Русская цивилизация как Божия воля

МЕЖДУ МОДЕРНИЗМОМ И АЛАРМИЗМОМ

Смоленская область. 1980-е годы

Чтобы понять драматичность этого богословского поворота, достаточно вспомнить основные тенденции христианской мысли в ХХ веке. Доминировали и в западнохристианском мире и, по подражательности, у нас всевозможные попытки совместить христианство с либеральной и социалистической идеологиями, с духом эпохи «Просвещения» — модернизм, социальное христианство, богословие революции, богословие эволюции… Все эти направления исходили из общей предпосылки, что секуляристское понимание общества справедливо, что Церковь должна лишь «принять» это понимание, декорировав его подходящими к случаю евангельскими и отеческими цитатами.

Желание быть «христианами в современном мире» означало, прежде всего, желание быть «современными» (обычно это значило следовать всевозможным сиюминутным модам), оставаясь при этом немножко и христианами тоже. Отсюда бесконечное стремление объявить Христа то первым коммунистом, то первым хиппи и освятить Его именем очередную субкультурную волну.

Альтернативой этому суетливому встраиванию в глобальный либеральный проект был преимущественно православный алармизм. «Детушки, антихрист!» — это восклицание порождало как следствие не сопротивление, а напротив — признание безнадежности борьбы за испроказившийся мир, установку на бегство в пустыню как на единственную возможность сберечь себя и спасти душу.

Социальное богословие Православной Церкви казалось в ХХ веке попросту невозможным. В той степени, в которой оно было социальным, оно не было богословием, но являлось лишь риторическим декорированием социальной философии секуляризма; в той степени, в которой оно было богословием, оно было скорее антисоциальным, богословием исхода из мира.

Будущее православия при таких тенденциях казалось предопределенным. Большинство Поместных Церквей должны были встроиться в линейку либерального глобализма в его квазиправославной версии и приспособиться. Отколовшиеся небольшие зилотские группки должны были стать полностью маргинальными, выродиться в секты. Третьего, казалось, не дано.

Однако с началом XXI века в православной мысли и общественном служении обозначился коренной перелом, связанный прежде всего с деятельностью сначала митрополита, а затем Патриарха Кирилла. В 2001 году Русская Православная Церковь обнародовала составленные под его руководством «Основы социальной концепции», шокировавшие многих тем, что, как оказалось, у Церкви есть целостная, логически стройная, разветвленная философия общества, прямо противоположная секуляризму и дающая свой ответ на все острые вопросы современности. В последовавшие два десятилетия и теоретическая, и проповедническая, и практическая деятельность в осуществлении этого взгляда чрезвычайнорасширилась. В России Церковь полноправно вернулась во все сферы общественной жизни, общество, а не только индивиды, начало воцерковляться. Россия и Русская Церковь стали своего рода знаменем, вокруг которого начали концентрироваться все христианские консервативные традиционалистские силы в мире. Внезапно либерально-глобалистский мир перестал казаться однополюсным, а история перестала «кончаться».

Освящение храма святителя Николая. Калининград. 1987 год

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ИНСТИНКТА

На какой же богословской доктрине базируется провозглашенный Патриархом Кириллом выход православия из гетто? Прежде всего, это радикальное отрицание ереси антропоцентризма и безбожного гуманизма. «Сегодня мы говорим о глобальной ереси человекопоклонничества, нового идолопоклонства, исторгающего Бога из человеческой жизни. Ничего подобного в глобальном масштабе никогда не было. Именно на преодоление этой ереси современности, последствиякоторой могут иметь апокалиптические события, Церковь должна направлять силу своей защиты, своего слова, своей мысли. Мы должны защищать православие».

В чем суть этой ереси? В том, что отсчет любых идей, законов, принципов начал вестись не от Бога, а от человека. Мол, в существовании Бога можно сомневаться, в существовании дьявола можно сомневаться, а в существовании человека сомневаться нельзя. Чтобы увидеть Бога, нужны труд и благодатное озарение, а я дан сам себе в непосредственном созерцании — не усомнишься. Эту мысль французский философ Рене Декарт сформулировал в принципе «Cogito ergo sum» — «Я мыслю — следовательно, я существую». А раз единственным несомненным для нас фактом являемся мы сами, то, значит, именно человек должен быть в центре мироздания, именно его «эго», раз уж именно оно мыслит, должно быть превыше всего.

Так и выработалась доктрина «прав человека». Это права «эго» на максимальное благо, то есть на максимальное удовольствие и комфорт. Свобода — это, в либераль­ной концепции, возможность делать всё, что не мешает такой же свободе другого «эго». Человечество превращается во множество индивидов, которые стараются максимально «не мешать» друг другу. А для того чтобы «не мешать», приходится жертвовать всеми сообществами — Родиной, народом, Церковью, семьей. В идеале человечество должно уподобиться инертному газу, стать совокупностью погруженных в себя и ничем не связанных индивидов, преследующих, как иронизировал Достоевский, «цели весёлости». Каждый по-своему понимает «права человека».

Напоминает ли реальный мир торжествующих «прав человека» эту картинку? В общем-то, нет. Подобно всякой утопии, он занят преодолением временных трудностей на пути к царству света. Подобно всякой ереси, ему приходится подавлять несогласных ортодоксов. «В ряде западных стран, — констатирует Патриарх, — имеет место христианофобия — не просто отказ от традиционного христианского культурно-исторического контекста, а его замена контекстом безбожным, секулярным, враждебным в первую очередь христианству».

Современный мир превратился, по точному выражению Патриарха, в «цивилизацию инстинкта», живущую почти исключительно ради удовлетворения потребностей плоти и достижения комфорта. Однако даже инстинкт в этом обществе оказывается не на своем месте. «Инстинкт — это голос физической природы, это заложенная программа выживания человеческого рода», — говорит Патриарх. Именно поэтому «удовлетворение инстинктов всегда связано с удовольствием», потому что иначе в биологическом механизме система не работает. Биологическое существо, каковым человек в полной мере стал после грехопадения, радуется, чтобы сохранять и воспроизводить себя.

Однако современный мир стал миром удовольствия даже без инстинкта. Это мир господства секса без размножения, объедения без голода, развлечений без усталости и труда. По сути, современное человечество встало на путь своего рода биохакинга — эксплуатировать инстинктивные механизмы наслаждений, обойдя сопутствующие и обуславливающие их механизмы труда, деятельности и даже страданий. Даже наркотики постепенно оказываются ненужными, так как наркотиком становится весь образ жизни.

Нормальный человек, к которому обращались и которого «освобождали» первые антропоцентристы в эпоху Ренессанса, был продуктом христианской цивилизации. Он был воспитан на заповедях — не убий, не укради, не прелюбодействуй, возлюби ближнего, поделись с бедным. Как только эта принесенная заповедями норма стала разрушаться, «нормальный человек» исчез — его место заняли трансгендеры в трансе, каннибалы с самокрутками каннабиса и прочие обитатели разношерстного Вавилона. Сегодняшний либеральный мир занят практически исключительно правами меньшинств, разрушая того человека, который достался ему от христианской эры.

Торжественный акт, посвященный 27-летию ЛДА. 1973 год

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА И ПРАВА БЕСА

Где же была та ошибка, та ересь Декарта и его единомышленников, приведшая к самоупразднению человека? Она была в самой первой части утверждения: «Я мыслю». Декарт не задал самого главного вопроса, не высказал самого главного сомнения: «А я ли мыслю?» Для христиан (и его времени, и предшествующих, и последующих) ответ очевиден: «Нет, не я. Точнее, не только я». Вновь вспомним Достоевского, слова которого так часто повторяет Патриарх: «Здесь дьявол с Богом борется, а поле битвы — человеческие сердца».

Для христианской традиции был и остается несомненным тот факт, что никакого независимого человеческого мышления и самосознания нет. Душа человека находится под постоянным огнем дьявольских искушений и под постоянным покровом ангельской заботы, Божественных внушений и откровений. Наша мысль — это переплетение трех начал: Божественного, демонического и собственно человеческого. И лишь искусство аскезы позволяет достичь «различения духов»,умения отличить глас Божий от нашептываний беса-искусителя.

«В святоотеческой традиции принято говорить о синергии человека не только с Богом, но также со злыми силами. Всякий раз, когда человек творит зло, он действует не сам, но ему содействует диавол… Акт зла есть всегда синергия, как и акт добра, только на этот раз это уже синергия не Бога, но Его противника… Воля человеческая, по сути, находится между двумя волями — Божественной и диавольской. Задача человека в том, чтобы привести свою волю в согласие с волей Божественной и ни в коем случае не позволить ей согласиться с волей злых сил», — говорит Патриарх в своем слове «О свободе».

Ставить в центр мироздания человеческое «эго», которое расколото противоречиями, которое само зачастую не знает, чего хочет, — попросту абсурдно. Говорить о свободе такого «эго» от норм религии и морали — значит говорить о свободе нашептывающего искусителя, и ничего больше. Ни о каких «правах человека» в антропоцентрическом мире говорить не приходится. Речь идет о правах беса.

Даже в христианском обществе бороться с демоническим влиянием на человека — нелегкое дело. Но в нем есть внешняя вертикаль: заповеди, учение Церкви, просвещенное этим учением государство, — всё это делает нас причастниками большого богоустановленного порядка, дающего человеку возможность опереться на Бога. Разумеется, антропоцентризму приходится тоже выстраивать свой внешний порядок. И он предсказуемо становится дьяволоцентричным. Вместо заповеди — наслаждение, вместо доктрины — либо религия толерантности, либо жестокость тоталитарных утопий. Впрочем, первое уже начинает превращаться во второе.

И если христианство создало человека как он есть, то антропоцентризм, переходящий в дьяволоцентризм, предсказуемо человека демонтирует. «Человек» перестает звучать гордо, превращаясь в «лего» — съемные органы, натяжной пол (простите, «гендер»). Всё громче звучит доктрина трансгуманизма, то есть демонтажа человека во имя постчеловека. Завладев обезбоженным «эго» и оставшись без соперника, бес предсказуемо стремится освободиться и от человека — с его плотью, душой, волей, превратив его в управляемого подсознанием киборга. В трансгуманистическом человеке не останется практически ничего человеческого — он станет аватаром демона.

Проповедь архиепископа Кирилла в Смоленском кафедральном соборе. 1980-е годы

СОЦИАЛЬНОЕ ДИОФЕЛИТСТВО

Социальное богословие Патриарха противопоставляет этому демоносоциуму новую антропологическую и социальную перспективу. «Мы носители Божиего образа, мы носители Божественных свойств. Бог обладает абсолютным разумом и человеку дал частицу Своего разума. Бог является абсолютной свободой, и человек обрел дар свободы, он вырывается из русла необходимости, в которое погружено мироздание», — говорит Патриарх.

Задача человека не в отделении механизма наслаждений от механизма труда, а в открытии в себе образа Бога и Его сознания. А значит — не в укреплении своеволия (являющегося, на деле, бесоволием), а в обретении согласия и синергии человеческой и Божественной воли.

Богословие Патриарха Кирилла базируется на последовательном применении диофелитского богословия преподобного Максима Исповедника, которое представляет собой сердцевину православной догматики и сотериологии. Человеческая воля воспринята Сыном Божиим вместе со всем человеческим естеством, потому как «что не воспринято, то не спасено», как подчеркивает цитируемый Патриархом преподобный Максим в диспуте с ересиархом Пирром.

Отождествив волю и грех, еретики-монофелиты пошли по пути конструирования доктрины, которая привела бы к концепции принудительности Божественной правды и осуждения свободы. На деле, как подчеркивает Патриарх, «грех может подчинить волю человека, но не разрушить её. Не сущность воли претерпела злокачественное изменение, но её направленность… В исцелении от греха нуждается прежде всего воля… Во Христе же человеческая воля переориентировалась на Божественную волю… получила полное согласование с волей Божественной».

Но Божественная воля — не абстрактное и неопределенное понятие. Воля Божия нам известна, ибо открыта через Откровение, через ветхо- и новозаветные заповеди, через нравственное учение говорящей во Святом Духе Церкви. Инымисловами, человек призван к само­определению в отношении ведомой и открытой ему Божией воли и к синергии с нею. Приняв в себя Божию волю и отрекшись от синергии с бесовскими силами, он обретает в себе и Божественный разум.

Какие условия необходимы человеку, чтобы идти по этому единственно истинному пути? Одно из важнейших условий состоит в том, чтобы Божественная воля была ему ведома, проповедана, чтобы его самоопределение было выбором в отношении известного. Человек не должен угадывать, что от него хочет Бог, по смутным намекам, гаданиям и приметам, не должен сомневаться, есть ли Бог и каков Он. А значит, и проповедь Евангелия, и голос Церкви должны быть для него доступны и открыты. Христианство не может пребывать в социальной сокрытости, Церковь не имеет права становиться эзотерическим кружком, и она не должна и не может позволять вытеснять себя из общества насильно, принуждением. Христиан могут гнать и гонят из мира, но это не значит, что христиане должны уходить.

«Важно, чтобы Церковь никогда и ни при каких обстоятельствах — ни под прямым давлением сильных мира сего, ни под изощренным философским влиянием, ни через стандартизацию мышления, которая происходит в системе образования, ни через влияние стандартов масс-медиа и моды — не изменяла Божественному критерию и всегда сохраняла мужество и способность говорить людям, где добро, а где зло, и воспитывать людей в свободе», — говорит Патриарх.

НАЦИОНАЛЬНОЕ ПРОТИВ ГЛОБАЛИСТСКОГО

А значит, для Церкви значимо социальное и политическое присутствие в мире. Церковь не должна и не может быть мнимо аполитична. Наоборот, должна использовать все доступные средства для доведения Божественного откровения и заповедей до максимально большего числа людей и для помощи этим людям в согласовании своей воли с волей Бога.

Еще один важнейший аспект социально-богословского поворота Патриарха Кирилла состоит в том, что он со всей решительностью отошел от безвоздушного цивилизационного универсализма, который стал своего рода нормой и дляглобалистского мировоззрения, и для его квазихристианских интерпретаций, уравнявших вселенскость Церкви с национальной и цивилизационной нейтральностью.

Со всей решительностью Патриарх обратился к идее русской православной цивилизации как той матрицы общественных отношений, в которых учение Православной Церкви, а значит, и воля Божия выразились наиболее полно и последовательно.

Глобалистский либеральный проект нелегитимен уже потому, что лежащая в его основе доктрина «прав человека» выработана на чисто западном материале, в контексте западноевропейского менталитета и без всякого участия русской цивилизации, как и других крупнейших мировых цивилизаций. «Россия с её культурной, религиозной, исторической традицией никакого участия в формировании и формулировании этих стандартов не принимала… Почему в мире должна господствовать сформированная западным секулярным философским мышлением система ценностей, в выработке которой не принимали никакого участия главные культурно-исторические и религиозные традиции мира? Нас, как историческую цивилизацию и мощную культурную традицию, не может удовлетворить роль вечно ведомых… Великая цивилизация — а мы представляем великую аутентичную цивилизацию — не имеет исторического права в очередной раз воспринять в качестве верховного и неоспоримого закона своего существования очередной „изм“, измышленный где-то далеко от нас», — говорит Патриарх.

Благодарственный молебен в Благовещенском соборе Кремля по случаю вступления в должность президента России В.В. Путина. 7 мая 2018 года

БЕЗ РУССКИХ НЕТ РОССИИ

Русская цивилизация, русская национальная идентичность, русская церковная традиция — это тот конкретный код, через который Божия воля звучит для огромной части света и который не может считаться менее значимым, чем мнимо-универсальный глобалистский проект. А потому национальный и цивилизационный суверенитет России, пространство Русского мира для Патриарха не менее значимы, чем церковное в узком смысле пространство. Ведь русский народ в широком понимании и есть Русская Церковь.

«Развитое самосознание и един­ство русского народа, — говорит он, — это незыблемое основание целостности России и единства нашей цивилизации». И подчеркивает, что «мы никогда не согласимся с теми, кто хочет видеть „Россию без русских“, лишенной национального и религиозного лица». Патриарх призывает всех понять: без русских не будет России. И потому, что русский народ — главная творящая Россию, её цивилизацию и культуру сила, и потому что он — главная скрепа, соединяющая нашу страну в единое и мирное целое. «При всей открытости нашей культуры, при всей разумной готовности принять в наши ряды человека любого происхождения нам следует помнить, что без существования русскогонарода и без православия наша отечественная культура не могла бы появиться».

Чрезвычайно жестко и выразительно Патриарх призывает государственную власть осознать: «судьба русского народа, его благополучие, его целостность, зрелость его самосознания должны быть признаны ключевыми факторами в сохранении духовного и политического единства России. Пренебрегать этим сегодня — значит разрушать государство… Русский народ является не только полноправным, но и важнейшим субъектом национальных отношений в России, и его национальные интересы должны не игнорироваться, а с максимальным вниманием учитываться».

Надо понимать, что перед нами не просто констатация факта, а острые полемические высказывания, поскольку и сам Патриарх — отважный, не боящийся острых углов боец. Он со всей решительностью обрушивается на политику дерусификации России, которая интенсивно проводилась в 1990-е годы и отголоски которой можно услышать и по сей день. Не должно быть возврата к временам, «когда группой ученых и политиков постулировалось искусственное противопоставление „русского“ и „российского“. В то время чиновники получали неафишируемые указания не использовать в публичных выступлениях и официальных документах слово „русский“, якобы ослабляющее единство нации… В течение долгого времени на любые инициативы по объединению русских было наложено табу».

Единственный способ достичь межнационального мира в России — это уважать особенности жизни и культуры всех её народов, начиная с русского, поскольку, как сказал цитируемый Патриархом великий русский мыслитель Н. Я. Данилевский, «народности, национальности суть органы человечества, посредством которых заключающаяся в нем идея достигает в пространстве и времени возможного разнообразия, возможной многосторонности существования». А потому «гармонизация межнациональных отношений возможна не на пути отказа от нацио­нальных чувств или подавления национального сознания, а на пути осознания принадлежности наших народов к общей созданной совместнымтрудом цивилизации».

Эта русская цивилизация в своей основе есть православная, святорусская цивилизация, усвоившая православное византийское наследие и превзошедшая его в собственном оригинальном культурном творчестве. И эта цивилизация не есть музейная ценность. Сердцевиной её «послания» каждому человеку является Божия воля, переданная в Откровении через Православную Церковь. Цивилизация — это не столько культурный дизайн, сколько способ жить в согласии с этой волей, отпечатавшейся в определенных нравственных принципах, принятых не только индивидами, но и всем обществом.

Поэтому защита присутствия Церкви в обществе и присутствия России и русских в мире оказались двумя крылами высокого и оригинального богословия русского церковного Предстоятеля.