Судьба митрополита

Университет, духовная академия, ранний постриг и потом священство, епископство в смутные 1920‑е и богоборческие 1930‑е годы. Ссылка, но не лагерь, не смерть… Это — пунктир довоенной судьбы митрополита Николая, в общем-то, предсказуемой и даже спокойной для той поры. Но в годы Великой Отечественной войны политика советского руководства по отношению к Церкви поменялась (со всей очевидностью это проявилось после знаменитой встречи Сталина с православными иерархами 4 сентября 1943 года, но корректировка курса произошла еще в 1939 году). Недавние гонители решили обратиться к Церкви, чтобы поднять патриотический дух утомленного войной народа. Священники со своими преданными прихожанами получили возможность помогать солдатам и раненым, рассказывать о зверствах фашистов, собирать пожертвования для нужд голодающих. 

Митрополит Николай активно включился в это служение. С первых дней иноземного вторжения он «колесил» по прифронтовой полосе и пропо-ведью поддерживал население, на своей шкуре ощутившее все прелести тотальной войны. В ноябре 1942 года под Сталинградом он отслужил молебен перед Казанской иконой Божией Матери. Позже он бывал на фронте и беседовал с солдатами и офицерами, что в начале войны было немыслимо. Стал выступать в возобновленном в 1943 году «Журнале Московской Патриархии» с патриотическими статьями, где описывал зверства фашистов: «Красноармейцев, открывших храм, долго не выпускали из своих объятий счастливые люди. Когда я спросил диакона: „Как вы жили при немцах?“ — он ответил: „Как? Сначала я вел счет побоям плеткой и каблуками, которым я подвергался за то, что не мог по старости выполнять назначаемой мне тяжелой работы, насчитал 30 избиений, а потом и счет потерял“. Священник этой церкви Андрей Попов был расстрелян немцами еще 13 сентября 1942 года на глазах этого диакона у паперти своего храма, без всякого повода» («ЖМП» №. 2, октябрь 1943). Солдаты и офицеры благодарили православных епископов и даже обращались в штабы с просьбой выслать в войска пасхальное послание Патриарха (с февраля 1945 года) Алексия I или проповеди митрополита Николая. Ничего удивительного в этом нет: патриотическая деятельность Церкви в тот период освещалась в газетах и в кинохронике. 

Однако у этой медали была и обратная сторона. Поскольку православные иерархи в той или иной степени были вписаны в государственную систему, все они, включая митрополита Николая, были вынуждены следовать принятому в то время «этикету» уже сформировавшегося культа личности. Проще говоря, они должны были составлять панегирики Сталину. Не просто благодарить за то, что он временно отказался от курса на уничтожение Церкви, но унижаться перед богоборцем и тираном. В первом номере «ЖМП» за 1944 год владыка Николай выступил с восторженной апологией Сталина, завершавшейся фразой: «Русская Православная Церковь молитвенно благословляет жизнь и труды великого вождя страны и Красной Армии». В этих словах — вся трагедия «сергианского» епископата, выбравшего вместо видимого мученичества невидимые муки душевной раздвоенности. Раздвоенности личных убеждений и жизни по до боли чуждым правилам игры, составленным советским государством. 

После 1943 года правительство начало использовать авторитет православия на международной арене: был создан Отдел внешних церковных связей Московского Патриархата, первым председателем которого и стал митрополит Николай. Но кроме этой официальной должности на владыку была возложена нагрузка неофициальная, куда более тяжелая. 

По настоятельной просьбе Патриарха Сергия владыка Николай был вынужден стать посредником между ним и Сталиным (то есть фактически «стукачом от Православной Церкви»). Вот как рассказывал об этом митрополит Сурожский Антоний, бывший в это время рядом с владыкой Николаем: «Он отказывался: „Я не могу!..“ — „Вы единственный, кто это может сделать, вы должны“. Он мне говорил: „Я три дня лежал перед иконами и кричал: «Спаси меня, Господи! избави меня!..»“ После трех дней встал и дал свое согласие. После этого ни один человек не прошел через его порог, потому что верующие перестали верить, что он свой, а коммунисты знали, что он не свой. Его встречали только в служебной обстановке. Ни один человек ему руки не подал, — в широком смысле слова». Тот же владыка Антоний поведал, какое потрясающее впечатление произвело на присутствующих богослужение митрополита Николая во время визита его в Голландию. И это при том, что большинство присутствующих были настроены недоброжелательно, пришли «все, кто хотел следить за Николаем Крутицким: не скажет ли он, не сделает ли он что-нибудь, в ответ на что можно будет объявить: он советский шпион, он агент…» 

События 1940‑х годов года наложили отпечаток на всю последующую жизнь владыки, определили особое отношение к нему до конца его дней. Те, кто знал епископа по советским газетам и «ЖМП», видели в нем нерукопожатного функционера. Но после личного знакомства часто меняли свое отношение на противоположное. 

В конце 50‑х годов ХХ века политика в отношении Церкви вновь стала ужесточаться: закрывались храмы, подвергались гонениям верующие, выходили новые постановления ЦК об усилении антирелигиозной работы. В этих условиях митрополит Крутицкий Николай не смог остаться лояльным государству: из «бархатного архиерея» он превратился в борца с политикой власти. Один из ближайших его сотрудников А. В. Ведерников вспоминал вскоре после смерти владыки: «Проповеди митрополита Николая в Преображенском соборе, где он обыкновенно служил в Москве, становились все более и более резкими. Иногда он просто начинал кричать, что, конечно, действовало на народ. В это время в печати велась кампания против крещения детей, доктора в газетах „научно“ доказывали „вред крещения для здоровья“. Митрополит Николай кричал против них в своих проповедях: „Какие-то жалкие докторишки!“ Известно было, что он рассказывал народу об академике Павлове, которого он лично знал. Он говорил прилюдно, что академик не был атеистом, как изображала его советская пропаганда, а был верующим православным христианином». Нынешний Патриарх Кирилл рассказывал, что во время проповедей первого председателя ОВЦС МП люди в храмах аплодировали. Такое проявление чувств не характерно для православной традиции, но отражает впечатление, которое производил владыка Николай на окружающих. 

Противостояние Церкви и власти нарастало. Новым главой Совета по делам религии в 1960 году вместо Г. К. Карпова, у которого были хорошие отношения с православными иерархами, стал В. А. Куроедов. По инициативе последнего владыка Николай был сначала отставлен с поста председателя ОВЦС МП, а затем отправлен на покой. Последний год жизни владыка был фактически изолирован от верующих и не мог совершать богослужения. Причины своей отставки митрополит Николай объяснил в беседе с архиепископом Василием (Кривошеиным): «Вы, наверное, слышали, что у нас за последнее время очень усилилась антирелигиозная пропаганда. Я с этим боролся в своих проповедях. Не в тех, конечно, которые печатались в „ЖМП“, а в церквах. А народ мои проповеди слушает и любит… именно это и было неприемлемо для наших сегодняшних властей. Им нужны архиереи, которые молчат и торжественно служат. А те, которые проповедуют и борются с безбожием, им невыносимы и не понятны. Вот меня и убрали! Конечно, внешне все произошло по порядку, я уволен Синодом по собственному прошению, но я вынужден был его подать». 13 декабря 1961 года митрополит Николай скончался в больнице, похоронили его в Троице-Сергиевой лавре. 

Современники оставили разные воспоминания о митрополите Николае, в них можно встретить упоминания о человеческих слабостях владыки, о том, что он любил славу и был подвержен тщеславию. Однако уже сейчас можно говорить о том, что владыка был исторической фигурой. Та роль посредника между Церковью и властью, которую он взял на себя, в конечном итоге стала причиной личной трагедии, когда правители страны в очередной раз захотели уничтожить Церковь. И мы должны быть благодарны митрополиту Николаю не только за то, что он хотя бы в конце жизни нашел в себе мужество выступить против гонителей, но и за то, скольких воинов — наших отцов и дедов — он воодушевил на битву за наши жизни.