Сила мертвых
Троице-Сергиева лавра — сердце России, а сердце монастыря — рака с мощами преподобного Сергия. Почитание святых останков существует в Церкви на протяжении двух тысяч лет, несмотря на неоднократные попытки его ликвидировать.
Раздел: Lingua Sacra
Журнал: № 10 (октябрь) 2014Страницы: 23-26 Автор: Надежда КалашниковаИллюстратор: Олеся Гонсеровская Опубликовано: 8 октября 2014
Мы по-прежнему прикладываемся к мощам праведников, в Церкви устанавливаются праздники в честь обретения и перенесения мощей, одни останки становятся популярнее и перевозятся по миру для массового поклонения, а другие могут быть всеми забыты.
Постараемся представить, в каких условиях возник культ мощей и почему он так важен.
В Ветхом Завете есть несколько примеров особого отношения к костям праведников и к предметам, принадлежавшим святым. В Четвертой Книге Царств ученик пророка Илии — Елисей — совершает невероятные вещи посредством плаща своего учителя: «И взял милоть Илии, упавшую с него, и ударил ею по воде, и сказал: где Господь, Бог Илии, — Он Самый? И ударил по воде, и она расступилась туда и сюда, и перешел Елисей» (4 Цар. 2, 14). В другом месте этой же книги мы встречаем единственный описанный в Ветхом Завете случай, когда Бог воскрешает человека через соприкосновение с костями пророка: «И было, что, когда погребали одного человека, то, увидев это полчище, погребавшие бросили того человека в гроб Елисеев; и он при падении своем коснулся костей Елисея, и ожил, и встал на ноги свои» (4 Цар. 13, 21).
Но эти два случая не повлекли за собой всеобщего почитания плаща пророка Илии и гробницы пророка Елисея. Почему? Потому что для человека Ветхого Завета смерть — следствие великой трагедии, нарушения божественного закона, и сам факт ее был тяжелым напоминанием об этом преступлении. Мертвое тело воспринималось как источник нечистоты. Никакой труп не мог так осквернить человека, как человеческий. Не только прикасаться к мертвецу, но находиться в одном помещении с ним налагало скверну. И чтобы от нее очиститься, нужно было пройти ряд обязательных ритуалов (Чис. 19, 11–15).
«Материальная» сторона смерти в иудаизме дает мало подсказок нашему поиску истоков почитания мощей. Но значит ли это, что следов культа здесь нет вовсе?
Ветхозаветная смерть невыносима прежде всего потому, что она разлучает с Богом навсегда. Книги Библии пронизаны исканием Бога, жаждой Его, надеждой на исход из плена смерти. И эта надежда на освобождение приводит к страстному чаянию Воскресения.
В трудную эпоху вавилонского плена духовный поиск Древнего Израиля привел евреев к вопросу о существовании Воскресения. Возможно, здесь было скрыто ожидание посмертного воздаяния за все те страдания и унижения, которые богоизбранный народ терпел в неволе. Мы наблюдаем развитие восприятия посмертной участи в пророчествах Исаии, Иезекииля, Иова, Даниила, автора Маккавейских книг, премудростей Соломоновых. Если древние пророки неразрывно связывали Воскресение с освобождением Израиля из рабства, то уже Даниил представляет его как восстановление нарушенного миропорядка вселенной и телесной жизни человека в ней.
Одним из основных вопросов, возникавших при осмыслении загробного существования, была судьба плоти, телесной оболочки, которая должна (или не должна?) воскреснуть.
Книги Маккавейские, составленные в эпоху гонений Антиоха Епифана (175–163 гг. д. н. э.), композиционно продолжают Книгу Даниила. В них ярче всего провозглашается вера в Воскресение как ожидание будущего блаженства, где Господь даст новую телесную жизнь, восстановит пораженную плоть, облачит в нетление (2 Макк. 6, 26; 7, 9. 14).
Иудейский историк Иосиф Флавий (37–100 гг. н. э.), интеллектуал и образованнейший человек своего времени, предполагал донести идею Воскресения до языческой аудитории. Для него вера в Воскресение — не только интуиция, это вера, основанная на пророчествах. Иосиф представляет Воскресение в два «этапа» — сначала спасение души, пока тело томится в земле до Последнего Дня, а затем и жизнь в новом святом теле. В свое время историк был членом одной из иудейских сект — ессеев. Он описывает их взгляд на Воскресение очень интересно. Иосиф говорит, что ессеи твердо веруют в то, что душа всегда остается бессмертной, и как только телесные узы спадают, душа, освобожденная из долгого рабства, весело уносится в вышину (BJ II, 154–158).
В фарисейской среде к рубежу эр, напротив, отношение к телу меняется. Тело приобретает важность, и это нашло отражение даже в том, как совершались казни в этот период. Они проводились таким образом, чтобы не повредить скелет человека, пусть даже и преступника. Все должны участвовать во всеобщем Воскресении. Получило распространение мнение, что важно быть похороненным в Палестине, поскольку именно здесь будет тот самый Последний День. Начали практиковаться перезахоронения и переносы останков, велись дискуссии о том, кто может воскреснуть: только ли святой или каждый человек?
Допасхальный мир не знал Воскресения, как оно совершится, где… Многообразие вариантов, предположений — лишь попытка нащупать верную нить, которая приведет к спасению.
Конечно, не все верили в Воскресение. Об этом мы знаем из Евангелия, из тех вопросов, которые задавали Иисусу саддукеи (Мк. 12, 18). Но, чтобы можно было отрицать Воскресение, сама мысль о нем должна была витать в воздухе.
Но в те времена никому не приходило в голову, что кто-то может воскреснуть до Великого Последнего Дня. Еще по-ветхозаветному Марфа говорит Иисусу о Лазаре: «Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день» (Ин. 11, 24), она не представляет возможным воскрешение здесь и сейчас.
Поклонение мощам мучеников в раннем христианстве тесно связано с учением о воскресении тела. Но в почитании мощей живет также и идея преемственности: в понимании того, что Святой Дух пронизывает всю священную историю, объединяя Собой Ветхий и Новый Заветы. В прикосновении к мощам праведников — желание получить благодать Святого Духа, обитающего в них.
Подобное желание мы встречаем в Четвертой Книге Царств, в диалоге пророков: «Илия сказал Елисею: проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя. И сказал Елисей: дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне… И увидели его сыны пророков, которые в Иерихоне, издали, и сказали: опочил дух Илии на Елисее. И пошли навстречу ему, и поклонились ему до земли» (4 Цар. 2, 9. 15). Пророческий дух, «дух Илии», — благодать, которую унаследовал Иоанн Креститель. Проповедуя в пустыне, он проповедует «в духе» пророка (Лк. 1, 17).
В греко-римской культуре существовал необычный и яркий культ — культ героев, который часто сравнивают с культом святых. Кто такой герой? Основатель колонии, выдающаяся личность, военачальник, полубог, но прежде всего он — смертный, ставший заступником, патроном и ходатаем перед богами за людей. Его могила окружалась почетом, становилась сакральным центром, вокруг которого формировались поселение, община. Греки практиковали переносы и перезахоронения останков, для чего сооружали святилище — героон, своего рода аналог христианских гробниц.
В определенные дни община собиралась на могиле и совершала тризну — поминовение. Центральное место в культе отводилось трапезе. Люди верили, что в это время герой незримо присутствует среди них, надеялись на его непосредственное участие.
В античном культе особого почтения заслуживали предметы, так или иначе имеющие отношение к божеству. Александру Великому была показана лира, принадлежащая Парису (Ael. Claud. Fabul. Pict. IX, 38), Афины до времени Деметрия Фаллерского гордились тем, что у них хранится корабль Тесея (Plut. Thes. XXIII), а в Аргосе на всеобщее обозрение выставляли голову Медузы Горгоны (Paus. II, 21, 5).
Христиане — выходцы из античной культуры — пользовались привычной и знакомой формой погребальных почестей. Действительно, удивляет, что ранние христиане не стремились создавать свой собственный погребальный обряд. Они адаптировали языческую форму почитания для христианских мучеников. Кажется, что изменений не произошло, но, между тем, изменилось абсолютно всё, и прежде всего сама смерть. Христос освятил смерть, и она перестала быть точкой разлуки с Богом: «ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения» (Рим. 6, 5).
Церковь первых веков — это Церковь мучеников. Первое упоминание о почитании останков мы встречаем именно в мученических актах.
В «Мученичестве Поликарпа» община досадует: «Лукавый (…) постарался, чтобы мы не взяли его тела, хотя многие хотели это сделать и иметь частицу его святой плоти» (Mart. Polyc. 17:1), но после того, как тело святителя было сожжено, христиане «взяли затем кости его, которые драгоценнее дорогих камней и благороднее золота, и положили, где следовало» (Mart. Polyc. 18:2).
В истории мучеников Лионских и Вьеннских читаем о похожей ситуации: «Тела мучеников, всячески поруганные в поучение всем, оставались шесть дней под открытым небом, затем беззаконники сожгли их и смели пепел в реку Родан, протекающую поблизости, чтобы ничего от них на земле не оставалось. Они делали это в расчете победить Бога и отнять у них возрождение» (Eus. HE V, 62).
В актах святых Карпа, Папилы и Агатоники уточняется, что в Пергаме христиане «собрали в тайне их останки: они сохранили их в славе Христа и для прославления мучеников» (Act. Carp. 47).
В Карфагене друзья святого Киприана растянули платы перед началом пытки, чтобы собрать его кровь (Act. Cypr. 5, 5).
В акте «Мученичество епископа Фруктуоза и диаконов Авгурия и Евлогия» рассказывается, что «каждый, кто как мог, собрал для себя их прах» (Act. Fruct. 6).
Составитель «мученичества святого Игнатия» пишет: «Ибо остались только твердейшие части его тела, которые были отвезены в Антиохию, и положены в полотно, как бесценное сокровище, по благодати, обитавшей в мученике, оставленное св. Церкви» (Act. Ignat. 6).
То есть в первой четверти II века почитание мощей было уже привычной формой благочестия.
В переводе с греческого мученик — µάρτυς — значит «свидетель». О чем он свидетельствует? О Христе, Его смерти и воскресении. Смысл страданий мученика не в упрямстве или политическом протесте, а в духовной миссии, верности Слову и Господу. Мученичество — свидетельство о Боге через подражание Христу — imitatio Christi. Как пишет святой Игнатий Антиохийский: «Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего» (Ignat. Ad Rom. 6). Смерть — рубеж, где культ мучеников переходит в культ мощей. Святой Киприан Карфагенский в «Увещевании к мученичеству» ярко запечатлевает парадоксальный характер этого перехода от жизни земной к жизни небесной: «Причиняется смерть, но следует бессмертие; у убиенного отнимается мир, но восстановленному даруется рай; погашается жизнь временная, но настает вечная. Какое достоинство и какая смелость — выйти отсюда веселым, — из гнета и мучений выйти славным, — закрыть на мгновение очи, смотревшие на людей и мир, и тотчас открыть их для созерцания Бога и Христа!» (Cypr. Exhort. ad martyr.). Для христиан со смертью мученика не иссякала благодать его тела, наоборот: духовно преображенное страданием, оно становилось еще более святым. Апостол Павел говорит, что Бог «уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все» (1 Флп. 3, 21).
Христиане собирались на могилах усопших в день поминовения, и там совершали ритуальную трапезу, перечитывая описания страданий мученика — его passio. Автор актов святого Игнатия пишет: «И так видевшие сие с великою радостию, и после рассказавши взаимно сновидения, мы воспевали Бога, подателя благ, ублажали святого, и заметили для себя день и час, дабы, собираясь во время его мученичества, иметь общение с подвижником и доблестным мучеником Христовым» (Act. Ignat. 7). Это была, действительно, вера в духовное общение, в незримое присутствие мученика среди его собратьев. Как пишет Василий Великий: «Не плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при их гробах» (Bas. Magn. Serm. 17), а Иоанн Златоуст говорит: «Мученик лежит безгласен, в совершенном молчании: что же трогает совесть и заставляет ручьи слез литься, как из источника? Самое представление о мученике и воспоминание о всем совершенном им» (Chryst. De martyr. 2)».
Юридическое закрепление культа святых можно обозначить несколькими церковными постановлениями, самое раннее из которых относится к Феликсу I Римскому (269 г.). Достоверно известно, что именно он приказал совершать Литургию на гробницах мучеников. Таинство Евхаристии совершалось на могилах и ранее, смысл нововведения папы Феликса в том, что отныне Литургия должна совершаться исключительно на погребениях христиан, пострадавших за веру и умерших насильственной смертью. Окончательно культ святых мощей зафиксирован седьмым правилом Седьмого Вселенского Собора. И только после эпохи иконоборчества вложение мощей в престол превращается в неотъемлемую часть чина освящения.
Погребальная трапеза была заменена служением Литургии на могиле святого. Блаженный Августин пишет: «Мы же своим мученикам, как богам, храмов не воздвигаем, а строим надгробные памятники как умершим людям, чьи души живут у Бога; и воздвигаем там алтари, на которых приносим жертвы не мученикам, а единому, их и нашему, Богу» (Aug. Civ. XXII, 8), а блаженный Иероним спрашивает Вигилянция, бывшего пресвитера, ставшего еретиком, задавая риторический вопрос: «Итак худо делает римский епископ, который по-нашему на досточтимых костях, а по-твоему на ничтожном прахе умерших людей Петра и Павла приносит Господу жертвы, и ровницы их считает алтарями Христовыми?» (Hieron. Contr. Vigil.). Места захоронений стали местом таинственного преложения хлеба и вина в Тело и Кровь.
И в этом самом великом Таинстве Таинств обнажалась тонкая связь, объединяющая Церковь земную и небесную во Христе воскресшем. Связь между останками и Евхаристией — там, где постигается таинство Воскресения. Как пишет блаженный Августин: «Ведь если вечное воскресение плоти еще не совершилось в лице Христа или не совершится, как о том предсказывает Христос и было предсказано пророками, которыми Христос предвозвещен, то откуда такая сила у мертвых, которые были убиты за веру, проповедующую воскресение?» (Aug. Civ. Dei. XXII, 9).
В IV–V веках рост культа святых явно изменил баланс значимости, придававшейся в позднеантичных городах территории живых и территории мертвых. В VI веке кладбищенские усыпальницы мучеников стали центрами жизни, соперничающими с городом, куда стекалось множество народа и паломников; Василий Великий пишет о гробнице Иулиты: «Честное же тело (…), почивая в прекраснейшем предместье города, освящает место, освящает и сходящихся на оное» (Bas. Magn. Serm. 5). Происходила христианизация места, пространства, самой материи. Именно поэтому мощи можно дробить на мелкие крупицы и рассылать по всему свету. Иоанн Златоуст так объясняет смысл раздробления мощей: «Эти, когда будут разделены между многими, тогда еще более показывают свое богатство. Таково есть естество предметов духовных: они от раздробления увеличиваются, от разделения умножаются» (Chryst. De martyr. 2). Виктриций из Руана говорил, что частица тела мученика «имеет связь со всей протяженностью вечности» (De laude sanctorum 10. 425 B).
Утверждение культа святых во многом противоречило тому, что было до него в погребальном ритуале. Святые — не мертвецы, и их обиталища — не могилы. Воображаемая черта между небом и землей упразднилась. Людям античной эпохи казалось вполне естественным идеализировать покойников, почитать усопших родственников как покровителей, «героизировать» вождей. Но всегда существовала граница между теми, кого затронула скверна человеческой смерти, и теми, кого она не коснулась. Даже после смерти люди не пересекались с бессмертными богами. Память о мученике, вера в его реальное присутствие в этом мире, которая осуществляется в Таинстве Евхаристии, совершаемой всей общиной на его могиле или на частице его останков (по канонам она должна полагаться в евхаристический престол или зашиваться в антиминс) — в этом уникальная новость, принесенная миру христианским культом мощей. Святой старец Силуан Афонский, подвижник XX века, говорил: «кто имеет благодать Святого Духа и в душе и в теле — это совершенная любовь; и кто сохранит эту благодать, у того будут мощи, как у святых мучеников, или у пророков, или у преподобных и других великих святых».
Надежда Калашникова
Иллюстрации: Олеся Гонсеровская
Мощи преподобного Сергия Радонежского были обретены 18 июля 1422 года. До революции они хранились в Троицком монастыре и покидали его лишь три раза: в 1709 и 1746 годах из-за пожара их выносили на Красногорскую площадь и — во втором случае — на незастроенную окраину Москвы; в 1812 году во время наполеоновского нашествия они «гостили» в Кирилло-Белозерской обители. 11 апреля 1919 года мощи подверглись вскрытию и вместе с ракой были переданы Сергиевскому историко-художественному музею, расположившемуся в Троице-Сергиевой лавре. При участии отца Павла Флоренского, наместника лавры отца Кронида (Любимова) и искусствоведа Ю. А. Олсуфьева удалось сберечь только голову святого, которая была подменена головой князя Трубецкого, погребенного в лавре. Во время войны раку с мощами вывезли в Соликамск (Пермский край), а в 1946 году святыня была возвращена Церкви. Мощи преподобного Сергия, которые, по свидетельству очевидцев, сохранились очень плохо, фрагментарно, — лучший пример того, что нетление мощей не является непременным свидетельством святости.
Постараемся представить, в каких условиях возник культ мощей и почему он так важен.
Иудейские корни
В Ветхом Завете есть несколько примеров особого отношения к костям праведников и к предметам, принадлежавшим святым. В Четвертой Книге Царств ученик пророка Илии — Елисей — совершает невероятные вещи посредством плаща своего учителя: «И взял милоть Илии, упавшую с него, и ударил ею по воде, и сказал: где Господь, Бог Илии, — Он Самый? И ударил по воде, и она расступилась туда и сюда, и перешел Елисей» (4 Цар. 2, 14). В другом месте этой же книги мы встречаем единственный описанный в Ветхом Завете случай, когда Бог воскрешает человека через соприкосновение с костями пророка: «И было, что, когда погребали одного человека, то, увидев это полчище, погребавшие бросили того человека в гроб Елисеев; и он при падении своем коснулся костей Елисея, и ожил, и встал на ноги свои» (4 Цар. 13, 21).
Но эти два случая не повлекли за собой всеобщего почитания плаща пророка Илии и гробницы пророка Елисея. Почему? Потому что для человека Ветхого Завета смерть — следствие великой трагедии, нарушения божественного закона, и сам факт ее был тяжелым напоминанием об этом преступлении. Мертвое тело воспринималось как источник нечистоты. Никакой труп не мог так осквернить человека, как человеческий. Не только прикасаться к мертвецу, но находиться в одном помещении с ним налагало скверну. И чтобы от нее очиститься, нужно было пройти ряд обязательных ритуалов (Чис. 19, 11–15).
«Материальная» сторона смерти в иудаизме дает мало подсказок нашему поиску истоков почитания мощей. Но значит ли это, что следов культа здесь нет вовсе?
Ветхозаветная смерть невыносима прежде всего потому, что она разлучает с Богом навсегда. Книги Библии пронизаны исканием Бога, жаждой Его, надеждой на исход из плена смерти. И эта надежда на освобождение приводит к страстному чаянию Воскресения.
Поиски вечной жизни
В трудную эпоху вавилонского плена духовный поиск Древнего Израиля привел евреев к вопросу о существовании Воскресения. Возможно, здесь было скрыто ожидание посмертного воздаяния за все те страдания и унижения, которые богоизбранный народ терпел в неволе. Мы наблюдаем развитие восприятия посмертной участи в пророчествах Исаии, Иезекииля, Иова, Даниила, автора Маккавейских книг, премудростей Соломоновых. Если древние пророки неразрывно связывали Воскресение с освобождением Израиля из рабства, то уже Даниил представляет его как восстановление нарушенного миропорядка вселенной и телесной жизни человека в ней.
Одним из основных вопросов, возникавших при осмыслении загробного существования, была судьба плоти, телесной оболочки, которая должна (или не должна?) воскреснуть.
Книги Маккавейские, составленные в эпоху гонений Антиоха Епифана (175–163 гг. д. н. э.), композиционно продолжают Книгу Даниила. В них ярче всего провозглашается вера в Воскресение как ожидание будущего блаженства, где Господь даст новую телесную жизнь, восстановит пораженную плоть, облачит в нетление (2 Макк. 6, 26; 7, 9. 14).
Иудейский историк Иосиф Флавий (37–100 гг. н. э.), интеллектуал и образованнейший человек своего времени, предполагал донести идею Воскресения до языческой аудитории. Для него вера в Воскресение — не только интуиция, это вера, основанная на пророчествах. Иосиф представляет Воскресение в два «этапа» — сначала спасение души, пока тело томится в земле до Последнего Дня, а затем и жизнь в новом святом теле. В свое время историк был членом одной из иудейских сект — ессеев. Он описывает их взгляд на Воскресение очень интересно. Иосиф говорит, что ессеи твердо веруют в то, что душа всегда остается бессмертной, и как только телесные узы спадают, душа, освобожденная из долгого рабства, весело уносится в вышину (BJ II, 154–158).
В фарисейской среде к рубежу эр, напротив, отношение к телу меняется. Тело приобретает важность, и это нашло отражение даже в том, как совершались казни в этот период. Они проводились таким образом, чтобы не повредить скелет человека, пусть даже и преступника. Все должны участвовать во всеобщем Воскресении. Получило распространение мнение, что важно быть похороненным в Палестине, поскольку именно здесь будет тот самый Последний День. Начали практиковаться перезахоронения и переносы останков, велись дискуссии о том, кто может воскреснуть: только ли святой или каждый человек?
Допасхальный мир не знал Воскресения, как оно совершится, где… Многообразие вариантов, предположений — лишь попытка нащупать верную нить, которая приведет к спасению.
Конечно, не все верили в Воскресение. Об этом мы знаем из Евангелия, из тех вопросов, которые задавали Иисусу саддукеи (Мк. 12, 18). Но, чтобы можно было отрицать Воскресение, сама мысль о нем должна была витать в воздухе.
Но в те времена никому не приходило в голову, что кто-то может воскреснуть до Великого Последнего Дня. Еще по-ветхозаветному Марфа говорит Иисусу о Лазаре: «Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день» (Ин. 11, 24), она не представляет возможным воскрешение здесь и сейчас.
Поклонение мощам мучеников в раннем христианстве тесно связано с учением о воскресении тела. Но в почитании мощей живет также и идея преемственности: в понимании того, что Святой Дух пронизывает всю священную историю, объединяя Собой Ветхий и Новый Заветы. В прикосновении к мощам праведников — желание получить благодать Святого Духа, обитающего в них.
Подобное желание мы встречаем в Четвертой Книге Царств, в диалоге пророков: «Илия сказал Елисею: проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя. И сказал Елисей: дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне… И увидели его сыны пророков, которые в Иерихоне, издали, и сказали: опочил дух Илии на Елисее. И пошли навстречу ему, и поклонились ему до земли» (4 Цар. 2, 9. 15). Пророческий дух, «дух Илии», — благодать, которую унаследовал Иоанн Креститель. Проповедуя в пустыне, он проповедует «в духе» пророка (Лк. 1, 17).
Героические мощи
Христианство появилось в Римской империи, и первые последователи Спасителя принадлежали античной цивилизации.В греко-римской культуре существовал необычный и яркий культ — культ героев, который часто сравнивают с культом святых. Кто такой герой? Основатель колонии, выдающаяся личность, военачальник, полубог, но прежде всего он — смертный, ставший заступником, патроном и ходатаем перед богами за людей. Его могила окружалась почетом, становилась сакральным центром, вокруг которого формировались поселение, община. Греки практиковали переносы и перезахоронения останков, для чего сооружали святилище — героон, своего рода аналог христианских гробниц.
В определенные дни община собиралась на могиле и совершала тризну — поминовение. Центральное место в культе отводилось трапезе. Люди верили, что в это время герой незримо присутствует среди них, надеялись на его непосредственное участие.
В античном культе особого почтения заслуживали предметы, так или иначе имеющие отношение к божеству. Александру Великому была показана лира, принадлежащая Парису (Ael. Claud. Fabul. Pict. IX, 38), Афины до времени Деметрия Фаллерского гордились тем, что у них хранится корабль Тесея (Plut. Thes. XXIII), а в Аргосе на всеобщее обозрение выставляли голову Медузы Горгоны (Paus. II, 21, 5).
Христиане — выходцы из античной культуры — пользовались привычной и знакомой формой погребальных почестей. Действительно, удивляет, что ранние христиане не стремились создавать свой собственный погребальный обряд. Они адаптировали языческую форму почитания для христианских мучеников. Кажется, что изменений не произошло, но, между тем, изменилось абсолютно всё, и прежде всего сама смерть. Христос освятил смерть, и она перестала быть точкой разлуки с Богом: «ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения» (Рим. 6, 5).
Первые сведения
Церковь первых веков — это Церковь мучеников. Первое упоминание о почитании останков мы встречаем именно в мученических актах.
В «Мученичестве Поликарпа» община досадует: «Лукавый (…) постарался, чтобы мы не взяли его тела, хотя многие хотели это сделать и иметь частицу его святой плоти» (Mart. Polyc. 17:1), но после того, как тело святителя было сожжено, христиане «взяли затем кости его, которые драгоценнее дорогих камней и благороднее золота, и положили, где следовало» (Mart. Polyc. 18:2).
В истории мучеников Лионских и Вьеннских читаем о похожей ситуации: «Тела мучеников, всячески поруганные в поучение всем, оставались шесть дней под открытым небом, затем беззаконники сожгли их и смели пепел в реку Родан, протекающую поблизости, чтобы ничего от них на земле не оставалось. Они делали это в расчете победить Бога и отнять у них возрождение» (Eus. HE V, 62).
В актах святых Карпа, Папилы и Агатоники уточняется, что в Пергаме христиане «собрали в тайне их останки: они сохранили их в славе Христа и для прославления мучеников» (Act. Carp. 47).
В Карфагене друзья святого Киприана растянули платы перед началом пытки, чтобы собрать его кровь (Act. Cypr. 5, 5).
В акте «Мученичество епископа Фруктуоза и диаконов Авгурия и Евлогия» рассказывается, что «каждый, кто как мог, собрал для себя их прах» (Act. Fruct. 6).
Составитель «мученичества святого Игнатия» пишет: «Ибо остались только твердейшие части его тела, которые были отвезены в Антиохию, и положены в полотно, как бесценное сокровище, по благодати, обитавшей в мученике, оставленное св. Церкви» (Act. Ignat. 6).
То есть в первой четверти II века почитание мощей было уже привычной формой благочестия.
Кто такой мученик?
В переводе с греческого мученик — µάρτυς — значит «свидетель». О чем он свидетельствует? О Христе, Его смерти и воскресении. Смысл страданий мученика не в упрямстве или политическом протесте, а в духовной миссии, верности Слову и Господу. Мученичество — свидетельство о Боге через подражание Христу — imitatio Christi. Как пишет святой Игнатий Антиохийский: «Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего» (Ignat. Ad Rom. 6). Смерть — рубеж, где культ мучеников переходит в культ мощей. Святой Киприан Карфагенский в «Увещевании к мученичеству» ярко запечатлевает парадоксальный характер этого перехода от жизни земной к жизни небесной: «Причиняется смерть, но следует бессмертие; у убиенного отнимается мир, но восстановленному даруется рай; погашается жизнь временная, но настает вечная. Какое достоинство и какая смелость — выйти отсюда веселым, — из гнета и мучений выйти славным, — закрыть на мгновение очи, смотревшие на людей и мир, и тотчас открыть их для созерцания Бога и Христа!» (Cypr. Exhort. ad martyr.). Для христиан со смертью мученика не иссякала благодать его тела, наоборот: духовно преображенное страданием, оно становилось еще более святым. Апостол Павел говорит, что Бог «уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все» (1 Флп. 3, 21).
«кто имеет благодать Святого Духа и в душе, и в теле — это совершенная любовь; и кто сохранит эту благодать, у того будут мощи, как у святых мучеников...»
прп. Силуан Афонский
Досточтимые кости
Христиане собирались на могилах усопших в день поминовения, и там совершали ритуальную трапезу, перечитывая описания страданий мученика — его passio. Автор актов святого Игнатия пишет: «И так видевшие сие с великою радостию, и после рассказавши взаимно сновидения, мы воспевали Бога, подателя благ, ублажали святого, и заметили для себя день и час, дабы, собираясь во время его мученичества, иметь общение с подвижником и доблестным мучеником Христовым» (Act. Ignat. 7). Это была, действительно, вера в духовное общение, в незримое присутствие мученика среди его собратьев. Как пишет Василий Великий: «Не плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при их гробах» (Bas. Magn. Serm. 17), а Иоанн Златоуст говорит: «Мученик лежит безгласен, в совершенном молчании: что же трогает совесть и заставляет ручьи слез литься, как из источника? Самое представление о мученике и воспоминание о всем совершенном им» (Chryst. De martyr. 2)».
Юридическое закрепление культа святых можно обозначить несколькими церковными постановлениями, самое раннее из которых относится к Феликсу I Римскому (269 г.). Достоверно известно, что именно он приказал совершать Литургию на гробницах мучеников. Таинство Евхаристии совершалось на могилах и ранее, смысл нововведения папы Феликса в том, что отныне Литургия должна совершаться исключительно на погребениях христиан, пострадавших за веру и умерших насильственной смертью. Окончательно культ святых мощей зафиксирован седьмым правилом Седьмого Вселенского Собора. И только после эпохи иконоборчества вложение мощей в престол превращается в неотъемлемую часть чина освящения.
Погребальная трапеза была заменена служением Литургии на могиле святого. Блаженный Августин пишет: «Мы же своим мученикам, как богам, храмов не воздвигаем, а строим надгробные памятники как умершим людям, чьи души живут у Бога; и воздвигаем там алтари, на которых приносим жертвы не мученикам, а единому, их и нашему, Богу» (Aug. Civ. XXII, 8), а блаженный Иероним спрашивает Вигилянция, бывшего пресвитера, ставшего еретиком, задавая риторический вопрос: «Итак худо делает римский епископ, который по-нашему на досточтимых костях, а по-твоему на ничтожном прахе умерших людей Петра и Павла приносит Господу жертвы, и ровницы их считает алтарями Христовыми?» (Hieron. Contr. Vigil.). Места захоронений стали местом таинственного преложения хлеба и вина в Тело и Кровь.
И в этом самом великом Таинстве Таинств обнажалась тонкая связь, объединяющая Церковь земную и небесную во Христе воскресшем. Связь между останками и Евхаристией — там, где постигается таинство Воскресения. Как пишет блаженный Августин: «Ведь если вечное воскресение плоти еще не совершилось в лице Христа или не совершится, как о том предсказывает Христос и было предсказано пророками, которыми Христос предвозвещен, то откуда такая сила у мертвых, которые были убиты за веру, проповедующую воскресение?» (Aug. Civ. Dei. XXII, 9).
Освящение земли
В IV–V веках рост культа святых явно изменил баланс значимости, придававшейся в позднеантичных городах территории живых и территории мертвых. В VI веке кладбищенские усыпальницы мучеников стали центрами жизни, соперничающими с городом, куда стекалось множество народа и паломников; Василий Великий пишет о гробнице Иулиты: «Честное же тело (…), почивая в прекраснейшем предместье города, освящает место, освящает и сходящихся на оное» (Bas. Magn. Serm. 5). Происходила христианизация места, пространства, самой материи. Именно поэтому мощи можно дробить на мелкие крупицы и рассылать по всему свету. Иоанн Златоуст так объясняет смысл раздробления мощей: «Эти, когда будут разделены между многими, тогда еще более показывают свое богатство. Таково есть естество предметов духовных: они от раздробления увеличиваются, от разделения умножаются» (Chryst. De martyr. 2). Виктриций из Руана говорил, что частица тела мученика «имеет связь со всей протяженностью вечности» (De laude sanctorum 10. 425 B).
Утверждение культа святых во многом противоречило тому, что было до него в погребальном ритуале. Святые — не мертвецы, и их обиталища — не могилы. Воображаемая черта между небом и землей упразднилась. Людям античной эпохи казалось вполне естественным идеализировать покойников, почитать усопших родственников как покровителей, «героизировать» вождей. Но всегда существовала граница между теми, кого затронула скверна человеческой смерти, и теми, кого она не коснулась. Даже после смерти люди не пересекались с бессмертными богами. Память о мученике, вера в его реальное присутствие в этом мире, которая осуществляется в Таинстве Евхаристии, совершаемой всей общиной на его могиле или на частице его останков (по канонам она должна полагаться в евхаристический престол или зашиваться в антиминс) — в этом уникальная новость, принесенная миру христианским культом мощей. Святой старец Силуан Афонский, подвижник XX века, говорил: «кто имеет благодать Святого Духа и в душе и в теле — это совершенная любовь; и кто сохранит эту благодать, у того будут мощи, как у святых мучеников, или у пророков, или у преподобных и других великих святых».
Надежда Калашникова
Иллюстрации: Олеся Гонсеровская
Мощи преподобного Сергия Радонежского были обретены 18 июля 1422 года. До революции они хранились в Троицком монастыре и покидали его лишь три раза: в 1709 и 1746 годах из-за пожара их выносили на Красногорскую площадь и — во втором случае — на незастроенную окраину Москвы; в 1812 году во время наполеоновского нашествия они «гостили» в Кирилло-Белозерской обители. 11 апреля 1919 года мощи подверглись вскрытию и вместе с ракой были переданы Сергиевскому историко-художественному музею, расположившемуся в Троице-Сергиевой лавре. При участии отца Павла Флоренского, наместника лавры отца Кронида (Любимова) и искусствоведа Ю. А. Олсуфьева удалось сберечь только голову святого, которая была подменена головой князя Трубецкого, погребенного в лавре. Во время войны раку с мощами вывезли в Соликамск (Пермский край), а в 1946 году святыня была возвращена Церкви. Мощи преподобного Сергия, которые, по свидетельству очевидцев, сохранились очень плохо, фрагментарно, — лучший пример того, что нетление мощей не является непременным свидетельством святости.