Спасение для реальных людей или опыт отцов-пустынников

У английского священника и писателя Саймона Тагуэлла есть эссе «Отцы-пустынники», в котором по крупицам собран и осмыслен опыт жизни христианских подвижников. В советское время беседы Тагуэлла о блаженствах передавались из рук в руки в самиздате как живая проповедь о христианстве. Эссе «Отцы–пустынники» на русском языке можно прочесть благодаря Наталье Леонидовне Трауберг, известной своими переводами Честертона, К.С. Льюиса и других христианских писателей. В России эссе издано относительно недавно ничтожным тиражом, а ранее никогда не переводилось. Своим прочтением этого текста мне хотелось бы поделиться.

Принято считать, что монашество началось в Египте со святого Антония († 356) и других пустынников. Так или иначе, именно к ним обращались за вдохновением следующие поколения монахов. Чем же опыт первых аскетов так актуален в нашей современной жизни? Первое, что поражает при соприкосновении с жизнью отцов-пустынников — это абсолютный реализм и сосредоточенность не на том, как взойти на небо, а как стать человеком. Для египетских монахов это главный вопрос, который принесло в мир пришествие Христа. Вся жизнь пустынников стала на него ответом. 

«Поверхностный читатель может подумать, что монахи, прежде всего, соревновались в аскетической суровости и вели фантастические битвы с бесами, но это не так. Суровость к себе, что бы не значила она у первых аскетов, не считалась путем к «сверхчеловеку» и не была идеалом. Она очень твердо подчинялась более важным ценностям — смирению и милосердию. Так, Иларион говорит, что монахом он не ел мяса, Епифаний — что монахом он никого не оставил обиженным на ночь и сам, завершая день, не был обижен ни на кого. Иларион признает, что это намного выше».

Отцы-пустынники разрушают привычный для нас образ святых как эксцентричных чудотворцев и аскетов. «Для египетских подвижников было очевидно, что, не имея под ногами почвы — полного реализма и познания самого себя, — любые духовные взлеты обернутся пустым мечтанием. Именно поэтому они так осторожно относились к мистике и аскезе, заподозрив, что аскеза может искушать не меньше, чем общественное служение». Основатель египетского монашества святой Антоний мог предвидеть будущее, но не хотел об этом говорить. Мало того, он учил «не пленяться тем, кто воскрешает мертвых, но не может обуздать собственного гнева». 

Часто, придя в церковь, мы ищем какие-то сверхъестественные знаки, откровения старцев, беремся за аскетические восхождения, забывая, что главное чудо на земле уже произошло — это Боговоплощение и Воскресение Христа. Нам лишь нужно позволить Богу действовать в нашей жизни. Вот тогда не перестаешь удивляться Его присутствию и водительству.

В фильме Н. Михалкова «Утомленные солнцем-2» есть эпизод, который, на мой взгляд, невероятно метко характеризует путь христианина (я говорю сейчас только об эпизоде, а не обо всей картине). После обстрела баржи в открытом море, держась за мину, остались девушка-пионерка Надя и умирающий человек, оказавшийся священником. Он крестит Надю, после чего говорит: 

— Вот и всё. Молись и ничего не бойся.

— А как мне молиться? Я же слов никаких не знаю, — взывает девушка.

— А ты молись так: «Господи, сделай так, чтобы моя воля не перебила Твою».

Действительно, прошение «да будет воля Твоя», «научи меня творити волю Твою» является лейтмотивом молитвенного правила. Без этого устремления главные события богочеловеческой истории могут так и остаться для нас внешней абстракцией. 

Отцы-пустынники не просто слышат призыв Бога, но отличаются решимостью идти за Христом. Они показали, что «спасение предназначено реальным людям, а не вымышленным святым». Такой подход делает опыт жизни египетских монахов актуальным и для нас. Он раскрывает возможности человека и расставляет акценты наших действий вне зависимости от того, живем мы в пустыне или в многомиллионном городе. 

Познание себя, которое монахи Египта ставили превыше всего, неизменно связывает их с реальностью. «Снова и снова учат они, как надо „следить за собой“ и описывают добродетель „трезвения“, под которым понимается способность определить, что с тобой происходит в данную минуту. Только так мы поймем, почему они порой как-то небрежно относятся к нравственности. Забота их не о том, чтобы человек поступал правильно, а о том, чтобы он правильно видел, избавляясь тем самым от той искаженной перспективы, которая лежит в основе всех наших грехов. […] Нельзя поститься с пользой, вообще ограничивать пищу, питье и сон, пока ты не узнал, в чем ты действительно нуждаешься». 

Этот же принцип у египетских монахов лежит и в основе отношений с ближним: пока человек не обретет мира и не увидит себя, он вряд ли может помочь другим. «Иногда кажется, что пустынники скорее избегают той ответственности, которую налагает братская любовь; на самом же деле, они просто поняли, что спеша кого-то облагодетельствовать, скорее навредишь, чем поможешь. Авва Матой говорит: „Когда я был молод, я решил творить добро. Теперь, когда я стар, я вижу, что не сделал ни одного доброго дела“. Авва Пимен, в том же самом духе, советует другому монаху поселиться там, где он „не повредит ближнему“».

Интересно, что «самым важным проявлением любви к человеку у отцов-пустынников считалось то, чтобы не вмешиваться в чужие дела, и, главное, не делать замечаний». Сегодня для нас это звучит неожиданно, ведь мы так привыкли судить и давать советы, представляя, что знаем, как кому жить. Но именно любовь, не нарушающая свободы другого, гораздо больше объединяет людей, чем самые харизматические поучения. Ведь Господь нам дает свободу избирать свой путь, и никого не спасает насильно. Наверное, чтобы быть человеком, нам нужно иметь не меньше любви к ближнему, чтобы позволить ему действовать самостоятельно. 

Такой подход красочно иллюстрирует история, давно ставшая притчей: «Макарий Великий шел в какой-то город с одним учеником и послал ученика вперед. Тот встретил жреца и оскорбил его. Жрец убежал и вскоре повстречался с Макарием, и тот сказал ему: „Помоги тебе Бог, ты совсем запыхался!“ Пораженный такой учтивостью, языческий жрец обратился и стал монахом». Нередко мы сталкиваемся с установкой, что христианство предназначено только для православных, и не утруждаем себя с любовью относиться к остальным. Забывая, что разделение на «своих» и «чужих» в корне языческое. Ведь Христос пришел ко всему миру, — эллинскому и иудейскому, к праведникам и грешникам, принеся заповедь любви. 

А вот прекрасное руководство к взаимоотношению прихожан: «Однажды заспорили о том, что нужно делать, если кто-нибудь уснет в церкви. Авва Пимен сказал: „Положить его голову себе на колени“». Такая мягкость, на взгляд пустынников, причинит гораздо меньше вреда, чем агрессивная помощь. Ведь сколько людей пострадало от пришедших на смену «злым старушкам» осведомленных знатоков святоотеческой литературы, поджидающих в храме с готовностью объяснить, что ты не так крестишься. Думаю, отцы-пустынники вряд ли бы поняли всё еще бытующие у нас споры о ношении или не ношении женщинами в храме брюк. Какая форма одежды кому ближе — решать каждому самостоятельно. Главное, с уважением и любовью относиться к человеку, как бы он ни предпочитал одеваться. 

Египетская традиция вообще не велит учить друг друга. «Если кто-то захочет стать твоим учеником, не назидай его, а будь ему примером». Наверное, это самая эффективная форма христианской проповеди. 

Такой подход вовсе не означает, что пустынники вычеркнули милосердие. Святой Антоний учил, «что жизнь и смерть зависят от ближних: приобретем брата — приобретем Бога, обидим брата — обидим Христа. Но такую любовь лучше всего проявлять очень просто и прямо, а не в суете опеки. Этикет пустыни требовал накормить любого гостя и поесть вместе с ним, это ставилось выше поста. Кассиан рассказывает, как он еще с одним монахом пришел к старцу, и тот предложил им поесть. Они и так много съели (видимо, у других братьев), а старец сказал, что сам уже ел шесть раз, с каждым гостем». Отцы-пустынники просто сохраняют евангельское значение трапезы как разделения любви, где незримое присутствие Христа намного выше любых условностей.

«Высшее само о себе позаботится; мы должны справляться с непорядком в наших душах. Там встречаем мы бесов и побороть их сможем, если встретим лицом к лицу, честно разбираясь в наших мыслях и помыслах. Если у тебя есть сердце, — говорит авва Памва, — ты спасешься». Это — самое главное. Неважно, много ли ты делаешь; важно, чтобы ты был человеком». Отцы-пустынники спускают нас на землю, но именно здесь, более двух тысяч лет назад, родился Христос — для того, чтобы каждый смог стать человеком, каким его замыслил Создатель.