Развод во спасение
В этом материале утверждается, что развод может быть оправдан в рамках евангельской системы духовных координат. Вопрос в том, правильно ли мы понимаем евангельскую «норму».
Раздел: Lingua Sacra
Во всех предыдущих материалах мы пытались показать, что развод — зло, что он недопустим, что он разрушителен для душ супругов и их детей. Особенно непозволительно расторжение брака православных христиан. Но именно от последних более всего требуется духовная трезвость, размышление о том, как развод может быть оправдан в рамках евангельской системы духовных координат. Вопрос в том, правильно ли мы понимаем евангельскую «норму».
В этом евангелисты едины. Однако у них есть два существенных расхождения. Первое — скорее структурное и, казалось бы, незначительное. В изложении Марка Господь отвечает фарисеям вопросом на вопрос: «Что заповедал вам Моисей?», слышит от них слова о разводном письме и только после этого напоминает о райском образце всякого брака. Совсем иначе построен диалог у Матфея. Иисус, реагируя на вопросительную реплику оппонентов, цитирует текст Книги Бытие, а слова фарисеев: «Как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с нею?» оказываются уточняющим возражением, на которое Господь парирует рассуждением об относительности ветхозаветного законодательства. Что кроется за этим «противоречием»? Думается, различное понимание того, что такое Закон Моисея. В первом случае Господь, спрашивая фарисеев о заповеди Моисея, имел в виду именно слова Книги Бытие (она тоже часть Закона Моисея), фарисеи же сводили Закон к второстепенным нормам Синайского кодекса. У Матфея это противопоставление заретушировано: фарисеи не предпочитают одну «норму» Закона другой, а ставят обе нормы на одну плоскость: заповедь вечного брака оказывается равноценной закону о разводе.
Поэтому Матфей заостряет полемику с фарисеями. Если Марк обличает «забывчивость» законников, не принимающих ключевых слов библейского текста, то бывший мытарь отвергает мысль о том, что рядом с прямым повелением Господа можно поставить норму человеческого закона.
Между двух Заветов
Второе различие более существенное. Если в Евангелии от Матфея Иисус оставляет юридическую «лазейку» для развода: муж может разводиться с женой «за прелюбодеяние», то в Евангелии от Марка запрет на развод категоричен и не оправдывается ничем. Это различие четко фиксируется рукописной традицией: ни в ранних, ни в поздних сводах не встречается обычная в таких случаях гармонизация двух версий одних и тех же слов Христа.
Первое объяснение, которое приходит в голову: слова Христа у двух евангелистов обращены к разным аудиториям. В версии Матфея они обращены к фарисеям, но поскольку в следующем стихе показана реакция учеников («если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19, 10)), можно сказать, что Господь обращается и к ним тоже. У Марка эта же фраза имеет своим адресатом только учеников, которые спрашивают его уже «в доме», вне досягаемости ушей и глаз законников. На основании второго Евангелия можно заключить, что Иисус предъявляет различные этические требования к фарисеям (представителям ветхозаветной Церкви) и к ученикам (членам Новой Церкви). Развод допустим для тех, кто живет нормами Ветхого Завета, и решительно непозволителен для тех, кто вошел в Новый Завет с Богом.
Однако версия Матфея усложняет картину. Оказывается, что сами ученики пребывают в двух екклезиологических мирах одновременно: в мире Закона, где допустим развод «за прелюбодеяние», и в мире Благодати, где развод невозможен в силу соединения мужчины и женщины в одну плоть.
Мысль о том, что подлинно христианский брак нерасторжим, усиливается следующим эпизодом (Мф. 19, 10-12), в котором ученики приходят к выводу о безбрачии, как преимущественном пути для христианина, а Господь указывает, что этот путь при всем его совершенстве доступен не всем верующим. Дело не в том, что существуют два образа жизни, два социальных статуса: брак и «монашество» (несомненно существовавший во времена Христа аналог того явления, которое возникнет лишь в IV веке), а в том, что религиозно мотивированное безбрачие служит той же цели, что и брак, как бы венчает собой то стремление, которое заложено в брачном союзе. По словам Господа, цель брака — соединение мужчины и женщины в одну плоть. Эта цель является непреложной и неотменимой. Логично предположить, что наиболее полно она осуществляется именно в безбрачии. Иначе слова Христа о скопчестве ради Царства Небесного, произнесенные после диалога о недопустимости развода, кажутся бессмысленными. Брак именно потому нерасторжим, что опирается не на общественное признание, даже не на отношения, которые выстраивают супруги между собой, а на внутреннее душевное единство, на возможность в своем сердце преодолеть различие между мужчиной и женщиной. Монашествующие идут к этой цели прямым путем, а вступающие в брак — кружным путем буньяновского пилигрима (Дж. Буньян «Путешествие Пилигрима»). Те и другие стремятся быть членами новозаветной Церкви. Однако избравшие путь супружества, подобно ученикам в Евангелии от Матфея, менее свободны от ветхозаветного закона.
Невозможная свобода
Что из этого следует? Условием соединения мужчины и женщины в одну плоть является абсолютное проницание двух душ друг в друга. Не просто понимание другого с полуслова (хотя эта черта, отличающая доброкачественное супружество, является отражением райского идеала), не просто пре-дусмотрительность и чуткость, но знание другого как себя самого. Такая цель в этой жизни недостижима. Потому недостижима и абсолютная свобода от закона.
Отсюда парадоксальность евангельского учения о разводе. Нерасторжимость брака базируется на евангельском идеале. А возможность его расторжения — на том, что к евангельскому идеалу стремятся люди, отношения между которыми не могут не быть «до-евангельскими», ветхозаветными.
Господь — муж, Израиль — жена
Единственное, что может оправдать развод, по мнению Иисуса, — πορνεία, «прелюбодеяние» (Синодальный перевод) одного из супругов. Значение слова в тексте не разъясняется. В классическом греческом языке за ним скрывается весь спектр сексуальных преступлений от проституции до супружеской измены. Однако совсем не обязательно, что именно этот смысл вкладывал в πορνεία Господь, а точнее греческий переводчик Евангелия от Матфея (которое изначально было написано по-арамейски).
В действительности за словами Христа стоит многовековая традиция иудейского богословия. Текст Книги Второзаконие, на который ссылаются оппоненты Иисуса («Если кто возьмет жену… и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо…» (Вт. 24, 1)), вовсе не оправдывают мужской волюнтаризм. Еврейское eruat dabar буквально означает «вещь, связанная с непристойной наготой». Во Второзаконии эта идиома встречается еще раз в предыдущей главе. Стихи 23, 1-13 перечисляют требования, которые предъявляются законодателем к обществу Господнему: в нем не может быть кастратов, блудниц, язычников и любой скверны, связанной с областью «телесного низа». Автор Второзакония заключает: «Господь Бог твой ходит среди стана твоего, чтобы избавлять тебя и предавать врагов твоих в руки твои, а посему стан твой должен быть свят, чтобы Он не увидел у тебя чего срамного и не отступил от тебя» (Вт. 23, 14).
«Срамное» в данном контексте — это именно eruat dabar, благодаря чему мужу позволительно разводиться с женой. Выстраивается параллель: Бог может отвернуться от человека, взирая на ритуальную нечистоту, так и муж вправе попрощаться с женой, которая не следует моральным нормам, принятым в обществе Господнем. Это не прелюбодеяние, за которое в соответствии с нормами Второзакония полагалась смерть (Вт. 22, 21, 24), но любое отклонение от строгих требований законнической этики.
Подобная требовательность к моральной чистоте супруги, наверно, «развязывала руки» мужчине, позволяя ему под благовидным предлогом избавиться от неугодной жены. Однако, во‑первых, бракоразводный процесс являлся в древнем Израиле публичным действом. Судя по Вт. 22, 13-19, муж должен был обосновать свои претензии к жене в ходе судебного разбирательства, если ему этого сделать не удавалось, он сам подвергался наказанию в виде крупного штрафа. Во‑вторых, причиной развода не могли быть личные претензии мужа к жене. Только измена Единому Богу (даже выраженная в форме нарушения второстепенных табу) могла быть основанием для разрыва.
Духовная измена
Надо сказать, что в современном Иисусу «мейнстримном» иудаизме данный текст Второзакония трактовался несколько упрощенно. Ученики равви Шаммая и равви Гиллеля, двух крупнейших богословов фарисейской партии, смотрели на него по-разному. Первые полагали, что основанием для развода является сексуальная аномия (прежде всего, адюльтер), вторые полагали, что таковым может быть любой недостаток жены: от бездетности до неумения вести домашнее хозяйство. Судя по всему, первая точка зрения соответствовала более древней практике (ср. Иер. 3, 8; Ос. 2, 4), а вторая была новацией междузаветного периода.
На первый взгляд, Иисус принимает точку зрения равви Шаммая. Однако Он не просто воспроизводит одну из юридических трактовок текста Второзакония, а излагает богословскую концепцию брака, вырастающую из Быт. 2, 24. Конечно, фарисеи вовсе не забывали об этих словах Книги Бытия, но трактовали их… в пользу развода. Можно предположить, что слова «оставит человек отца своего и мать свою» они понимали как указание на разрыв инцестного сожительства (подобная трактовка сохранилась в талмудическом трактате «Санхедрин»). Господь же возвращает этим словам их первоначальное, возвышенное значение. В другом месте Иисус, перечисляя различные грехи, различает πορνεία («блуд») и μοιχεία («совращение») и не вводит единого понятия для всех сексуальных преступлений (Мф. 15, 19). Если трактовать πορνεία буквально, окажется, что не каждое преступление, связанное с половой жизнью, будет основанием для развода. И потому смысл термина πορνεία нельзя сводить к области телесного низа.
В ветхозаветных текстах религиозное преступление, предательство единого Бога описывалось в образах адюльтера. В греческом тексте Ветхого Завета для обозначения этого греха часто использовался именно термин πορνεία. В Книге Чисел Господь говорит Израилю: «сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодейство ваше» (Чис. 14, 33). Особенно часто в религиозном контексте употребляет это слово пророк Иезекииль, на которого во многом опирается Матфей (например, он активнее других евангелис-тов использует характерную для Иезекииля идиому «Сын Человеческий»). Иисус, полемизируя с фарисеями, указал именно на духовное предательство жены (в наших социальных координатах — любого из супругов), как на единственную допустимую причину развода.
Раскол в малой Церкви
Эта измена, очевидно, должна выражаться в противлении прямой заповеди Господа о соединении в одну плоть, когда мировоззренческие векторы супругов направлены в противоположные стороны. Нет, не обязательно супругам любить одну и ту же музыку, восхищаться одними и теми же мыслителями, голосовать за одну партию. У них вообще может не быть ничего общего («ничего общего» — основная причина развода в современном мире, хотя, на мой взгляд, куда интереснее жить с человеком, который не является твоим интеллектуальным клоном), это могут быть люди с фатальной психологической несовместимостью. Но все это не имеет значения, если присутствует желание найти общий язык, если супруги соглашаются вместе искать путь к той цели, которая важнее их частных принципов. Не страшно, если эта цель не ясна одному из них или (что даже чаще) обоим. Страшно, если брак — только социальный статус, где согласие волевых устремлений зафиксировано на бумаге, но не в сердце.
Сознательный отказ от компромисса — это отсутствие любви, потому что любовь — это не чувство, которое является привходящим, а волевое утверждение другого бытия. А отсутствие любви — это и есть та всеобщая πορνεία, о которой говорит Господь. Именно она разрушает брак, даже если супруги продолжают жить в одном доме. И вопрос стоит уже не о расторжении союза, а о юридическом оформлении этого факта, о выходе из порочного круга взаимного обмана. И это единственная ситуация, когда развод может быть спасительным для души.
Брак — это малая Церковь. Но и во Вселенской Церкви есть свой аналог развода, называемый «прекращением евхаристического общения». Например, 15‑й канон Двукратного собора предписывает мирянам выходить из юрисдикции епископа, если последний исповедует ересь. Православному христианину запрещено причащаться в той церковной общине, которая исповедует чуждые догматы. Почему? Потому что такое причащение будет внешним исповеданием единства при отсутствии единства внутреннего. Когда нет последнего, первое — ложь и лицемерие. Не так ли в браке?
Но как определить, где находится точка невозврата? Можно ли со всей достоверностью утверждать, что компромисс уже невозможен? Боюсь, что никто и никогда не сможет ответить на этот вопрос, кроме самих супругов.
Что заповедал Моисей?
Церковное отношение к разводу основывается на двух новозаветных отрывках. Евангелист Марк последовательно приводит две беседы Иисуса на эту тему: с фарисеями и с учениками (Мк. 10, 2-12). Матфей передает содержание тех же бесед более детально (Мф. 19, 3-12). В обоих Евангелиях фарисеи спрашивают Господа о допустимости развода. Он отвечает им, основываясь на противопоставлении временного закона Моисея, допускающего развод по желанию мужа (Вт. 24, 1), и вечного закона брачной жизни, к которой были призваны Адам и Ева. Иисус недвусмысленно отвергает возможность волюнтаристского расторжения брака и настаивает на нерушимости созданного Богом союза. Далее следует обмен репликами между недоуменными учениками и Господом.
Церковное отношение к разводу основывается на двух новозаветных отрывках. Евангелист Марк последовательно приводит две беседы Иисуса на эту тему: с фарисеями и с учениками (Мк. 10, 2-12). Матфей передает содержание тех же бесед более детально (Мф. 19, 3-12). В обоих Евангелиях фарисеи спрашивают Господа о допустимости развода. Он отвечает им, основываясь на противопоставлении временного закона Моисея, допускающего развод по желанию мужа (Вт. 24, 1), и вечного закона брачной жизни, к которой были призваны Адам и Ева. Иисус недвусмысленно отвергает возможность волюнтаристского расторжения брака и настаивает на нерушимости созданного Богом союза. Далее следует обмен репликами между недоуменными учениками и Господом.
В этом евангелисты едины. Однако у них есть два существенных расхождения. Первое — скорее структурное и, казалось бы, незначительное. В изложении Марка Господь отвечает фарисеям вопросом на вопрос: «Что заповедал вам Моисей?», слышит от них слова о разводном письме и только после этого напоминает о райском образце всякого брака. Совсем иначе построен диалог у Матфея. Иисус, реагируя на вопросительную реплику оппонентов, цитирует текст Книги Бытие, а слова фарисеев: «Как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с нею?» оказываются уточняющим возражением, на которое Господь парирует рассуждением об относительности ветхозаветного законодательства. Что кроется за этим «противоречием»? Думается, различное понимание того, что такое Закон Моисея. В первом случае Господь, спрашивая фарисеев о заповеди Моисея, имел в виду именно слова Книги Бытие (она тоже часть Закона Моисея), фарисеи же сводили Закон к второстепенным нормам Синайского кодекса. У Матфея это противопоставление заретушировано: фарисеи не предпочитают одну «норму» Закона другой, а ставят обе нормы на одну плоскость: заповедь вечного брака оказывается равноценной закону о разводе.
Поэтому Матфей заостряет полемику с фарисеями. Если Марк обличает «забывчивость» законников, не принимающих ключевых слов библейского текста, то бывший мытарь отвергает мысль о том, что рядом с прямым повелением Господа можно поставить норму человеческого закона.
Между двух Заветов
Второе различие более существенное. Если в Евангелии от Матфея Иисус оставляет юридическую «лазейку» для развода: муж может разводиться с женой «за прелюбодеяние», то в Евангелии от Марка запрет на развод категоричен и не оправдывается ничем. Это различие четко фиксируется рукописной традицией: ни в ранних, ни в поздних сводах не встречается обычная в таких случаях гармонизация двух версий одних и тех же слов Христа.
Первое объяснение, которое приходит в голову: слова Христа у двух евангелистов обращены к разным аудиториям. В версии Матфея они обращены к фарисеям, но поскольку в следующем стихе показана реакция учеников («если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» (Мф. 19, 10)), можно сказать, что Господь обращается и к ним тоже. У Марка эта же фраза имеет своим адресатом только учеников, которые спрашивают его уже «в доме», вне досягаемости ушей и глаз законников. На основании второго Евангелия можно заключить, что Иисус предъявляет различные этические требования к фарисеям (представителям ветхозаветной Церкви) и к ученикам (членам Новой Церкви). Развод допустим для тех, кто живет нормами Ветхого Завета, и решительно непозволителен для тех, кто вошел в Новый Завет с Богом.
Однако версия Матфея усложняет картину. Оказывается, что сами ученики пребывают в двух екклезиологических мирах одновременно: в мире Закона, где допустим развод «за прелюбодеяние», и в мире Благодати, где развод невозможен в силу соединения мужчины и женщины в одну плоть.
Мысль о том, что подлинно христианский брак нерасторжим, усиливается следующим эпизодом (Мф. 19, 10-12), в котором ученики приходят к выводу о безбрачии, как преимущественном пути для христианина, а Господь указывает, что этот путь при всем его совершенстве доступен не всем верующим. Дело не в том, что существуют два образа жизни, два социальных статуса: брак и «монашество» (несомненно существовавший во времена Христа аналог того явления, которое возникнет лишь в IV веке), а в том, что религиозно мотивированное безбрачие служит той же цели, что и брак, как бы венчает собой то стремление, которое заложено в брачном союзе. По словам Господа, цель брака — соединение мужчины и женщины в одну плоть. Эта цель является непреложной и неотменимой. Логично предположить, что наиболее полно она осуществляется именно в безбрачии. Иначе слова Христа о скопчестве ради Царства Небесного, произнесенные после диалога о недопустимости развода, кажутся бессмысленными. Брак именно потому нерасторжим, что опирается не на общественное признание, даже не на отношения, которые выстраивают супруги между собой, а на внутреннее душевное единство, на возможность в своем сердце преодолеть различие между мужчиной и женщиной. Монашествующие идут к этой цели прямым путем, а вступающие в брак — кружным путем буньяновского пилигрима (Дж. Буньян «Путешествие Пилигрима»). Те и другие стремятся быть членами новозаветной Церкви. Однако избравшие путь супружества, подобно ученикам в Евангелии от Матфея, менее свободны от ветхозаветного закона.
Невозможная свобода
Брак не потому подпадает под действие некоторых норм Ветхого Закона, что сам по себе в меньшей степени, чем монашество, соответствует идеалу Завета Нового. Там, где один человек вступает во взаимоотношение с другим, невозможно говорить только о свободе. Свобода другого человека, которую я могу принимать лишь умозрительно, для меня — необходимость, ведь она не зависит от моего желания, даже не может быть предсказана наподобие явления природы. Признание этой свободы (именно как необходимости для меня) является условием и содержанием любви, которая заключается в признании автономности другого «я».
Что из этого следует? Условием соединения мужчины и женщины в одну плоть является абсолютное проницание двух душ друг в друга. Не просто понимание другого с полуслова (хотя эта черта, отличающая доброкачественное супружество, является отражением райского идеала), не просто пре-дусмотрительность и чуткость, но знание другого как себя самого. Такая цель в этой жизни недостижима. Потому недостижима и абсолютная свобода от закона.
Отсюда парадоксальность евангельского учения о разводе. Нерасторжимость брака базируется на евангельском идеале. А возможность его расторжения — на том, что к евангельскому идеалу стремятся люди, отношения между которыми не могут не быть «до-евангельскими», ветхозаветными.
Господь — муж, Израиль — жена
Единственное, что может оправдать развод, по мнению Иисуса, — πορνεία, «прелюбодеяние» (Синодальный перевод) одного из супругов. Значение слова в тексте не разъясняется. В классическом греческом языке за ним скрывается весь спектр сексуальных преступлений от проституции до супружеской измены. Однако совсем не обязательно, что именно этот смысл вкладывал в πορνεία Господь, а точнее греческий переводчик Евангелия от Матфея (которое изначально было написано по-арамейски).
В действительности за словами Христа стоит многовековая традиция иудейского богословия. Текст Книги Второзаконие, на который ссылаются оппоненты Иисуса («Если кто возьмет жену… и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо…» (Вт. 24, 1)), вовсе не оправдывают мужской волюнтаризм. Еврейское eruat dabar буквально означает «вещь, связанная с непристойной наготой». Во Второзаконии эта идиома встречается еще раз в предыдущей главе. Стихи 23, 1-13 перечисляют требования, которые предъявляются законодателем к обществу Господнему: в нем не может быть кастратов, блудниц, язычников и любой скверны, связанной с областью «телесного низа». Автор Второзакония заключает: «Господь Бог твой ходит среди стана твоего, чтобы избавлять тебя и предавать врагов твоих в руки твои, а посему стан твой должен быть свят, чтобы Он не увидел у тебя чего срамного и не отступил от тебя» (Вт. 23, 14).
«Срамное» в данном контексте — это именно eruat dabar, благодаря чему мужу позволительно разводиться с женой. Выстраивается параллель: Бог может отвернуться от человека, взирая на ритуальную нечистоту, так и муж вправе попрощаться с женой, которая не следует моральным нормам, принятым в обществе Господнем. Это не прелюбодеяние, за которое в соответствии с нормами Второзакония полагалась смерть (Вт. 22, 21, 24), но любое отклонение от строгих требований законнической этики.
Подобная требовательность к моральной чистоте супруги, наверно, «развязывала руки» мужчине, позволяя ему под благовидным предлогом избавиться от неугодной жены. Однако, во‑первых, бракоразводный процесс являлся в древнем Израиле публичным действом. Судя по Вт. 22, 13-19, муж должен был обосновать свои претензии к жене в ходе судебного разбирательства, если ему этого сделать не удавалось, он сам подвергался наказанию в виде крупного штрафа. Во‑вторых, причиной развода не могли быть личные претензии мужа к жене. Только измена Единому Богу (даже выраженная в форме нарушения второстепенных табу) могла быть основанием для разрыва.
Духовная измена
Надо сказать, что в современном Иисусу «мейнстримном» иудаизме данный текст Второзакония трактовался несколько упрощенно. Ученики равви Шаммая и равви Гиллеля, двух крупнейших богословов фарисейской партии, смотрели на него по-разному. Первые полагали, что основанием для развода является сексуальная аномия (прежде всего, адюльтер), вторые полагали, что таковым может быть любой недостаток жены: от бездетности до неумения вести домашнее хозяйство. Судя по всему, первая точка зрения соответствовала более древней практике (ср. Иер. 3, 8; Ос. 2, 4), а вторая была новацией междузаветного периода.
На первый взгляд, Иисус принимает точку зрения равви Шаммая. Однако Он не просто воспроизводит одну из юридических трактовок текста Второзакония, а излагает богословскую концепцию брака, вырастающую из Быт. 2, 24. Конечно, фарисеи вовсе не забывали об этих словах Книги Бытия, но трактовали их… в пользу развода. Можно предположить, что слова «оставит человек отца своего и мать свою» они понимали как указание на разрыв инцестного сожительства (подобная трактовка сохранилась в талмудическом трактате «Санхедрин»). Господь же возвращает этим словам их первоначальное, возвышенное значение. В другом месте Иисус, перечисляя различные грехи, различает πορνεία («блуд») и μοιχεία («совращение») и не вводит единого понятия для всех сексуальных преступлений (Мф. 15, 19). Если трактовать πορνεία буквально, окажется, что не каждое преступление, связанное с половой жизнью, будет основанием для развода. И потому смысл термина πορνεία нельзя сводить к области телесного низа.
В ветхозаветных текстах религиозное преступление, предательство единого Бога описывалось в образах адюльтера. В греческом тексте Ветхого Завета для обозначения этого греха часто использовался именно термин πορνεία. В Книге Чисел Господь говорит Израилю: «сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодейство ваше» (Чис. 14, 33). Особенно часто в религиозном контексте употребляет это слово пророк Иезекииль, на которого во многом опирается Матфей (например, он активнее других евангелис-тов использует характерную для Иезекииля идиому «Сын Человеческий»). Иисус, полемизируя с фарисеями, указал именно на духовное предательство жены (в наших социальных координатах — любого из супругов), как на единственную допустимую причину развода.
Раскол в малой Церкви
Эта измена, очевидно, должна выражаться в противлении прямой заповеди Господа о соединении в одну плоть, когда мировоззренческие векторы супругов направлены в противоположные стороны. Нет, не обязательно супругам любить одну и ту же музыку, восхищаться одними и теми же мыслителями, голосовать за одну партию. У них вообще может не быть ничего общего («ничего общего» — основная причина развода в современном мире, хотя, на мой взгляд, куда интереснее жить с человеком, который не является твоим интеллектуальным клоном), это могут быть люди с фатальной психологической несовместимостью. Но все это не имеет значения, если присутствует желание найти общий язык, если супруги соглашаются вместе искать путь к той цели, которая важнее их частных принципов. Не страшно, если эта цель не ясна одному из них или (что даже чаще) обоим. Страшно, если брак — только социальный статус, где согласие волевых устремлений зафиксировано на бумаге, но не в сердце.
Сознательный отказ от компромисса — это отсутствие любви, потому что любовь — это не чувство, которое является привходящим, а волевое утверждение другого бытия. А отсутствие любви — это и есть та всеобщая πορνεία, о которой говорит Господь. Именно она разрушает брак, даже если супруги продолжают жить в одном доме. И вопрос стоит уже не о расторжении союза, а о юридическом оформлении этого факта, о выходе из порочного круга взаимного обмана. И это единственная ситуация, когда развод может быть спасительным для души.
Брак — это малая Церковь. Но и во Вселенской Церкви есть свой аналог развода, называемый «прекращением евхаристического общения». Например, 15‑й канон Двукратного собора предписывает мирянам выходить из юрисдикции епископа, если последний исповедует ересь. Православному христианину запрещено причащаться в той церковной общине, которая исповедует чуждые догматы. Почему? Потому что такое причащение будет внешним исповеданием единства при отсутствии единства внутреннего. Когда нет последнего, первое — ложь и лицемерие. Не так ли в браке?
Но как определить, где находится точка невозврата? Можно ли со всей достоверностью утверждать, что компромисс уже невозможен? Боюсь, что никто и никогда не сможет ответить на этот вопрос, кроме самих супругов.
