Создать среду, которая учит

Из программистов — в воспитатели

Вопрос, куда пристроить ребенка на лето, волнует чуть не каждого родителя. Лагерей сейчас множество, на любой вкус — государственные и частные, организованные и спонтанные, городские и сельские, патриотические и творческие. Родительские запросы обычно таковы: место пусть будет экологически чистым и безопасным, гаджетов минимум, здоровой активности максимум, наставники должны быть мудрыми, а другие дети приличными. Самим же детям куда важнее, чтобы было весело, чтобы взрослые поменьше учили, не давили, не занудствовали и оставляли место для инициативы, игр, активности. А у Федора Тарабукина, организатора летних сборов, задача все эти разнонаправленные желания объединить. Впрочем, всегда получалось, потому что рецепт хорош. Передать его в двух словах сложно, но раскрыть в беседе можно попробовать. Дело в том, что ингредиенты вроде «фольклорный», «православный», «вдали от города» могут создать искаженный образ места, где реконструируют иллюзорное сообщество, но в действительности так создается живая среда, где важнее всего доверие друг другу и пространство для развития каждого.

— Федор, я знакома с другими вашими проектами. Попадаешь на любой — и всё, уходить не хочется, а хочется, чтобы мне было снова четыре и меня взяли в вашу детскую группу, где воспитатели — мужчины, или чтобы взяли сажать деревья, потому что у вас даже труд — это весело. Расскажите, как вы пришли к идее воспитания детей, где этому учились.

— Если честно, думаю, я просто не наигрался в тот момент, когда начинал эту деятельность. Мне всегда не хватало здоровой мужской среды, где товарищество, чувство локтя, где движуха, а не алкоголь, где ярко, весело, где есть место испытанию себя.
Родился в многодетной семье, я средний сын. В детстве танцевал, даже в Китае полгода на гастролях был, но родители сказали — хватит уже, надо мозги развивать и работать головой. Закончил тридцатый физмат-­лицей, потом физфак СПбГУ, работал программистом. Вроде всё нравилось, по карьере постепенно рос, времени было достаточно, денег тоже. Досуг типичный — рестораны, компании, поездки в Финляндию, еще ­куда-то. И мне удобно вроде, и всем со мной тоже. И вдруг понял — всё, не могу, надо ­что-то менять. Два года страдал. Копил силы, чтобы решиться и уйти. Ушел в экологию. Стал всё свободное время и деньги тратить на это. Очищал водоемы, леса сажал. Друзья и близкие решили, что я сдвинулся: еще и выпивать перестал. В общем, все старые друзья разом отвалились. Продолжал искать свое место. Всё казалось «не то». В 2006‑м появились дети, и стал я думать, как их воспитывать. Наткнулся на фольклорные игры, увидел, насколько это действенно. В этом направлении и стал копать. Поучился, поездил по разным семинарам. После одного из них решил сразу попробовать. Как раз был день рождения дочери. Собрал детей из детского сада и провел для них игровой праздник. Потом стал подключать других родителей, так появился семейный клуб. Играли, танцевали, пели. Я понял, что в фольклоре много того, что само работает на воспитание, никаких специальных педагогических систем не надо, а надо использовать то, что уже есть в народной культуре, только не пытаться ее воссоздавать, а просто дать ей жить. Так появились проекты «Усатый нянь» и «Богатырская школа». Всё закрутилось как снежный ком. Выезды, лагеря, сборы — продолжение этих проектов.

Красивая среда и короткие встречи

— Этим летом тоже проводите лагерные смены для детей?

— Конечно, и не только для детей. Этим летом у нас запланировано четыре выезда. В июне — мужские сборы для отцов с сыновьями. Следующий — в июле, для парней, называется «Застава», и параллельно — для девочек, «Хозяюшка». Его будут вести женщины-­наставницы. Сами лагеря разнесены территориально, но с возможностью совместных игр, походов в храм, вечорок. В этом году мы такие сборы проводим впервые. А в августе будет семейный лагерь, он для всех — полная семья, неполная, не важно.

— Почему решили разделить мальчиков и девочек?

— В 2015 году в Карелии у нас был опыт совместного лагеря для мальчиков и девочек. Не понравилось. Не получилось создать среду, где была бы культура общения между ними, красивая и целомудренная. Все равно всё вылилось в обнимания за деревьями.

— Какой смысл разводить мальчиков и девочек? Мы же все гуляли во дворах вместе, зато знали, что ожидать от противоположного пола, не жили иллюзиями, — так и отношения выстраивать проще. Чем плохо?

— Из этой ловушки я давно выскочил. Я убежден, человек должен стремиться к высокому. А как христианин — плыть против течения. Хочется показать подросткам, что есть красота, такая, которую у них никто не отнимет. Но никто их к этой красоте и не приведет, надо к ней идти самим. Целомудрие — часть этой красоты. Скатываться легко, а хочется задать ­какой-то ориентир чистоты, к которому можно тянуться или хотя бы знать, что он есть. Это помогает вырабатывать привычку стремиться к хорошему. А уж получится или нет, никто гарантии не даст.
Вы говорите про совместные гуляния во дворах, а мне кажется, в них хорошего было мало, не было чистоты и красоты в отношениях. Девочки, например, терпели матерную брань мальчиков. Опускали свои планки. Я считаю, дистанция нужна, чтобы сохранялась ­какая-то тайна, уважительное отношение друг к другу, высокое взаимодействие. Поэтому мы разделили лагеря, но встречаться будем, конечно. Будут игры, танцы, совместные богослужения.

Посреди Незнамо-поля

— Почему сборы так далеко, в Псковской области? Название местности, конечно, замечательное — Незнамо-поле.

— Эту землю я купил почти случайно, а точнее, промыслительно. Когда я в 2010 году вдруг понял, что хочу жить на своей земле, супруга особого энтузиазма не испытала, ей тогда казалось, что жить вдали от города означает коровам хвосты крутить. Я же стал эту идею вынашивать. Лагеря мы и тогда проводили — в разных местах: в лесу, в поле, у реки, у озера, у Череменецкого монастыря. Но хотелось иметь свой уголок. Как ни странно, помог ковид. Все, кажется, почувствовали, что за городом легче жить, вести совместное дело, трудиться, не чувствуя тотального контроля. И два года назад я понял, что если участка не будет, меня просто разорвет. На поиски у меня было мало времени, а критериев для отбора было много: чтобы подальше от города, чтобы храм рядом, школа, водоем… и чтобы денег хватило. В Ленобласти всё оказалось слишком дорого, стал искать дальше. На одном вроде уже остановился, но решил съездить посмотреть еще несколько участков в районе Чудского озера. И всё было не то. Приехал, наконец, и сюда, в Незнамо-поле. Этот участок я уже видел в сети — и отмел: ни в какие критерии он не укладывался. Заросшее поле, которое тридцать лет никто не использовал. Вышел из машины, продираюсь через кусты ­какие-то и понимаю: «Всё, нашел, я дома». Позвонил жене и, хотя стал говорить, что тут всё заросшее и запущенное, она ­все-таки радостно отреагировала. А потом я узнал, что рядом есть храм и православная школа в деревне Ветвеник. Хочется, чтобы здесь появилась своя община, и она постепенно складывается.
Мы проводим здесь лагерные смены в третий раз. После каждого семьи начинают задумываться, что хорошо бы жить рядом. К­то-то ищет домик под дачу, а ­кто-то готов переехать. Одна семья уже купила здесь дом, вторая ищет. А мы постепенно обустраиваемся. Вот трактор купил, воду провели, электричество, планируем построить мини-гостиницу.

Дискомфорт как точка роста

— А лагерь вы в одиночку обустраиваете?

— Июньский лагерь у нас называется «Отцы и дети». Можно сказать, что он начался раньше срока. В том смысле, что желающие смогли сэкономить на оргвзносе и приехать помочь в обустройстве. У нас две походные бани, душевая на дровах, походная кухня, общественные крытые зоны. А приезжающие живут в своих палатках. Помогать можно и в основной заезд. К­то-то на кухне помогает, ­кто-то еще в ­чем-то. Но и у самих ребят есть послушания. Не только бытовые, но и, например, ночные дежурства. Конечно, тут никаких опасностей нет, но для наших парней это испытание. Сначала они все хорохорятся, мол, что сложного, а когда выясняется, что надо ночью встать и в любую погоду идти делать обход, поддерживать костер, то оказывается, не так это и просто.

— Много места труду отводится?

— В основном весь труд построен вокруг нашей же внутренней жизни: приготовить, убрать, построить, починить. И всё, что делаем, у нас с перерывами на игры, пляски, песни. Но есть и общее послушание при храме: помогаем местным священникам с заготовкой дров, покосом. Раз уж такая мощь молодецкая приехала, надо и для окружающего мира ­что-то полезное сделать. Тем более что мы за несколько часов можем справиться с тем, что им месяц делать пришлось бы.
Цель ­все-таки погрузить мужчин — и отцов, и их сыновей — в православный уклад жизни. Некоторые, кто был не приучен, начинают с нами молиться перед едой, хоть иногда вспоминать Бога. Мужской дух — это дух воинский. Христианин — тоже воин. Живя в вере, понимаешь, что постоянно надо себя преодолевать, проходить ­какие-то испытания — внешние, внутренние. В этом форма наших сборов играет на руку. Лесная среда — это среда дискомфорта. То холодно, то мокро, то под спиной кочка, комары — кошмар, в общем. Конечно, появляется мысль бросить всё, уехать домой, залезть в теплую ванну, потом под одеяло. Хорошо же. А наша задача в тот момент, когда появится беспокойство от дискомфорта, направить его не на откат назад, в теплое, мягкое, комфортное, а пустить вперед, в преодоление. Парням же на самом деле для взросления это и нужно — испытание, возможность подвига. Тут сама форма сборов создает благоприятные условия. Но кроме формы важно и содержание — то, как я в качестве наставника дозирую сложности, как говорю и что, как ставлю задачу, где даю поблажку, а где нет. Вот это уже сложнее, нарабатывается опытным путем.
Нам очень повезло, что с нами ездит священник, отец Михаил Ломакин. У него у самого сыновья. Живой, активный, грамотный. Говорит от сердца. И то, как он умеет находить общий язык с парнями, — это удивительно. Они сами к нему идут с вопросами.

Чтобы жизнь продолжалась

— А есть у вас ­какой-то свой основополагающий принцип в работе?

— Есть. Звучит очень просто: «Надо, чтобы жизнь продолжалась». Г­де-то услышал — и понял, что чувствовал это неявно с раннего детства, с тех пор как себя помню. И это чувство всегда помогало мне двигаться, не останавливаться. Надо внимательно оглядываться, смотреть на ближних и замечать, не останавливается ли жизнь. Например, если в отношениях ­кому-то плохо, значит, жизнь в этих отношениях затухает, если в коллективе ­кто-то страдает, это признак разрушения, даже если в игре ­кому-то скучно, значит, надо ­что-то поменять. Там, где жизнь перестает кипеть, где разлад, проблема, туда и надо устремляться. Внутреннее желание гармонии заставляет думать, как можно все исправить, как продвинуться к росту, а не к откату, к жизни, а не к умиранию. Это трудно, но возможно.

— Вы часто говорите про мужской дух. А что это?

— Это сила, для которой нужен правильный вектор. Внутри каждого мужчины живет желание помахать кулаками. И в прямом смысле, и в переносном. Если это пытаться задушить, ничего хорошего не будет. А вот прийти к тому, чтобы махать кулаками по любви, — другое дело. Но как это сделать, когда любое соперничество построено на желании самоутвердиться? Вот тут нужно сначала самому прийти к тому, что противостояние учит не только мужеству, но и милосердию, а потом уже учить этому других. В нашей «Богатырской школе» мы учим, что самоутверждение — это недостойно, а вот когда жертвуешь им ради соперника, проявляешь любовь, помогая ему почувствовать себя сильнее, — вот тогда душа поет и победа не важна, а важно то доверие, которое родилось между соперниками. Всё это не я придумал. Может, знаете, что такое казачий котел, или казачий вар? Это рукопашный групповой бой в замкнутом пространстве, которым руководит кашевар. Чтобы всё это не превратилось в хаос и не закончилось травмами, проводится серьезная методическая работа. Кашевар повышает взаимодействие участников от легкий касаний до ударов по мере того, как между ними возрастает доверие. И тогда всё проходит весело, без самоутверждения, унижения и травм. Это работает и с активными играми. Они становятся инструментом обучения общению в коллективе, только если у участников уже есть базовое доверие друг к другу. Без доверия вообще ничего невозможно сделать. Если я сомневаюсь в другом, я его контролирую. А так — я убираю контроль, и мы действуем по любви. Потому что всё, что мы используем — и танцы, и песни, и борьбу, и игры, — мы рассматриваем как инструменты, но ­главная-то наша цель — прийти к христианской любви. Работая с подростками, сначала выстраиваем доверительные отношения, чтобы уйти от муштрования, прийти не к панибратству, а к здоровой иерархии, без насилия. Потому что там, где насилие, там и сопротивление. А там, где доверие, возможен разговор от сердца к сердцу.

Сдаюсь, Боже

— Бывает, что не справляетесь, не можете найти ключ к ­кому-то из ребят, нужные слова?

— Конечно, бывают трудные ситуации, с ребятами реже, а вот с бытовыми вопросами чаще. Бывает, устаю физически, голова кипит, и думаю, что всё пропало. И тогда я говорю: «Сдаюсь, Боже, помоги!» — и Господь всё устраивает лучшим образом. Может, не так, как мне бы хотелось, но, как оказывается, всегда правильнее, чем я бы сам сделал. А трудностей немало, и это хорошо. Благодаря им всегда есть ощущение Божией помощи, потому что без Него просто не вытянуть. Вот это хочется донести парням: когда им трудно, ­что-то не ладится, хочется научить их полагаться на Бога.

— Удается одновременно учить мужественности и умению сказать: «Сдаюсь, Боже»? Как объяснить, что тут нет противоречия?

— Помогает собственный опыт. Помню, когда только начинал во всём этом вариться, искал вот эти самые составляющие мужского духа, оказался в казачьей общине «Спас» в Обнинске, там мужики — настоящие богатыри. И вот вышли мы с одним из них из храма после молитвы, сидим, чай пьем. Чтобы вы понимали, это огромный казак, ветеран боевых действий, кулак с мою голову, кого угодно в бараний рог свернет. Я тогда еще не был воцерковлен, только первые шаги делал. И я ему ­что-то говорил про силу, с которой всего можно в жизни добиться. А он мне отвечает таким голосом, как кроткая овечка: «Да кто мы такие! Без Бога мы вообще ничего не можем». Я этого тогда, конечно, не понял, но запомнил. А теперь понимаю. И знаю, что свою волю надо Богу подчинять. Вгрызаться зубами в дело, но не забывать осматриваться на других людей, на них свои усилия направлять, на ближних. Все это сложно. Все мы люди. Бывает, начал по воле Божией, а поймал кураж — и думаешь, что ты на волне, на коне. Эти эмоциональные подъемы не нужны. Хорошо, когда пламя горит равномерно и просто есть понимание: Господь поставил тебя на ­какое-то место, вот и делай свое дело.

Чужие тоже свои

— Проводите ли тренинги, психологические игры, чтобы сплотить коллектив?

— Мне кажется, что в самой жизни, если она устроена верно, это решается само собой. Поэтому считаю, что наша задача — сформировать такую среду для детей, которая будет учить сама. Да, для её формирования требуются усилия, но потом она сама начинает работать на нас, остается только её поддерживать. Поэтому быт наш на сборах очень простой: труд, игры, состязания, походы, богослужения, гуляния с гармонью и походы. Мы стараемся выбираться из лагеря с ночевками на новом месте, это всегда испытание, а значит — то, что нужно. Нам повезло, что рядом есть лагерь юнармейцев. Мы с ними проводим общие турниры. Когда есть внешний противник, сразу внутренние конфликты уходят. Происходит огромный скачок роста сплоченности внутри каждого коллектива в отдельности. Но по отношению друг к другу были и задирания, и попытки унизить противника, в общем, лезла из них шпана. А после турнира парни увидели, как мы, взрослые, приглашаем чужих наставников вместе отобедать, искренне благодарим их. Увидели, что у нас нет никакого соперничества, а есть желание дружбы. Наши парни были шокированы. Как так? А потом постепенно уловили этот дух, который не в словах «мы вас разом», а в словах «нам с вами интересно». Напряжение сошло. Пришло понимание, что чужой коллектив — вовсе не чужой. Да, они плывут в другой лодке, но все мы в одном море-океане.

— Федор, с мальчиками вроде понятно, куда вы двигаетесь. А с девочками?

— В лагере девочек наставницы — женщины. Конечно, глобальный фокус у нас один. Мы не афишируем себя как исключительно православный проект, но все равно важнее всего для нас — вера в Бога и попытка воспитания детей в этом ключе. Вектор задан, фокус определен, остальное крутится вокруг него. Сборы для девочек мы проводим впервые. Были семейные выезды, был один тестовый женский лагерь, когда моя жена и её подруга с дочками попробовали ­что-то подобное организовать. Понравилось, решили, что можно и других позвать. Потому что запрос появился уже давно, в основном от семей, в которых мальчики ездят на наши сборы, а девочки остаются дома. Как только появилась идея, сразу стали находиться и люди, замечательные наши женщины, которым есть что предложить. Но лучше они сами расскажут.

Кооперация вместо конкуренции

— У девичьих сборов тоже есть своя концепция, — говорит соорганизатор Любовь Казакова. — Да, мы будем вместе вести быт в походных условиях, будем вместе готовить, петь, шить сарафаны, собирать целебные травы, париться в бане, в общем, просто жить вместе. Но все это выстраиваться вокруг понимания, как могут между собой взаимодействовать женщины. Мы хотим показать, что женская сущность не в конкуренции, а в кооперации. Мы смеемся, что будем косплеить деревню. Отчасти так и есть. У нас на сборах будут женщины разных возрастов. Девочки, девушки, мамы с младенцами, бабушки. И что самое главное, каждая ­чему-то может научить. Среди них есть домохозяйки и те, кто стоит успешную карьеру, все ­что-то умеют хорошо делать — шить, готовить, петь, рисовать, парить в бане, ухаживать за собой. Никого за парту усаживать не собираемся. Просто будем вместе жить, делиться тем, что умеем, и действовать сообща. «Вместе» тут главное слово. Женщины вообще склонны к кооперации — вместе попеть, потрудиться, поделиться. С ровесницами, с теми, кто старше, младше. Когда мы в городе ходим на работу, на кружки, еще ­куда-то, все наши роли будто запротоколированы. Вроде общение есть, а навыка построения отношений нет. Мы же хотим показать девочкам, как эти отношения можно выстраивать. А это проще делать, когда есть совместная цель, к которой надо прийти. В лесных общежительских условиях всегда есть место для общего дела: надо готовить, разводить костер, топить баню, а для этого придется ­где-то уступить, а ­где-то, может, сначала поругаться, потом помириться. Девчачьих конфликтов мы не боимся. Одна из наших наставниц — психолог, она будет выполнять роль медиатора. Любой конфликт может стать поводом для роста, может помочь вырастить в коллективе любовь. Это и есть то зерно, которое мы хотим прорастить.
Кроме того, у меня есть и личная цель. Сейчас моей дочери семь лет. И я очень хочу, чтобы у нее появилась среда из подруг, которые смогут дать ей правильный совет, когда она в подростковом возрасте уже не захочет приходить за советом к родителям. И еще хочется на своем примере показать, что такое женская дружба. У нас, у мам, есть свой чат «Женские встречи», мы не просто дружим, мы друг за дружку горой. Вот это хочется передать в первую очередь.
Как и на всех остальных сборах, мы не будем пользоваться гаджетами, но родителям будем каждый день отправлять короткие отчеты и фото. То, что мальчики будут жить отдельно, а встречаться мы будем на вечорках и в храме, девочкам даже нравится. Ведь это ­что-то необычное, вносит разнообразие. Мои двоюродные бабушка и дедушка учились в разнополых школах и познакомились в парке, который находился между их школами. Они прожили вместе всю жизнь, но все эти годы с благоговением вспоминали именно этот период первых встреч, когда они гуляли по парку, робко держась за руки. Вот это ощущение чуда, угадывание ­чего-то желанного и неизведанного, в нашей жизни пропало. И если его можно хоть немного вернуть, это будет замечательно.

— У меня три дочери, и потому все современные проблемы девочек мне понятны, — дополняет другой соорганизатор сборов, Анастасия Кузнецова. — Возраст наших участниц на сборах от восьми до тринадцати. Мне кажется, что именно в это время можно многое дать. С одной стороны, уже есть запрос, с другой, они еще готовы слушать. Я как преподаватель Русской классической школы задумала проводить беседы-­уроки, но не хочу, чтобы они были формальными или похожими на школьные. Хочу идти от запросов самих девочек и обсуждать то, что интересно им. О доброте, о красоте, о призвании можно говорить на примере притч. Главное, чтобы родилось доверие, прорывающее молчание, за которым скрывается большой мир. Большая беда, что современные девочки недооценивают себя, иногда даже ненавидят свое тело, ум, не видят свои таланты. Мы хотим помочь им найти и раскрыть в себе то прекрасное, что заложено Богом. И даже уроки рукоделия или кулинарии, которые мы будем проводить, нужны в первую очередь для того, чтобы каждая девочка поверила в свои силы, ближе подошла к себе, поняла: «Я могу». Только увидев подлинную красоту в себе и в другом, можно прийти к пониманию целостности, а значит, к глубинному смыслу целомудрия. Конечно, две недели на сборах вряд ли помогут справиться с такими задачами, но наше дело — посеять зерно. Хотя, конечно, я хочу продолжения этой истории. Хочу, чтобы на этапе «сборов» это всё не закончилось. Чтоб Господь, если на то воля Его, сподобил к развитию «девичьего воспитания». Чтобы мы, взрослые, не просто посадили эти зерна, но и помогли им возрасти, окрепнуть, не дать невзгодам их затоптать.