Прехитрение Божие. Митрополит Сергий (Воскресенский) и его «Православная миссия»

До вой­ны

Сын московского протоиерея Дмитрий Иванович Воскресенский родился в 1897 году и после 15‑летнего учения в учреждениях Ведомства православного исповедания (Заиконоспасское духовное училище, 1907–1911 годы; Московская духовная семинария, 1911–1917 годы; МДА 1917–1922 годы), которое в 1920–1923 годах совмещал с посещением Московского университета, принял монашество и священный сан в 1925 году. В 1923, 1925, 1930 и 1931 годах был пять раз арестован и в заключении провел около года, но всякий раз бывал отпущен… В 1919 году состоял личным секретарем известного резким неприятием советского режима архиепископа Феодора (Поздеевского), а в 1930 году в Орехове прославился проповедями, направленными к разложению антирелигиозных ячеек, успел поучаствовать в нелегальном религиозно-­философском кружке и организовать сопротивление передаче обновленцам московского храма Воскресения Христова, где был настоятелем.
Этот яркий букет плодов ревности о деле церковном украсился в 1933 году поставлением его во епископа Коломенского, викария Московского. В 1935 году он становится епископом Бронницким, а в 1937 году архиепископом Димитровским, временно исправляющим должность управляющего делами уже едва дышавшей Московской Патриархии.
К моменту назначения архиепископа Сергия экзархом в Латвию и Эстонию Православная Церковь на территории СССР была близка к полной ликвидации. На огромном пространстве большей части прежней Российской империи оставалось не более полутора тысяч действующих храмов, а успехи в созидании нового советского человека смотрелись впечатляюще...

Церковь в обретенных землях

Погубила большевиков жадность — неуемное стремление к распространению своих сомнительных идей и шокирующего опыта в деле создания совершенно неведомого никакой культуре и, кажется, никогда прежде нигде не существовавшего внерелигиозного гражданина и столь же противоестественного общества. Начавшаяся вследствие этого поспешная и крайне неосмотрительная советизация населения пяти государств — Эстонской, Латвийской, Литовской, Польской республик и Королевства Румынии (территории и население двух последних этот процесс затронул лишь частично) — привела к появлению в стране большевиков 22 миллионов 493 тысяч новых граждан (к 1 января 1940 года), в большинстве своем — христиан, отнюдь не склонных отлагаться от веры своих предков. Они составили почти 13% населения нового Советского Союза. В их числе были и тысячи священников, семинаристы и многие сотни тысяч деятельных мирян.
Если в государствах Прибалтики, возникших или возродившихся в пределах прежних окраинных губерний империи, взаимоотношения православного населения и государственной администрации редко омрачались в межвоенные десятилетия ­сколь-либо заметными конфликтами, то в Бессарабии и, особенно, в населенных преимущественно украинцами и белорусами воеводствах Польши дело обстояло иначе. В Бессарабии основные несогласия возникали в связи с требованием повсеместно ввести богослужение на румынском языке, что заставляло даже целые общины (как нашедший приют в Румынии знаменитый русский Свято-­Богородицкий Леснинский женский монастырь) переселяться в другие страны. То же повторилось через полтора десятилетия и чуть не сгубило «Православную миссию в Транснистрии», направленную Румынской Церковью на занятые советские территории. В Польше же противостояние православных и католической по преимуществу администрации привело к открытой многолетней вой­не с жертвами и утратой православными — поляками, русскими, украинцами, белорусами — сотен храмовых построек, многие из которых были попросту снесены. Но Православная Церковь в межвоенной Польше устояла, выжила и, в значительной степени благодаря умело организованному международному давлению на Польское государство, добилась юридического признания в своем отечестве. Все эти люди, умудренные опытом многолетней борьбы за свои религиозные права, и не думали уступать безбожным советским притязаниям. Напротив, именно христиане и церковные организации новоприобретенных советских республик вдохнули свежие силы в уже почти неживую Русскую Церковь, на десятилетия обеспечив её новыми храмами и монашескими обителями, которые после окончания новой Мировой вой­ны стали главными духовными и паломническими центрами Русской Церкви (Успенская Почаевская лавра, Успенский Печерский монастырь и другие обители Украины и Прибалтики), благополучно существующими и сегодня — теперь уже снова в пределах нескольких государств.

Псков. Кремль

Именно с целью приручения и подчинения епископата и духовенства состоявших под омофором Вселенского патриарха Православных Поместных Церквей Латвии и Эстонии и был послан из Москвы обосновавшийся в Риге новый экзарх, сменивший скончавшегося Виленского митрополита Елевферия (Богоявленского), упрямо удерживавшего связь с Патриархией. Послан митрополит Сергий был в апреле 1941 года «с правом проживания только до 5 июля» и с обычной советской «страховкой» в виде оставшихся в России заложников — находившейся в Москве матери и «отца 69 лет, высланного по ст. 58–10, в Северный Край». Но, умело избежав принудительной эвакуации с отступающей армией, московский экзарх остался в Латвии/
Молниеносно учрежденная им с началом военных действий и по собственной инициативе, управляемая из Риги «Православная миссия» создавалась прежде всего ради возвращения к Церкви населения Ленинградской области, частями которой являлись тогда и нынешние области Псковская и Новгородская. Первые 14 священников-­миссионеров прибыли из Риги во Псков уже 18 августа 1941 года — к концу второго месяца начавшейся вой­ны.
Согласно разысканиям И. В. Попова, за три с небольшим года действия Миссии она руководила работой 449 приходов, в том числе: 117 — в Санкт-­Петербургской епархии, 17 — в Принаровье, 193 — в Псковской епархии, 29 — в Печерском крае Эстонии, 11 — в Абренском (Пыталовском) уезде Латвии, 82 — в Новгородской епархии. Абсолютное большинство храмов этих приходов были восстановлены членами Миссии и местными жителями, за исключением храмов Эстонии и Латвии, где богослужения не прекращались.
Официально адрес Миссии обозначался: «Псков. Кремль», что было верно фактически — основные структуры Миссии располагались в прилегающем к Псковскому собору здании, — и символически оправданно: повторная христианизация советской религиозной пустыни направлялась, таким образом, из древней русской крепости, в первую очередь возрожденной к жизни из музейного небытия псковскими миссионерами — духовенством и мирянами, хотя сам митрополит Сергий и продолжал пребывать в Риге. Как они сумели получить для нужд Миссии центральное здание города, остается загадкой.
Ярким символом неизменного присутствия Псковской миссии в жизни российской церкви и всего государства стала удивительного качества икона Пресвятой Троицы, созданная по эскизу друга Миссии Евгения Климова. Работа продолжалась с 1942 по 1944 год, когда изготовленная фирмой Villeroy & Boch из керамической мозаики икона была доставлена из германского Метлаха в Ригу, откуда долгие годы спустя переместилась в Псковский собор. Лишь в 2003 году её установили над Троицкими воротами Кремля в нише стены, куда и намеревался её поместить автор. Об обстоятельствах создания этого чудесного образа посетителям Кремля стараются не говорить и сегодня — за любым заметным успехом Русской Церкви в стирании советского безбожия на оккупированных землях по-прежнему умудряются видеть только осознанное сотрудничество с врагом…

Церковь жива

Миссия организовывала церковные школы и Богословские курсы в Вильно, издавала Священное Писание, молитвословы, весьма интересно составленные (вероятно — по примеру издававшихся ладомировским Типографским братством в Словакии) церковные календари (в 1943 и 1944 годах), газету «Православный христианин», покровительствовала кружковой работе с молодежью и вела нерегулярное православное радиовещание на всю территорию тогдашней Ленинградской области.
Пример митрополита Сергия перевернул сложившиеся представления о советском духовенстве и существенно сблизил две части разделенной событиями Гражданской вой­ны Русской Церкви, позволил огромной русской эмиграции и христианам по всему миру убедиться в том, что двадцатилетняя жизнь в не поддающихся описанию условиях советской действительности не всякого священнослужителя превращала в бессовестное орудие безбожников. В несказанно быстро возникшей новой политической ситуации выяснилось, что большевикам не удалось и за два десятилетия неусыпающего безбожия создать карманную просоветскую Церковь, согласную работать на уничтожение христианства.

Едва успев оказаться в условиях не полной, но хотя бы ­какой-то свободы действия, митрополит Сергий во всеуслышание и, что крайне важно, от имени всей Русской Церкви, представителем которой официально являлся, заявил, что она жива и не намерена исчезать из истории, что афера внешнего подчинения Церкви не удалась, а вынужденное молчание и многолетнее всем очевидное лжесвидетельствование о советских свободах — окончилось, и гонителям не стоит ожидать их возобновления. Во многих эти слова вызвали поначалу понятные сомнения — ведь еще несколькими неделями ранее тот же непредсказуемый экзарх расхваливал с церковного амвона преимущества и радости советского житья.
Подобные неоднократные заявления Московского экзарха и советского гражданина митрополита Сергия стали свидетельством сокрушительного поражения внутрицерковной деятельности чекистов и очевидной малопригодности советского аппарата подавления — их знаменитая психологическая обработка оказалась привычным советским самообманом. При малейшей утрате внешнего контроля даже, казалось бы, насквозь известные им представители духовенства выказывали созидателям земного царствия рабочих и крестьян явную неприязнь и устойчивую склонность церковные интересы поставлять выше всех прежде не от чистого сердца данных подписок-­обязательств, договоренностей и соглашений, как вынужденных, так и добровольных, кажется, разом позабыв обо всем горестном опыте опасного советского прозябания… Такими оказались не все, но таких сыскалось много и, по мере возрастания внутрицерковной активности, собиралось всё больше.

Надежная почтовая связь

Огромной заслугой митрополита Сергия явилось установление регулярной письменной связи с иерархами, духовенством, крупнейшими церковными учреждениями русского рассеяния и отдельными частными лицами, которые смогли из первых рук узнавать и распространять правду о ходе возрождения церковной жизни. Это стало возможным не без помощи коммерсантов, журналистов и дипломатов нейтральных государств и стран, союзных Германии: они во множестве посещали оккупированную германскими вой­сками Прибалтику, с которой к тому же и почтовая связь действовала достаточно надежно. Отчеты о работе Миссии, часто собственноручно составленные или просто подписанные митрополитом Сергием, регулярно достигали Парижа, Берлина, Софии, Типографского иноческого братства в Ладомировой, без всякой цензуры издававшего газету «Православная Русь», издававшего ежемесячный журнал «Хлеб Небесный» Богородице-­Казанского монастыря в Харбине — в Маньчжурской империи, и многих корреспондентов в Швеции, Финляндии, Швейцарии и в Южной Америке. Публиковались они и в газетах самых разных стран. И из этих сообщений русские люди по всему миру узнавали о стремительно идущем церковном восстановлении в Отечестве.

Такие же отчеты и заверенные копии основных заявлений экзарха рассылались руководству каждой из Православных Церквей, в первую очередь — Болгарской, Финляндской, Румынской, достигая даже существовавшей в невероятно тяжких условиях Церкви Сербской. Так, наиболее полный текст последнего воззвания митрополита Сергия «Православным людям в Литве, Латвии и Эстонии» — с подписями всех одобривших его духовных лиц — отыскался именно среди документов архива Синода Болгарской Церкви (Санкт-­Петербургские епархиальные ведомости. Вып. 37–38. 2009).
Весьма подробные и откровенные частные письма владыки сохранились по крайней мере у нескольких корреспондентов в Европе, и содержание их позволяет допустить, что в своих публичных заявлениях военного времени экзарх Сергий не часто бывал неискренен.

Сталин не Савл

Говоря о подлинном отношении митрополита Сергия к советскому государству и его возглавителям, не следует упускать из виду, что это знаменитое воззвание, подписанное тремя иерархами Московского Патриархата, двенадцатью священниками и одним мирянином, было выпущено 5 апреля 1944 года — то есть уже в ходе подготовки эвакуации германской армии, когда скорое поражение Германии становилось очевидным… Второй фронт был открыт ровно два месяца спустя… А уже к 7 ноября 1944 года, согласно официальным советским сведениям, все оккупационные вой­ска оставили советскую территорию.
И именно в это время прозвучало разошедшееся по всему миру и даже записанное на доступную и ныне кинопленку заявление митрополита Сергия, определенно засвидетельствовавшего однозначно антихристианский характер советской государственности: «Большевизм есть безбожие и бесчеловечность, насилие и ложь. Такова его неизбывная сущность, его неизменная природа. Таков он был четверть века назад, таков он и теперь. Можно ли думать, что после 25 лет свирепого преследования Церкви большевики вдруг стали Её поборниками, после двадцати пяти лет террористического попрания свободы вдруг стали Её защитниками, после двадцати пяти лет рабовладельческого издевательства над Россией вдруг прониклись любовью к ней? Было бы безумием поверить этому. Сталин не Савл и Павлом не станет».
Большинство подписавших этот документ не эвакуировались с отступавшей германской армией, а предпочли остаться в Отечестве, подвергая себя несомненной опасности.

Вопреки действующему законодательству

В деятельности Миссии чрезвычайно важным представляется еще одно очевидное обстоятельство, о котором ­почему-то не пишут и не говорят…
Согласно советским (и не только советским, а также французским, бельгийским, норвежским, датским и иных стран) юридическим представлениям, на оккупированных армиями противника территориях продолжало действовать прежнее законодательство, и обитатели этих земель обязывались уходившей вместе с армией советской администрацией сообразовываться в своих действиях именно с нормами советского законодательства. В течение всего времени существования Миссии в её работе приняли то или иное участие многие десятки тысяч советских граждан. Они крестили своих и чужих детей, организовывали церковные детские школы и кружки, создавали церковные благотворительные и просветительские организации, сами без всякого на то от советских органов власти согласия изымали для церковного употребления из музеев и иных государственных депозитариев предметы религиозного культа и искусства — церковные сосуды и облачения, иконы, книги и разнообразные предметы церковного обихода, иногда имевшие значительную художественную и материальную ценность, или же получали всё это с согласия органов оккупационной администрации. Они выселяли клубы, кинотеатры, планетарии, музеи, учебные заведения, склады, колхозные и производственные учреждения из захваченных советской администрацией зданий храмов и церковных школ, восстанавливали заброшенные церкви и часовни и даже возводили новые на государственной земле.
Но все перечисленные действия, прежде всего — пропаганда религии, согласно советскому законодательству, относились к числу тяжких преступлений, за многие из которых наказания полагались суровейшие. Таким образом, все эти руководимые Церковью и церковными интересами многие десятки тысяч человек, возвращая Церкви и христианам столетиями приобретавшееся ими имущество, ежечасно нарушали советское законодательство. Не говоря уже о том, что делали это они при покровительственном бездействии или даже при неявной помощи оккупационных администраций. То есть они однозначно становились соучастниками противника в расхищении социалистической собственности, отчасти ранее награбленной строителями советского государства у Церкви и частных лиц.
Удивительнее всего, что это делали люди, почти четверть столетия прожившие при правлении большевиков: за минувшее время полностью сформировалось два поколения, причем второе составляли те, кто уже и родился при власти Советов… Это были деятельные люди советского воспитания, в значительной мере — молодого возраста, без сомнения, представлявшие, какой опасности они себя подвергают в случае возобновления коммунистического правления. Остается только догадываться, насколько невероятную силу имела и на какую благодарную почву упадала проповедь организованной митрополитом Сергием Миссии и каждого из её проповедников.

Встреча двух Россий

И, наконец, еще одна важнейшая заслуга митрополита Сергия — несвободного подсоветского иерарха, два десятилетия прожившего в условиях строгой изоляции от событий русской жизни в странах рассеяния.
С первых дней организации Миссии он привлек к её работе нескольких представителей молодого поколения православной части русской эмиграции, возраставших в дружных семьях парижского Русского студенческого христианского движения или латвийского Христианского единения и получивших образование в стенах православного Богословского института, созданного в 1925 году митрополитом Евлогием на Сергиевском подворье в Париже именно с целью возрождения православия в России уже после большевиков.
Необходимость минимального осовременивания церковной жизни традиционных русских областей Эстонии осознал, сотрудничая с РСХД, расстрелянный в 1941 году в Ленинграде Печерский епископ Иоанн (Булин), устроитель знаменитых на всю Европу Общих съездов РСХД в Печерском (1929 год) и Пюхтицком (1930 год) монастырях и организатор Пастырского съезда 1930 года в Печерах, в течение которого церковные работники из епархии митрополита Евлогия делились со здешним духовенством собственным опытом работы в среде русской молодежи эмиграции.
Именно выпускники Богословского института Алексий Ионов, Николай Трубецкой, Федор Ягодкин, Владимир Толстоухов, Василий Рушанов (убит в марте 1943‑го) и деятельные работники РСХД Константин Шаховской и Георгий Бенигсен проявили себя активнейшими и успешнейшими пастырями и работниками с молодежью. Они даже полвека спустя продолжали дело Миссии и её героического основателя, и всеми способами регулярно напоминали о ней — и в прессе, и на церковных съездах, и на радио. Именно из радиопередач Миссии слушатели во Пскове и множестве населенных пунктов тогдашней Ленинградской области впервые услышали православное богослужение и выступления священников — протоиерея Георгия Бенигсена и протопресвитера Алексия Ионова. И несколько десятилетий спустя из религиозной программы «Голоса Америки» советские слушатели узнавали о Миссии от её непосредственных тружеников и псковских радиопроповедников военных лет. Так еще при своей жизни митрополит Евлогий смог узнать, что надежды создателей Богословского института не были призрачными, а труды напрасными: выпускники Института своевременно пришли в Россию и сумели использовать полученные в Париже знания и навыки церковной работы. Именно благодаря разумным усилиям советского митрополита Сергия (Воскресенского) встреча молодого поколения церковной русской эмиграции с православными в Отечестве состоялась.

Ответ давно уже дан

К сожалению, после появления в 2008 году во всех отношениях удачной монографии К. П. Обозного «История Псковской Православной миссии 1941–1944 гг.» (М., 2008) устремившиеся за ним вместо изучения того, что и как делала и сделала в Русской Церкви Псковская миссия, сосредоточились на безразличном для христиан вопросе «С кем была Псковская миссия?». А одно из появившихся с тех пор собраний относящихся к её деятельности документов даже организовано на манер документального приложения к вожделенному составителями, но уже бессмысленному обвинительному акту.
Однако ответ на вопрос: «С кем была Псковская миссия?» давно уже дан — деятельностью самой Миссии, каждым из составивших её работников. Миссия, несомненно, была со Христом и Его Церковью, была с теми, кто сохранял и сохранил верность Церкви в продолжение двух десятилетий подсоветского одичания, была и с теми, кто тянулся ко Христу, часто не имея вовсе никакого представления о Его Церкви. Миссия определенно не была с богоборцами, с их сторонниками во всем мире и с их открыто антихристианским государством. Рассуждать по этому поводу возможно, но добавить к этому нечего.
Согласно меткому замечанию ладомировского архимандрита и будущего архиепископа Серафима (Иванова), порою причудливо совершавшееся церковное восстановление военных лет явилось очевидным проявлением удивительного «прехитрения Божия», которое позволило всё случайно (или чудесно?) уцелевшее и всё доступное после двух десятилетий советской вакханалии собрать, совместить и обратить ко благу церковному и к безусловному посрамлению наглых и свирепых, но безнадежно безуспешных врагов Церкви.

Заново Россию крестили

Значительным результатом Второй мировой вой­ны стало стремительное обрушение агрессивной богоненавистнической психологии значительной части советского населения. Вожделевшие открытия второго фронта большевики вынуждены были организовать возобновление патриаршества и заявить о допустимости существования в пределах пролетарского государства двух взаимоисключающих идеологий. И в оставшиеся 48 лет своего существования, как ни лягали Церковь и отдельных её представителей, вынуждены были всё же постоянно жить с оглядкой на мнение окружающего мира.
Бдительное внешнее внимание к положению Церкви и христиан в СССР исключительно важно было именно для православных, поскольку католики и разнообразные протестанты уверенно обращались к заступничеству своих заграничных единоверцев. Православные же братские Церкви в послевоенное время почти повсеместно утратили свое высокое государственное положение и международное влияние, хотя Болгарский патриарх и украшал собою все официальные государственные мероприятия, а ектению «Блаженопочиналия наш освободител император Александър Николаевич и всички воини, паднали на бойното поле за вярата и освобождението на нашето отечество, да помене Господ Бог в царството си» Болгарская коммунистическая партия не сумела и не посмела запретить и за полстолетия.
Бесконечно важными для советских христиан были активнейшая просветительская деятельность русской эмиграции и русские христианские книгоиздательства — книгопечатня преподобного Иова Почаевского в Джорданвилле и YMCA-Press в Париже, доставлявшие свою продукцию в Отечество всеми мыслимыми нелегальными способами. При этом весьма заметную роль в такой работе продолжали исполнять немногочисленные перебравшиеся в Европу и Америку недавние сотрудники Миссии, а уроженцы прежних польских земель составили основу студенчества новооткрытых советских духовных семинарий и академий. Это зачастую вызывало недоумение, и автор этих строк, тогда 20‑летний студент, вопросивший протоиерея Богдана Сойко о неясных причинах обилия украинских священников в ленинградских храмах, услыхал ироничный ответ: «Это по заслугам, — пояснил только что назначенный милейший настоятель Никольского собора (в то время — кафедрального), — это за то, что мы заново Россию крестили…»

Обильные плоды

Действительно, начатое сотрудниками Псковской миссии фактическое повторное крещение Руси, о котором в годы вой­ны свидетельствовали и сами миссионеры, продолжалось и с окончанием вой­ны, когда функции миссионеров в значительной степени переняли именно не отравленные государственным безбожием уроженцы тех областей советского государства, куда власть большевиков запоздала на два десятилетия. Для советского Ленинграда такую роль «христианского резерва» выполнял прежний Печерский уезд Эстонской республики, переписанный в конце вой­ны из ЭССР в РСФСР и населенный ни на кого не похожими совершенно русскими людьми, крестьянами по преимуществу, сохранившими православную душу и традиционную простую русскую жизнь в почти неповрежденной чистоте. Таких русских мирян и таких пастырей (а все почти священнослужители Изборско-­Печерского края в той или иной мере являлись соработниками Псковской миссии) можно было встретить в Европе и в других частях света, но их не оставалось в СССР. И великое счастье общения с этим, по точному определению митрополита Антония (Храповицкого), «незагаженным уголком России», находящимся в пределах нескольких часов пути от колыбели пролетарской революции, в значительной степени определяло состояние духовной жизни второго по величине центра страны советов.
Стоит отметить, что некоторые элементы, удачно привнесенные сотрудниками Миссии в церковную жизнь военных лет, сохраняются и сегодня — например, в приходе святителя Николая в Любятове, где настоятелем состоит достойнейший протоиерей Владимир Попов, зять Псковского миссионера протоиерея Константина Шаховского. Значительная часть окормлявшихся Миссией храмов с той поры не закрывались, некоторые из них впоследствии были разрушены. Немногие и сегодня сохраняют интереснейшие памятники стремительно возрождавшегося в военные годы церковного искусства (иконостас храма в селе Камно), а отобранный у безбожников и возвращенный к жизни Миссией древний Псковский собор по-прежнему поражает своим изумительной работы рассохшимся, но совершенно живым иконостасом, вот уже несколько столетий успешно уклоняющимся от спасительного осквернения реставраторами.
Жертвенный подвиг Виленского митрополита Сергия приносит и поныне обильные плоды, и успешно сбереженную от посторонних рук своеобразную эстафету духовной работы Псковской православной миссии перенимают уже современные пастыри и миряне.