Райская перспектива
ЭДЕМСКИЕ РЕАЛИИ
Безгрешный мир приоткрывается нам в первых главах Книги Бытия — это мир абсолютного добра: «вся добро зело» (Быт. 1, 31). Эдем существовал, имел конкретные географические координаты, однако нельзя сказать, что он тождествен нашему миру: человеку еще предстояло превратить всю землю в райский сад, сделать и себя самого, и весь мир в полной мере причастными богообщению. Бог устанавливает «программу» отношений между людьми и животными, обращаясь к людям, указывая им духовно-трудовую перспективу: «наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт. 1, 28).
Человек «входит в свои права», он становится царем животного мира. Вершина этой власти — то знание, которое он имеет о каждой твари: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей» (Быт. 2, 1–20). Святые отцы делают из этих слов такой вывод, что место обитания животных было отделено от райского сада изначально. Иоанн Златоуст по этому поводу пишет: «Адаму дана была вся земля, избранным же его жилищем был Рай. Ему можно было ходить и вне Рая, но находившаяся вне Рая земля назначена была для обитания не человеку, а бессловесным животным, четвероногим, зверям, гадам. <...> Животные были названы и тотчас же удалены из Рая; остался в Раю один Адам» («О творении мира»).
По мнению святого Иоанна, Бог делает животных объектом человеческого именования, чтобы показать нам великую мудрость Адама и в то же время установить факт его владычества. Нарекать имя, знать имя в древности означало обладать предметом, так как имя связано с сущностью вещи. Адам, называя тварей, постиг, говоря платоновским языком, «эйдос» каждой из них. Как говорит Иоанн Златоуст: «Имена те, которые нарек им Адам, остаются доселе: Бог так утвердил их для того, чтобы мы и помнили постоянно о чести, которую человек получил от Господа всяческих, приняв под свою власть животных» (Беседы на Книгу Бытия). Несмотря на некоторое лингвистическое простодушие — Иоанн Златоуст воспроизводит расхожую в античной философии мысль о неизменности имен — это очень глубокое рассуждение: именно в Адаме заключены все смыслы животного мира, этот мир существует благодаря человеку, для человека и только через него может быть понят.
Власть первозданного Адама, не ведавшего зла, была властью любви. Гармония отношений человека с животным миром проявляется и в том, что Господь определяет человеку и твари питаться, в сущности, одним и тем же: «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя; — вам сие будет в пищу; а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому [гаду,] пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу» (Быт. 1, 29–30). Тем самым Бог указывает на материальную, телесную связь человека и животных.
ВЕЛИКАЯ КАТАСТРОФА
Грех первых людей изменил первоначальное устройство планеты. Смерть стала неизбежным концом жизни. И всё, что до этого носило условный знак «плюс», в один момент стало со знаком «минус». Но Рай остался нетронутым: «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» (Быт. 3, 24). Бог не проклял Рая, поскольку он был образом будущей нескончаемой жизни, вечного Царствия Небесного. Господь наложил проклятие на всю прочую землю, которая доселе была нетленна, и на обитателей этой земли. Тот зазор, который существовал между Раем и «просто» землей до грехопадения, зазор, который своим трудом должен был преодолеть человек, превратился в непроходимую пропасть: теперь человеку для воссоединения Рая и земли нужно было победить грех.
Симеон Новый Богослов описывает состояние мира после грехопадения как вражду между человеком и природой. Твари, увидевшие, что Адам изгнан из Рая, не хотели более покоряться ему, солнце отказывалось светить, луна и звезды прятались, источники и воды не желали проистекать (Слово 45-е). По словам Ефрема Сирина, «Мы извратили прекрасный порядок, и теперь боимся и бегаем животных, потому что не стало в нас Божия страха. Не боимся мы Бога, а потому боимся животных, поелику не соблюдаем заповедей Божиих, то ужасают нас и жуки» («О страхе Божием и о последнем суде»).
Между людьми и животными началась война, описанная в 9-й главе Книги Бытия: «да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам все; только плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте; Я взыщу и вашу кровь, [в которой] жизнь ваша, взыщу ее от всякого зверя, взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его» (Быт. 9, 2–5). С одной стороны, Бог констатирует факт взаимного страха и взаимного хищничества, с другой — полагает этой вражде пределы. Табу накладывается на поедание крови животного, как вещного символа основы жизненного бытия, того, что роднит человека и животное. Но и убийство человека от когтей и зубов животного осуждается, поскольку является очевидным преступлением против установленной в Раю иерархии.
Еще одним «тормозом» в эскалации зверино-человеческого конфликта является деление животных на чистых и нечистых. Духовные писатели объясняют его по-разному. В своем письме к Филократу Аристей (170–130 гг. до н. э.) говорит, что пищевые установки даны людям для того, чтобы вызвать у них чистые мысли и воспитывать характер. В IV Книге Маккавейской иудейский первосвященник Елеазар, которого царь Антиох заставляет есть свинину, издеваясь над иудейским законом, говорит: «Бог позволил нам есть то, что подходит нашей душе, и запретил пищу, которая ей противна» (5, 26). В целом иудейская традиция колеблется между этической и гигиенической интерпретацией этих пищевых запретов, при этом нисколько не виня самих животных. Ефрем Сирин кратко и точно резюмирует: «Скотами чистыми называются животные кроткие, а нечистыми именуются вредоносные» (часто хищники, но не только. — Прим. авт.). Человеку запрещается вкушать мясо ровно тех животных, которые несут ему прямую или косвенную угрозу. То есть в пищевых запретах содержится установка не отвечать злом на зло, не усугублять меру зла, привнесенного в животный мир человеком.
СВЯТЫЕ И ИХ ПИТОМЦЫ
В грехопадшем мире животные продолжают служить человеку. И в качестве обычных помощников, и в качестве проводников божественной воли (вспомним Валаамову ослицу или кита, проглотившего Иону). Всё это указывает на неустранимость единства животных и человека, а также на то, что эта связь должна быть иной, чуждой взаимной вражды и страха. Этот новый тип единства принес на землю Спаситель, который выполнил «задание», не выполненное Адамом. Апостол Павел пишет: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только [она], но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8, 19–23). Освобождение твари пришло во Христе, но любопытно, что апостол здесь делает акцент на творчестве человеческого сообщества, которое исправляет мироустройство, следуя за Христом. Так же, как Он совершил в себе, по словам Максима Исповедника, «различные соединения разделенных тварей», так же и отдельные святые устанавливают мир с животным миром.
Нередко в мученических актах мы читаем о том, как звери отказываются нападать на святого, например в мученичестве святой Татианы «мучители в театре напустили на Татиану ужасного льва. Но лев, вместо того, чтобы растерзать ее, ласкался около Татианы, облизывая ей ноги» или в мученичестве святых Павла и Юлианы «мучители натравляли на них змей, но те не хотели кусать святых».
Особенно изобилует рассказами о животных житийная литература. В большинстве житий есть общая схема: святой-отшельник живет в пустынном месте, к нему приходит самый страшный зверь из тех, какие живут в тех краях, и покорно начинает ему служить. Для Востока это — лев, для русской житийной литературы, как правило, медведь.
В житии святого Георгия Хозевита есть такой случай: «Один раз он увидел перед дверьми своей кельи лежащего льва. Он не испугался и толкнул льва ногой, говоря, чтобы тот отошел в сторону. Лев не хотел, а только по-дружески зарычал. Святой сказал: „Хорошо. Поскольку ты не слушаешься, то сейчас проверим то, что сказано: «Зубы львиные сокрушил Господь». — Открывай рот и увидим“. Лев раскрыл рот, и святой своей рукой пощупал зубы. На что лев встал и удалился». Автор жития Герасима Иорданского рассказывает: «Однажды к святому Герасиму пришел хромающий лев и показал лапу с занозой. Святой вынул занозу, и лев остался жить у него. Его послушанием было охранять ослика, который приносил воду». Подобных историй полна и русская житийная литература. Медведь — известный слуга великих святых Сергия Радонежского и Серафима Саровского.
Во всех этих чудесных случаях — независимо от того, являются ли они реальными фактами или богословскими образами, — восстанавливается утерянное райское равновесие. Животное снова покоряется и становится на службу человеку. Господь через простоту житийных историй показывает нам будущую гармонию, попускает святым людям испытывать на земле то, что было когда-то в Эдемском саду, как прообраз нашего возвращения в Царство Небесное.
ВСЛЕД ЗА ЧЕЛОВЕКОМ
Но земная жизнь святых — только прообраз Царства Небесного, в котором спасенные будут пребывать со Христом. Последуют ли вслед за ними животные? Афинагор, один из мужей апостольских II века, замечает: «Те существа, которые сотворены для кого-нибудь другого, по справедливости перестают существовать, когда прекращают свое бытие те, для которых они сотворены, и не будут понапрасну существовать, так как в творениях Божиих напрасное не имеет места» («О воскресении мертвых»). Его младший современник святой Ириней Лионский придерживается противоположной точки зрения: «… в воскресение праведных сбудется и относительно… животных, как сказано: ибо Бог богат всем. И надлежит, чтобы с обновлением творения все животные покорились и повиновались человеку…» («Против ересей»). Оба писателя исходят из того, что смысл животного — в служении человеку. И если это служение установлено до грехопадения и потому неустранимо, у «меньших братьев» есть райские перспективы.
Кроме того, тот же апостол Павел «рифмует» избавление твари (живой и неживой) с искуплением, воскресением нашего тела. Из текста следует, что воскресение человеческого тела предполагает и воскресение всей твари. И это логично, ведь святые отцы неоднократно писали, что по своему телесному устройству человек ничем не отличается от животного. Отрицание же воскресения животных, если следовать апостолу, равноценно отрицанию воскресения плоти.