Социальный патронат: угроза или сохранение?

— С произволом органов опеки столкнулась и наша семья. 13 лет назад мы взяли в семью приемную дочь: в годик она весила всего три с половиной килограмма и имела серьезные проблемы со здоровьем. Мы с мужем приложили все усилия, но, к сожалению, последствия «разгульной жизни» ее кровных родителей компенсировать в полной мере не удалось. Мы любим ее такой, какая она есть. Когда в 2009 году сотрудники отдела опеки зашли к нам, чтобы подписать очередные документы, их смутил вид ребенка (дочерью, по их мнению, я не имею права ее называть). Она выглядела очень худой и отставала в развитии, чем сильно отличалась от наших кровных детей. Ни в чем не разобравшись, прямо в присутствии девочки нас обвинили, что мы плохо о ней заботимся, не кормим и что ребенка нужно забрать из семьи. В результате такой «заботы чиновников о ребенке» мы полгода, с помощью адвоката, доказывали, что мы не изверги, а добросовестные родители. На 8-м месяце беременности я бегала по комиссиям, а дочка спала с ножом под подушкой: на случай, если «тети из органов опеки придут ее забирать». Нам даже пришлось обратиться к психологу для преодоления последствий стресса. 

Эта история — и многие другие, о которых рассказывали родители, — и подвигли открыть при нашем Центре телефонную «горячую линию» для тех семей, которые уже столкнулись или, напротив, не хотят столкнуться с подобной ситуацией. За год поступает более 400 звонков от обеспокоенных родителей. Они получают консультации специалистов и психологическую поддержку. За этот год мы помогли вернуть в семьи 12 детей, уже отобранных «заботливыми» чиновниками. Еще в 9 случаях семьи смогли разрешить проблемные ситуации, и отобрание детей удалось предотвратить. 

Сейчас по всей стране идет сбор подписей против вмешательства в семьи и нарушения права родителей на воспитание детей. Я обоснованно полагаю, что вместо сохранения семьи закон о социальном патронате на практике «развяжет руки» недобросовестным представителям органов опеки, и закон может быть использован ими во зло семье. Мер действующего законодательства достаточно для поддержки и сохранения семьи. Договор о социальном патронате (СП) должен заключаться с родителями только в том случае, когда у суда имеются достаточные основания для лишения их родительских прав, но семья нацелена на исправление, имеет для этого внутренний ресурс и готова использовать предлагаемый ей комплексный план поддержки в рамках СП. 

Как альтернатива социальному патронату в православной среде родилось предложение о создании волонтерских движений по аналогии с уже существующими сестричествами, которые помогают престарелым и сиротам. Их поддержкой смогут воспользоваться молодые мамы, многодетные и приемные семьи и семьи в трудной жизненной ситуации. 

 — Марина Юрьевна, поясните, в чем суть закона о социальном патронате?
— Сегодня у органов опеки и сопровождающих семьи организаций нет полномочий для обязательного взаимодействия с семьями группы риска. Например, если родители имеют серьезные проблемы, связанные с психическим здоровьем, они сами не осознают опасности для своего ребенка и, тем более, не будут просить сопровождение. А оно им необходимо, поскольку позволит избежать лишения родительских прав. Но оказывать такое сопровождение принудительно было невозможно: ни у кого не было на это прав. Хотя в каждом районе Санкт-Петербурга созданы государственные Центры помощи семье и детям, оказывающие такое сопровождение семьям — это и есть социальный патронат. 

Наша организация «Родительский мост» осуществляет профессиональное сопровождение семей с 1993 года. Мы сопровождаем семьи с приемными детьми, которые испытывают сложности в воспитании ребенка, семьи с кровными детьми от 0 до 6 лет, которые находятся в кризисной ситуации. Опыт работы показывает, что своевременная квалифицированная профессиональная помощь помогает семье преодолеть кризис, позволяет объединить усилия органов опеки, государственных и негосударственных организаций в интересах ребенка, сделать все возможное, чтобы ребенок остался в семье, а его родители не были бы лишены родительских прав или не отказались бы от него. После принятия закона о социальном патронате можно будет не только оказывать такую помощь семьям, которые сами обратились за помощью, но и вмешиваться в ситуации в случае угрозы жизни и здоровью ребенку. Сегодня любой ребенок, который проживает в семье в ситуации насилия или пренебрежения его потребностями, является заложником существующего законодательства, так как «выйти» на семью можно только по решению суда или прокуратуры. Либо семья должна согласиться впустить в дом специалиста социальной службы или органов опеки и попечительства. Например, чтобы доказать факт насилия по отношению к новорожденному ребенку, которому мать периодически дает наркотики, необходимо застать ее со шприцом в руке рядом с ребенком, — но для этого надо войти в дом. Часто в сопровождении нуждаются и выпускники коррекционных сиротских учреждений. Уж не говоря про семьи, в которых употребляются наркотики или алкоголь. Дети в таких семьях остаются заложниками случая. Именно поэтому в нашей стране происходит огромное количество убийств в результате жестокого обращения с детьми. Только в Санкт-Петербурге в год в больницы поступают почти 4 000 детей, подвергшихся жестокому обращению! Закон о социальном патронате позволит уменьшить эту страшную статистику. 

— Но СМИ полны информации о том, что закон о социальном патронате приведет к отбиранию детей без объективных причин…
— Считаю, что все эти страшилки, — пришли органы опеки, открыли холодильник, обнаружили там мало продуктов и изъяли ребенка — миф. К нам регулярно обращаются журналисты и спрашивают, были ли у нас такие случаи. К нам не поступало жалоб родителей, у которых бы незаконно были отобраны дети. 

В рамках государственной политики нет причин необоснованно забирать детей из семьи. Тем более что взят курс на расформирование детских домов. Где же тогда размещать отобранных детей? Рассуждения о том, что стоят толпы страждущих семей, которые будут усыновлять этих детей — тоже миф. К сожалению, в Санкт-Петербурге желающих усыновить детей или взять их под опеку не становится больше. Ежегодно в нашем городе российскими семьями усыновляется всего около 300 детей! С другой стороны, в течение года выявляется около 2 000 детей, оставшихся без попечения родителей. Часть из них возвращается в кровные семьи, размещается под опеку, чаще всего в семьи родственников, лишь немногие усыновляются. К сожалению, многие оказываются в детском доме. Можно обратиться в любой суд и убедиться, что лишение родительских прав происходит тогда, когда не лишить уже нельзя. И что происходит оно очень поздно, когда ребенок получил непоправимые психологические или физические травмы. Если же оказывать семьям помощь раньше, еще при возникновении кризисной ситуации, то можно предотвратить разрушение семейных отношений. Для этого и нужна помощь специалистов, четкий план действий в интересах ребенка. Наш опыт показывает, что если позиционируется искренняя поддержка, а не контроль, то контакт с семьей получается, а родители могут избежать лишения прав или отказаться от решения поместить ребенка в учреждение. 

У меня складывается впечатление, что общественный протест и политический ажиотаж вокруг идеи социального патроната — спланированная акция, которая кем-то подогревается. Конечно, закон требует доработки, необходимы общественные слушания, чтобы минимизировать риски злоупотребления! Хочется отметить, что страсти, которые разгорелись вокруг закона о социальном патронате, раскалывают российское общество. Жаль, что эту линию поддерживают некоторые священники, дискредитируя образ Церкви, которая всегда выступала за гражданское единение и примирение. 

— По какому критерию может происходить отобрание ребенка из семьи? Общественность всколыхнуло такое определение закона: «когда родители своими действиями или бездействиями создают условия, препятствующие нормальному воспитанию или развитию ребенка». Разве под такие размытые параметры не может попасть любая семья?
— В этих словах нет ничего нового. В 121-м Федеральном законе, который определяет координацию всех служб по работе с детьми в тяжелых ситуациях, такие же формулировки. Все зависит от принятых практико-применительных актов и технических регламентов, которые разрабатываются и прилагаются к любому закону. Безусловно, необходим общественный контроль! 

В прошлом году совместно со специалистами из других регионов России мы как раз и занимались разработкой технического регламента по оценке кризисности семьи. Регламент был разработан с учетом опыта, который специалисты фонда получили при мониторинге семей группы риска с кровными и приемными детьми во Фрунзенском районе Санкт-Петербурга. Этот проект был реализован при поддержке Комитета по социальной политике Санкт-Петербурга. Для организации мониторинга и оказанию помощи нуждающимся семьям были скоординированы усилия органов опеки, отдела социальной защиты населения, государственных и негосударственных организаций. Наша задача была простой: свести все списки группы риска в единый список и установить контакт с семьей на добровольной основе, чтобы понять, в чем семья нуждается, и оказать своевременную информационную, социальную и психологическую помощь. Семьи, оказавшиеся в кризисной ситуации, были взяты на сопровождение. Но оказалось, что лишь 10% из этих семей остро нуждались в помощи. Остальные просто не знали, где и какую поддержку они могут получить. Иногда мы сталкиваемся и с тем, что семьи не получают пособия просто потому, что не хотят собирать документы и стоять в очередях.

По результатам мониторинга семей с малолетними детьми группы риска отделом социальной защиты населения Фрунзенского района было оформлено более 100 пособий. Специалисты государственных служб, которые оформляли пособия и оказывали необходимую помощь, сделали «зеленый коридор» для этих мам. 

Но жить на социальные пособия, используя благотворительную помощь, не работать — это может быть семейной стратегией, образом жизни. Разработанный регламент оценки кризисности семьи нам кажется объективным, мы попытаемся его внедрить; дальше самое главное — не оперировать эмоциями и домыслами, а опираться на факты. Например, если вы увидели у ребенка синяки на всем теле, и при этом он весел и маму обнимает, не надо думать о насилии в семье, а полезно сначала узнать, не страдает ли он заболеваниями крови. 

— Как этот закон может быть применен на практике? Ведь не всегда органы опеки и попечительства сотрудничают с такими организациями, как ваша.
— Конечно, многое зависит от специалистов на местах. Закон не может отразить все многообразие жизненных ситуаций. Закон о социальном патронате — это инструмент. Нож в руках хирурга — тоже инструмент: он может быть использован для спасения, а может убить человека, это зависит от квалификации врача. 

Если закон будет правильно исполняться на практике, в нашей стране будет меньше сирот и несчастных родителей. Можно снизить риски его применения, если разработать необходимые регламенты и стандарты, обучить специалистов, внедрить общественный контроль. На это я бы и направила общественную энергию, поднявшуюся против закона. 

— Как закон о социальном патронате осуществляется на Западе?
— Такой закон давно существует в Европе и США. Но практика его применения очень разная. В 1996 году мы были в Великобритании в государственной службе опеки и попечительства Манчестера. По договору с государственной службой уже в конце 1990-х там работало более 300 некоммерческих организаций, которые оказывали различные виды услуг для любых категорий семей. Если ситуация в семье угрожала жизни и здоровью ребенка и родители не были в состоянии или не хотели делать шаги по ее изменению, то служба принимала решение об отобрании ребенка из семьи или ограничении родительских прав. Ребенок чаще всего передавался в приемную семью, которая была готова поддерживать отношения с кровной семьей и работать на возврат ребенка родителям. В Англии статистика лишения родительских прав минимальна. Но в целом опыт социального патроната на Западе очень разный. 

В некоторых странах есть определенные проблемы с оценкой кризисности семьи. Пример тому — нашумевшая история, которая произошла в Финляндии. Но в России никогда не было жестких норм по оценке семейного неблагополучия. Вряд ли мы придем к тому, что шлепок по попе будет расцениваться как жестокое обращение с ребенком, за которым следует лишение родительских прав. Люди в регионах России живут в страшной нищете, и их никто не лишает прав. Правда, и не всегда помогают. 

В Германии, США, Канаде, Италии семьи с детьми всегда обеспечены жильем и минимальным прожиточным минимумом: семья сыта, одета, обута, она чувствует поддержку государства и общества. Это касается всех, в том числе мигрантов. Конечно, ты имеешь определенный круг общения и ощущаешь социальное неравенство, понимаешь, что твоя семья является бедной. Но это значит, что ты просто не можешь пойти в дорогой магазин и купить дорогое мясо или оплатить частную школу. Есть другая, более серьезная проблема: в таких странах выросло целое поколение людей, которые живут за счет пособий и ничего не делают, перестают работать и развиваться. В США я видела трамвай, в котором проводят время люди, ведущие такой «социальный» образ жизни. Женщины вяжут, дети бегают, трамвай едет. Весело, но страшно. Потому что у детей из этого трамвая возникает такое представление о жизни: тебя обязаны содержать. Они не в состоянии отвечать за свою жизнь, как выпускники детских домов.

— Кроме отсутствия необходимых регламентов, какие проблемы у нас есть?
— В Англии, чтобы работать специалистом органов опеки, необходимо сделать карьеру: иметь не одно высшее образование, пройти профессиональный путь, начиная с «пехотинца», быть зрелым человеком и иметь социальный опыт. Часто специалистами органов опеки становятся те, кто имел опыт приемного родительства, в том числе детей с проблемами развития. Только тогда можно стать «генералом». Такой специалист знает всю практическую составляющую работы на всех уровнях. 

У нас социальной работой часто занимается случайный человек. Самые профессиональные представители органов опеки — это загруженные работой, уставшие женщины. Работа их еще и небезопасна, потому что им приходится ходить в «плохие квартиры», подвергать свою жизнь и жизнь близких риску. Они отвечают за всё, но не отвечают за жизнь конкретного ребенка. 

В Англии один специалист координирует около 100 случаев работы с конкретными детьми. Семьи группы риска передаются на сопровождение негосударственным организациям, которые действуют по согласованному плану в интересах ребенка. План по семейному устройству, который регулярно пересматривается, имеет и каждый ребенок, лишенный родительского попечения. Если с ребенком что-то случится, специалист может лишиться работы и будет привлечен к уголовной ответственности. При необходимости, ключевые решения могут выноситься коллегиально и судом. 

В нашей стране уровень ответственности специалистов органов опеки нигде не прописан. Необходимо тщательно отбирать кандидатов для работы в органах опеки, обучать и достойно оплачивать их труд. Они должны быть экспертами и аналитиками, их задача контролировать деятельность сопровождающих служб и нести персональную ответственность за детей.

— Сегодня в обществе существует такое же негативное отношение к закону о ювенальной юстиции в целом. Каково Ваше мнение об этом законе?
— Это второй аспект закона о социальном патронате. Ювенальная юстиция направлена на защиту прав несовершеннолетних в суде. Сегодня несовершеннолетних судят так же, как взрослых. С этим я сама столкнулась, со своим сыном, когда он был подростком. Со слов другого подростка, страдающего умственной отсталостью, мой сын отнял у него жетон и дернул за рукав. Я была вызвана в прокуратуру по обвинению моего сына в грабеже с применением силы. За это дают до семи лет лишения свободы. Наш закон устроен так: неважно, что ты украл, важен факт кражи. Никого не интересуют обстоятельства. Когда я обратилась в прокуратуру для защиты своего сына, мне сказали: «Неважно, что речь идет о жетоне. Даже если бы это был трамвайный билет». Другой случай произошел с нашим соседом. Вся его жизнь была сломлена после того, как он украл велосипед, который, кстати, вернул. За кражу ему дали срок: четыре года колонии. После этого последовали алкоголь, наркотики и тюрьмы. 

В середине 1990-х годов я была в английском суде, на слушаниях дел подростков. На каждое отводилось 15 минут, потому что дело было заранее подготовлено специальной социальной службой. Среди подсудимых было много тех, кто украли продукты или вещи в супермаркете. Кто-то тоже украл велосипед или взял без спроса машину. За полдня было прослушано около 50 приговоров. Все слушания заканчивались тем, что ребенка и родителей обязывали посещать занятия психологической помощи, в отдельных случаях родителям устанавливался штраф и компенсация материальных убытков. Представлял каждый случай специалист ювенального суда, который изучал историю жизни подростка, взаимодействовал с психологом, школой, родителями ребенка. Его задачей, прежде всего, было оказание помощи и предотвращение попадания ребенка за решетку или в колонию. В России все эти дети бы были задержаны, а многие из них были помещены в места лишения свободы. 

Очень важно и то, что зарубежное законодательство позволяет обязывать семьи следовать совместно разработанному плану в интересах ребенка, в том случае, если семья не готова сотрудничать со службами на добровольных началах. Это последний шанс, который дается семье перед решением об отобрании ребенка или ограничении в родительских правах.

Ювенальная юстиция создается для того, чтобы в отношении несовершеннолетних были созданы специальные суды, которые должны принимать во внимание их психическое здоровье, психологическое состояние, особенности их жизни, — чтобы уберечь максимальное количество подростков от попадания в колонию или спецшколу. Я считаю, что к этому необходимо подключить сопровождающие службы и общественные организации, которые бы работали с подростками и их семьями. Необходим и закон об общественном контроле в закрытых учреждениях, где находятся дети.