожалуй, неосуществимый идеал, но объяснимый. Если знать, кто такой отец Киприан. 

Тимур Щукин

Поделиться

Другие статьи из рубрики "Имена"

5 ноября, вторник
rss

№ 5 (май) 2014

Обложка

Статьи номера

СЛОВО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА
Слово главного редактора (май 2014)
ПРАЗДНИК
Перенесение мощей святителя и чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бар
3 мая исполняется 700 лет со дня рождения преподобного Сергия Радонежского.
АКТУАЛЬНО
Митрополиту Владимиру — многая лета!
ПОДРОБНО
/ Острый угол / По доброй воле
/ Крупный план / Где молился, там и пригодился
/ Информация / Волонтеры рядом с Церковью
ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ
/ Lingua Sacra / Работа психиатра «там» и «здесь»
/ Имена / Священник по преимуществу
/ Умный разговор / Самотождество во Христе
ЛЮДИ В ЦЕРКВИ
/ Аксиос / диакон Олег Малько
/ Ленинградский мартиролог / Протоиерей Михаил Чельцов (1870–1931)
/ По душам / Пером и шпагой
/ Приход / Вознесенский (Софийский) собор в Царском Селе
/ Служение / Слово в эфире
/ Служение / Мой прадед — герой!
/ Место жительства - Петербург / Лампочка Яблочкова
/ Подари журнал / «Подари журнал!» Кому?
КУЛЬТПОХОД
/ День седьмой / Музыка в мае