Сорок лет на службе
Теперь, к сожалению, причин не публиковать его больше нет.
Пример семьи — не прямой, но верный
О важности семьи в формировании личности говорят все, давно и охотно, при этом часто оценивают влияние родителей на ребенка прямолинейно, не учитывая нюансов. Но тогда в религиозной семье должны быть верующие дети, а в атеистической — наоборот. Однако пути становления человека куда удивительнее. При внимательном взгляде на историю семьи отца Михаила Мокрополова напрашивается именно этот вывод. Попробуем показать наглядно. Что нужно, чтобы, будучи советским школьником, вдруг решиться ходить в храм? Очевидно, некоторая отвага. Где её взять? Например, перенять у родителей. В семье Мокрополовых отваги было не занимать.
Папа будущего священника, Михаил Андрианович, в 17 лет по собственному желанию ушел на фронт. Чтобы взяли, пришлось прибавить себе возраст. Этот шаг не был продиктован лишь юношеским запалом, иначе не получил бы медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды. После Великой Отечественной он остался служить в армии, принимал участие в советско-японской войне и вскоре познакомился с будущей женой — Лидией Генриховной Ижевской. Она тоже имела отважный характер: в 14 лет пошла в армию, вольнонаемной. Через четыре года после знакомства Михаил и Лидия поженились и уехали в Куйбышев (ныне Самара). Там и родился их сын Михаил. Отца переводили по службе то в Польшу, то под Тбилиси, семья следовала за ним. И вот именно на грузинской земле произошел в отзывчивом сердце мальчика Миши духовный переворот.
«Грузия — удел Божией Матери. Сколько там святынь, храмов, монастырей! Они не могли оставить равнодушными. А тут еще к нам приехала бабушка Мария с Дальнего Востока. Она была верующая, и каждое воскресенье брала меня с собой в город. Я гулял или шел в кино, а она шла в церковь. И я, можно сказать, увидел с ней дорогу в храм», — поделился воспоминаниями отец Михаил.
Веры не было, а сердце звало
Бабушка уехала, а интерес к церковной жизни, пока еще неосознанный, непонятно, чем приводимый в движение, никуда не делся. По воспоминаниям отца Михаила, веры у него тогда еще не было, да и откуда ей было взяться в семье коммунистов с атеистическими убеждениями? Знаний о христианстве тоже не было никаких. Ни с родителями, ни со сверстниками вести разговоры о Боге даже помыслить было невозможно. Но какое-то странное сердечное расположение снова и снова приводило его к церковной ограде. В 1970 году в руки 13‑летнего Миши попала газета «Вечерний Тбилиси» с некрологом по случаю смерти патриарха Алексия I (Симанского). Чем могла привлечь такая заметка юный ум? Вопросами «кто такой патриарх?» и «почему ему такой почет?» Загадочная и непонятная жизнь духовенства, протекающая параллельно той, что можно было наблюдать вокруг, не переставала притягивать. Для утоления информационного голода пригождалось всё. Например, красочные фото с интронизации патриарха Пимена в журнале «Советский Союз». Впечатление, произведенное ими, отец Михаил помнит до сих пор.
Но наблюдать за священниками на богослужениях оказалось еще интереснее. А в Тбилиси даже в начале 1970‑х было множество открытых храмов, и при этом каких! С историей и сохраненными традициями. Мальчик ходил из одного храма в другой, просто посмотреть, полюбоваться, прикоснуться к чему-то. Навсегда запечатлелись в его памяти митрополит Зиновий (Мажуга) и глинские старцы, которых он видел в Александро-Невской церкви в Тбилиси.
Колокола и провожали, и встречали
Полудетские впечатления не выветривались, скорее наоборот, укоренялись. И тут тоже, как ни странно, родительское воспитание сыграло свою роль. Миша рос, как и многие советские дети, самостоятельным, но ему еще больше, чем остальным, давали свободу в принятии решений относительно собственной жизни. Когда в его комнате завелись иконка и крест, никто в семье слова против не сказал. Доверие и любовь, царившие среди домочадцев-атеистов, оказались не менее плодотворной почвой, чем иное религиозное воспитание.
Срок службы отца в Тбилиси закончился, и семья Мокрополовых вернулась в Куйбышев, в котором на тот момент было всего два действующих храма на весь город-миллионник. Но вот ведь какое дело, оба оказались по соседству: один с домом, второй со школой.
«Мы жили в трех кварталах от Покровского кафедрального собора, а в школу приходилось ездить на общественном транспорте, потому что переехали мы среди года и мест в школе возле дома не оказалось. Зато моя школа, прямо мой класс окнами выходил на Петропавловскую церковь. Когда я выходил в праздники из дома, то слышал колокольный звон Покровского собора, а приезжал в школу — и там дозванивали», — рассказал отец Михаил.
Отогрелся в храме
Некоторые истории из жизни отца Михаила похожи на притчи, в которых за простым рассказом видится глубокий смысл. Вот одна из них. Дело было в Куйбышеве. Однажды тогда еще школьника Мишу отправили куда-то по делам в город, который он знал плохо, потому что переехала семья совсем недавно. Так же плохо он представлял себе, что такое русская зима, ведь грузинский климат куда мягче. Оказавшись на улице одетым явно не по погоде, мальчик начал нещадно мерзнуть. Уже и прохожие стали обращать на него внимание. Один парень сказал: «Дружище, у тебя уже нос побелел». До дома путь был неблизкий. Куда-то надо было срочно зайти отогреться. На пути оказался храм. Миша недолго думая зашел туда, потирая холодной ладошкой замерзший нос. И вдруг оказался среди множества людей и огней. Праздничный дух царил во всем, особенное торжественное пение поразило его. Эта была первая в его жизни Рождественская служба. И сколько их еще было после. Но та первая, случайная (хотя кто верит в случайности?), отогревшая и тело и, как отец Михаил сам говорит, сердце, стала сильным потрясением.
По крупицам из книг
С тех пор кроме желания присутствовать на службах появилось еще одно — попытаться проникнуть в суть христианского учения. Как это сделать и с чего начать, представлений не было. И тут снова на помощь пришли родители, выписав журнал «Наука и религия», не увидев в такой просьбе сына ничего подозрительного. Интеллектуальный интерес удовлетворялся чтением даже сборников издательства Музея истории религии и атеизма. Конечно, и русские классики пришлись кстати, особенно Лев Толстой и его «Исследование догматического богословия», в котором он критиковал труды доктора богословия митрополита Московского Макария. Критические мысли Толстого ничуть не мешали будущему священнику знакомиться с богословием цитируемого первоисточника.
Но самой серьезной школой катехизиса оказались простые воскресные проповеди. Хотя простыми их назвать можно, лишь сильно умалив. Ведь духовенство в Куйбышеве в то время подобралось прямо-таки выдающееся. Будущий митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), а в то время архиепископ Куйбышевский и Сызранский, магистр богословия, был не единственным, чьими проповедями заслушивался в юношестве отец Михаил. К тому времени он уже достаточно осмелел, чтобы подходить к священникам со своими вопросами.
«Особенно меня не пригревали, но и не оттолкнули. А чуть позже я познакомился с замечательным известным самарским пастырем, тоже штатным клириком Покровского собора Куйбышева, покойным протоиереем Иоанном Филевым. Матушка Анастасия, его жена, была прекрасным врачом-терапевтом. Для того времени это редкость, чтобы супруге священника давали работать. У них сложилась вот такая замечательная пара попечителей о душе и теле. Я стал вхож в их дом», — поделился отец Михаил.
Забирайте его!
К окончанию школы отец Михаил уже имел твердое намерение стать монахом. Ни учителя, ни одноклассники, ни даже родители ничего о его планах не знали. Получив письменную рекомендацию священноначалия, он отправился в Псково-Печерский монастырь. Шел 1975‑й год. Многие думают, что в советские времена мало чем мог утешиться верующий, но в эти годы были еще живы воспитанники дореволюционной школы пастырства, а в монастырях жили те, кто нес подвиг старческого служения. Например, молодой послушник из Куйбышева застал схиигумена Савву (Остапенко), старца, родившегося еще в XIX веке.
Два месяца будущий настоятель Андреевского собора Петербурга, тогда помышлявший о монашеском поприще, нес послушание в Псково-Печерском монастыре, жил на веранде больничного корпуса, ходил к старцам. Но лето подходило к концу, нужно было определяться, что делать дальше.
«Я с детства был болезненным ребенком и вообще к тому времени привык считать себя очень больным. И вот однажды позвал меня к себе в келию архимандрит Иоанн (Крестьянкин), мы сначала говорили, он рассказывал о своей семье, о детстве, о жизни, но не о гонениях, не о тюремном заключении. А потом он прочитал молебен за здравие, всего меня окропил святой водой и благословил поступать на следующий год в семинарию», — поделился воспоминаниями отец Михаил.
Когда подошел срок поступать, Михаил сказал родителям, что едет в Ленинград, а сам отправился в Сергиев Посад. О том, что сын решил стать священником, родители узнали в обкоме, куда их незамедлительно вызвали и велели «забрать его немедленно». Они и поехали забирать. Сначала отправились в Ленинград, и только потом в Москву, в Троице-Сергееву лавру, где сын их встретил уже в кителе семинариста. Мать расстроилась сильно, а отец, на удивление, прокомментировал это так: «Пускай учится, хоть образование хорошее получит». Мама тоже вскоре смирилась и даже стала присылать сыну деньги, хоть он и старался подработать, где мог: пел на клиросе, помогал в просфорне. Кстати, в этот же год в Московскую семинарию поступал и нынешний митрополит Варсонофий, но его взяли сразу на курс старше, так что учились они не вместе.
И настоятель, и архитектор
Уже в 23 года отец Михаил был рукоположен в священники целибатом. Это последнее уточнение особенно расстроило маму. Но и тут дружественность семьи ничуть не пошатнулась и отношения с родителями не охладели. Первым местом служения отца Михаила стал храм святителя Николая Чудотворца в Димитровграде. Служить в столь юном возрасте, да еще когда среди прихожан в основном люди глубоко пожилые, было боязно. Но приход оказался многочисленным, чуть ли не единственным на всю левобережную часть Ульяновской области, а это больше сотни километров, и потому клир по тем временам был большим: три штатных священника. У них и набирался опыта молодой отец Михаил. Уже через полгода его назначили настоятелем. В 1985 году отец Михаил даже начал строительство храма. С большим трудом была куплена территория под строительство, проект священник разрабатывал сам, не просто набросал, а продумал до мелочей. Если полюбопытствовать и зайти на сайт Никольского храма в Димитровграде, там и сейчас можно прочесть: «архитектор М. Мокрополов». Серьезный интерес к архитектуре у отца Михаила был с юношества, вот и этот талант пригодился. Храм построили на народные пожертвования. Люди в нем нуждались, а власти, напротив, захлопотали, чтобы избавиться от энергичного священника, хотя официально это был период поворота советского государства в сторону Церкви. Очень старались и, наконец, добились своего. Отца Михаила перевели сначала в Ульяновск, а потом в Куйбышев, в Петропавловскую церковь, ту самую, что звала в детстве колокольным звоном, заглядывала в окна школы и отогрела в Рождественскую ночь.
О перипетиях и успехах отец Михаил говорит без особенных эмоций и подробностей. Потому писать об этом сложно: слишком ровно выходит. Зато слушать приятно, ведь за этой ровностью угадывается подвластность человеку реакций его души и умение не поддаваться слишком ни неприятностям, ни удачам.
В Ленинград
Следующим местом служения на 30 лет стал для отца Михаила Ленинград, Санкт-Петербург. В 1991 году его назначили клириком в храм преподобного Серафима Саровского на одноименном кладбище. Так он попал под крыло одного из самых известных священников города протоиерея Василия Ермакова.
«Я служил там четыре года, и это была очень счастливая пора. Отец Василий каждый день своим примером показывал, как пастырь может и должен любить людей. Иногда ему хватало пары слов, чтобы ответить на самый сокровенный вопрос человека, а иногда его речь была так замысловата, что пересказать её было бы невозможно, но люди слушали его, замерев, на одном вдохе, не отводя глаз», — вспоминает отец Михаил.
Даже после назначения в Андреевский собор настоятелем отец Михаил продолжал чувствовать молитвенное покровительство отца Василия, по благословению которого на приход за новым настоятелем пришли и другие духовные чада батюшки: уборщица, казначей, смотритель, ставший впоследствии священником (речь о протоиерее Константине Гультяеве). И вот уже 26 лет, как клир почти не меняется, костяк прихода тоже. И в этом постоянстве угадываются верность и твердость, что для храма-«корабля» и его «экипажа» качества необходимые.
Сын в доме Отца Своего
Андреевский собор к моменту назначения настоятелем отца Михаила уже был передан Церкви, но службы велись всё еще в небольшом закутке у алтаря. Всё остальное пространство занимала коллекция костей и черепов Музея антропологии и этнографии. Новый настоятель с музеем бороться и не думал, мирно занимаясь своим делом. А делом его, прежде всего, было возобновление регулярных богослужений.
«С первого дня отец Михаил начал служить ежедневно. С тех пор этот режим никогда не менялся. Как только Литургии стали проходить каждый день, процесс выезда музея пошел естественным путем: для его коллекции нашлись удобные помещения, и без всяких конфликтов вопрос решился», — рассказал священник Артемий Темиров, клирик Андреевского собора.
Сейчас, глядя на убранство собора, на стилистическое единство резных киотов, повторяющих стиль исторического алтаря, образов и подсвечников, трудно поверить, что всё это создавалось заново. Кажется, что время и не тронуло храм, что он сохранился в первозданном виде.
«Вот оглянитесь вокруг. Всё, что вы видите, даже кресла, на которых мы сидим, подобрано со вниманием к каждой детали. И всё это сделано лично отцом Михаилом. От его внимания не ускользает ничто», — продолжил рассказ отец Артемий.
Как будто нарочно, для иллюстрации этих слов интервью пришлось прервать: отцу Михаилу принесли заказанный ранее деревянный крест. Приложившись к нему и вдохнув запах кипариса, из которого он изготовлен, настоятель внимательно оглядел работу, посоветовался с отцом Артемием и, приняв, отнес новую храмовую святыню в алтарь.
Красота и ухоженность Андреевского собора ни у кого из входящих не оставляют сомнений в том, что отец Михаил и любит, и умеет содержать дом Божий в подобающем виде, но есть и то, что угадать сложно, можно только узнать ненароком. Например, из рассказа отца Артемия:
«Есть у нас и воскресная школа, и разная работа проводится, но что самое главное? Жизнь со Христом. Без этого всё теряет смысл — и миссионерство, и просветительская деятельность, и хозяйственность. Так вот, главное, чему я не перестаю удивляться, — отец Михаил сохраняет все эти годы молитвенное горение. Ведь мы все, люди, склонны привыкать даже к святому. А с ним, когда я молюсь за богослужением, чувствую себя так, будто это одновременно и его первая, и его последняя Литургия. Это и есть самое главное, что и всем нам не дает охладевать. Без Христа такое невозможно. Вот правда, отец Михаил — сын в доме Отца своего».
