По натуре я созидатель
Потаенная вера
— Вячеслав Адамович, ваша семья была верующей? Говорили ли вы со взрослыми о религии?
— Вы знаете, у нас в семье было принято воспитывать детей не с помощью нотаций, нравоучений, а по принципу «Делай, как я». Это касается и родителей, и бабушек-дедушек. Я видел дома, как бабушка обращается с молитвами к иконе святителя Николая. Как и во многих домах, у нас был святой угол, отделенный вышитыми занавесочками. Каждое утро, каждый вечер, перед обедом она обращалась к Богу, молилась, и мы это видели. Думаю, это отложилось в подсознании. Был случай, когда на наших глазах сносили церковь в соседнем селе. И председатель совхоза, женщина, когда тракторист отказался, сама зацепила трос, села в трактор, завела его—и купола и крест полетели вниз. Мне было в ту пору лет шесть-семь. Я понимал, что произошло что-то ужасное. Когда мы пришли домой, бабушка сказала: «Внучек, не волнуйся, ты еще много храмов в жизни построишь». Я тогда её не спросил, поэтому не знаю, что она имела в виду. Возможно, она говорила в переносном смысле, о храме души. Но в душу это запало, и, начиная строить новую церковь, я всегда вспоминаю бабушку. Помню, она еще говорила: «Если человек перекрестил себя, значит, он весь день под защитой Бога».
— А родители?
— Мама была верующим человеком, но это тогда не только не поощрялось, а наказывалось. И мама, как и многие в то время, не показывала свою веру явно. Мы, дети, видели, как она, садясь за стол, украдкой крестилась. Думаю, что она молилась, когда мы еще или уже спали.
Отец к вере поначалу относился нейтрально. Он пережил коллективизацию, Финскую войну, был партизаном во время Великой Отечественной, в 63 года потерял зрение. Иногда мы говорили с ним о вере, он пытался что-то понять, вникнуть. После смерти мамы я забрал его в Петербург, и последние восемь лет он жил с нами. Я познакомил его с монахами с подворья Валаамского монастыря. Его взгляды поменялись, он исповедовался перед смертью. Умер он, слава Богу, искренне верующим человеком.
— Когда вы осознали себя верующим — в школе, в институте или ещё позже?
— Скорее всего, подсознательно я был верующим с детства. Но реально осознал себя верующим после реконструкции зданий Духовной академии. На территории Лавры находились в то время и светские учреждения, среди них — учебный комбинат Главзапстроя. Мне было поручено построить новый комбинат в Купчино, расселить и отремонтировать академические здания. Я общался с ректорами—архиепископом Кириллом (Гундяевым), нынешним Патриархом, и сменившим его архимандритом Мануилом (Павловым), будущим митрополитом Петрозаводским и Карельским. Были неформальные беседы за чашкой чая, я спрашивал про веру, про Библию, про путь к Богу. Отец Мануил, например, мне рассказал, что был секретарем комсомольской организации ЛОМО, ему было поручено вести атеистические беседы с молодежью. Он решил изучить предмет досконально — и так проникся, что бросил всё и поступил в семинарию. Вот после таких бесед я и пришел к вере по-настоящему. Позже много общался с матушками Иоанновского монастыря на Карповке, и беседы с ними окончательно утвердили меня в православной вере. И впоследствии, когда в работе возникали трудности, я всегда шел в монастырь на Карповке, молился, беседовал с монахинями — и все проблемы буквально испарялись. Был такой случай: когда я находился в отпуске, мою компанию нагло лишили лицензии—это были происки конкурентов. Я пришел в монастырь, мы спустились в усыпальницу батюшки Иоанна Кронштадтского, и священники монастыря отслужили молебен о вразумлении этих людей. На следующее утро прихожу на работу, а человек, который всё это организовал, вдруг говорит: «Прости, я виноват, вот твоя лицензия». Думаю, что без заступничества святого Иоанна Кронштадтского дело не обошлось.
В России — и далее везде
— Какой храм вы построили или восстановили первым?
— Первым религиозным объектом, который я построил по собственному желанию, была часовня святого Николая в деревне Воложба Тихвинского района. Я ездил туда к своему другу на рыбалку. Однажды мы прогуливались по окрестностям и обратили внимание на странные очертания холма. Поднявшись, увидели остатки старого фундамента и нашли полусгнившую дощечку, на которой можно было разобрать надпись «святитель Николай». Начали выяснять. В архивах Тихвина нашли эскиз часовни святителя Николая — кстати, оказалось, что эти развалины находятся «под охраной государства», как тогда писали. Нашли и фотографии внутреннего убранства. Решили построить новую часовню. Получили благословение местного благочинного и построили, она и сейчас стоит.
Затем были храмы Георгия Победоносца, Крестовоздвижения, Андрея Первозванного и Всех русских святых на Кипре, Царственных страстотерпцев в Сербии, Всех святых в Белоруссии, Ксении Блаженной на Лахтинской, Рождества Христова на Песках и многие другие. Мы сейчас в Сербии строим второй храм, потому что первый уже не вмещает всех желающих.
— В какой храм из построенных вами чаще всего ходите?
— К дому мне ближе Крестовоздвиженский, в основном хожу туда.
— Вы строите храмы по просьбе той или иной общины или по собственной инициативе?
— Скорее — по воле Божией. Часто получается, что желания общины, батюшек и мои совпадают. Обычно всё начинается с разговора о том, что неплохо было бы… а дальше какая-то сила начинает двигать все процессы. Конечно, не без трудностей: препятствий хватает при каждом строительстве.
Почему решили строить храм Святых царственных страстотерпцев в Сербии? Когда я был в Белоруссии, мне рассказали, по каким местам проезжал император Николай Второй, и я подумал, что он мог встречаться с моими предками крестьянами. Потом, когда я вернулся из Белоруссии, совершенно случайно познакомился со священником из Сербии и рассказал, что хотел бы построить храм в честь святой царской семьи в России. Он говорит: «Вы знаете, что в Сербии есть монастырь, посвященный царской семье? Давайте лучше там храм построим!» Конечно, я сказал: «Давайте!», и мы отстроили весь монастырский комплекс.
Или, к примеру, храм Крестовоздвижения на Каменке. На открытии жилого квартала «Юбилейный» я произнес речь, в которой сказал, что в этом квартале будет всё необходимое для жизни: детские сады, школы, поликлиники, парикмахерские… И вдруг мне кто-то задаёт вопрос: «А церковь будет?» Я ответил: «Да, у меня есть мечта построить здесь церковь». Квартал начал застраиваться, и я стал думать, где строить, с чего начать. А в это время параллельно протоиерей Евгений Шогенов, мы ещё не были знакомы, думал о том же. И когда мы встретились, поняли, что наши мысли совпадают. Сегодня храм сияет куполами и крестами и колокольным звоном зазывает прихожан.
— А как пришла идея построить такой же храм на Кипре?
— Всё началось с нашей первой встречи с митрополитом Тамасосским и Оринийским Исаией 26 февраля 2015 года. Издатели альбома «Монастыри Кипра» попросили меня обсудить возможность консультирования и редактирования альбома владыкой Исаией. Мой кипрский друг Петрос организовал эту встречу. Владыка Исаия и его секретарь отец Серафим хорошо говорят по-русски, беседа шла легко и непринужденно. Владыка провел нас по всей территории митрополии, показал деревянную церквушку, построенную румынами, и сказал: «У меня есть мечта построить небольшую деревянную церковь, посвященную всем русским святым. Я уже представляю её внутреннее убранство, иконы, алтарь. Только вот проблемы с финансированием…» Он так увлеченно говорил о своей мечте, что я не выдержал и показал ему фотографию церкви, которую мы построили для Сербии. Это была небольшая, выполненная в чисто русском стиле красивая деревянная церковь. Сруб мы делали недалеко от Санкт-Петербурга, затем на грузовых машинах, их было семь, увезли в Сербию и там собрали. Иконостас и всё внутреннее убранство сделали российские мастера. Владыка загорелся: «Очень красивая, вот бы нам такую!» Я предложил, чтобы церковь построили мы, а владыка озаботился её убранством.
Через несколько дней я уехал в Санкт-Петербург… и три ночи плохо спал, всё думал, какой же храм построить на территории Тамасосской митрополии, чтобы это выглядело достойно для Кипра и напоминало о России в том масштабе, которого заслуживает Русская Православная Церковь.
Так случилось, что в это же время мы завершили проектирование храма Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня в Санкт-Петербурге. Проект был выполнен нашей компанией «Эталон-проект» под руководством Константина Рядинских при участии архитектора Андрея Катцова и главного конструктора Николая Голованова. Но из-за различных бюрократических проволочек мы тогда, к сожалению, не могли получить разрешение и приступить к строительству. И я подумал: «А почему бы по этому проекту не построить храм на Кипре?» В ту же ночь написал об этой идее владыке, приложил виды этого храма... И рано утром в тот же день получил ответ: «Я не верю моим глазам. Это большое чудо. Мы, конечно, согласны и очень благодарны за эту идею». Я понял, что мы с владыкой все эти три дня были на одной волне, думали об одном и том же. У меня ощущение, что я знаю его всю жизнь, мы понимаем друг друга с полуслова.
Многогранный культурный процесс
— Впоследствии вы организовали на Кипре греко-славянский культурный фестиваль…
— Да, фестиваль «КипРус», только в этом году он, к сожалению, не состоялся из-за коронавируса. Место, где мы построили храм апостола Андрея Первозванного и Всех русских святых, становится центром притяжения православного мира. Мы приглашаем русских артистов, киприоты приглашают греческих. Три года 1 мая проходил этот фестиваль, и в 2019 году одновременно на его площадке находились 9 тысяч человек, а в течение дня его посетили 15 тысяч. В этом году мы проводить его уже не будем, потому что у нас запланировано еще немало мероприятий. Зато на следующий год хотим, чтобы он проходил два дня, а не один.
— Основанный вами фонд «Созидающий мир» помогает не только Церкви, но и культуре. Чего, на ваш взгляд, не хватает современному культурному процессу?
— Современный культурный процесс очень многогранен, в каждом направлении есть свои проблемы и успехи. К примеру, на литературу негативное влияние оказывает прогресс в области IТ. На смену книгам пришли электронные носители информации. Книги очень плохо распродаются, не приносят дохода писателям и поэтам. Сейчас литераторы не могут жить одним писательством, вынуждены где-то работать, часто уходят в рекламу, а реклама — это разовый товар. На смену писателям приходят блогеры, для которых не важен смысл — важны «жареные» публикации, приносящие лайки, в свою очередь, приносящие рекламу и возможность заработать.
То же и с кинопродукцией — востребованы в основном детективы с практически одинаковыми сюжетами. В противовес этому мы работаем над серией фильмов «Великие и забытые». Я однажды наткнулся на документ за подписью, кажется, Орджоникидзе, с длинным списком фамилий и резолюцией: «Предать забвению». В этом списке — имена великих людей, которые творили Россию, создавали промышленность, сельское хозяйство… Их и велено было предать забвению, и это было исполнено. Когда мы сделали первый фильм «Пётр Губонин», никто не знал, кто это такой. Это был человек, историю которого надо показывать по телевизору. Он закончил три класса школы, был крепостным, но к тридцати годам стал одним из самых богатых людей России —кажется, на третьем месте. Ему принадлежали фабрики, заводы, железные дороги. Он много занимался благотворительностью: построил школы, университеты, храмы. Но, поскольку «капиталист-империалист», оказался в этом списке. Мы сделали фильм про брата художника Василия Верещагина — Николая, который изобрел вологодское масло. В Швейцарии ему поставлен памятник, по его рецепту швейцарские сыроделы делают сыры, а у нас его никто не знает. Мы сделали шесть фильмов, уже получили прокатное удостоверение, хотим запустить на телевидении. Но на Первом канале или «России» это точно не покажут, им неинтересно. Надеюсь, покажут на «Культуре», еще на каких-то телеканалах.
Сегодня, как ни удивительно, развивается изобразительное искусство. Все уже пресытились постмодернизмом, когда банан приклеивают скотчем к холсту и продают за сто двадцать тысяч долларов. Люди соскучились по реальной, хорошей живописи и скульптуре.
Но я не стал бы говорить, что сейчас всё «плохо-плохо». Свободы достаточно, любое произведение можно разместить в интернете. Не нужно ждать манны с неба, надо культуру развивать каждому на своем месте—тогда она оживится. И люди по культуре соскучились: смотрите, хорошая выставка или спектакль — и все стремятся пойти. Вот мы поставили в Самарском театре оперы и балета спектакль «Три маски короля» — так на него билетов не достать!
— В прошлом году была учреждена премия «Созидающий мир». Церемония вручения премии была перенесена. Состоится ли она 10 ноября, как было намечено?
— Церемония была перенесена по понятным причинам. Интерес к этой премии огромный во всех концах России. Для нас это было очень важно — не ограничиваться Санкт-Петербургом и Москвой. Прислали более 600 живописных работ, более шестидесяти скульптурных. Жюри работает, так что я уверен, что присуждение премии состоится. Будет награждение публичным или нет — зависит от эпидемической обстановки. Нам к дистанционному режиму не привыкать — мы провели таким образом конкурс детских рисунков «Моя Россия».
— При храмах, которые вы воссоздаете, открываются музеи: при храме святой Ксении Блаженной, при строящемся храме Рождества Христова на Песках. Решение создать музеи проистекает из истории этих конкретных храмов?
— Да, эта практика набирает обороты. Когда начинается строительство или восстановление храмов, конечно же, стараешься более полно изучить житие святых, в честь которых строится храм, углубляешься в историю, находишь много интересных материалов, и хочется, чтобы об этом знали прихожане и гости города. Первый такой музей с нашим участием появился в монастыре Иоанна Кронштадтского на Карповке. Рядом с усыпальницей уже существовала небольшая экспозиция, мы это помещение реконструировали, экспозицию расширили, и сейчас там очень хороший музей. Там есть даже облачения батюшки Иоанна, его личные вещи. При храме Ксении Блаженной условия позволяли создать экспозицию, она будет очень необычной. Ну а когда стали заниматься воссозданием храма Рождества Христова на Песках, там Сам Бог велел создать музей: у храма богатейшая история, он строился известным архитектором, в нем велась активная приходская жизнь, потом был разрушен, священники репрессированы… Кстати, замечательный музей организован при храме святого апостола Андрея Первозванного и всех русских святых на Кипре. Много экспонатов предоставил сам владыка Исаия, он продолжает собирать экспонаты, среди которых есть очень древние.
— Поддерживаете ли вы связи с уже существующими в Санкт-Петербурге церковными музеями?
— К сожалению, не всегда получается посещать и помогать. Кто-то обращается, кому-то помогаешь, но всё это бессистемно. Вообще-то я по натуре созидатель, мне всё время хочется созидать что-то новое и запускать в самостоятельную жизнь.
На родину батюшки Иоанна
— Расскажите о восстановлении святынь в Суре, на родине святого праведного Иоанна Кронштадтского.
— С просьбой помочь в восстановлении Никольского собора в селе Сура Архангельской области ко мне обратился протоиерей Николай Беляев, старший священник монастыря на Карповке. Показал мне фотографию развалин. Картина, конечно, была удручающая — вокруг остатков стен всё заросло деревьями. Я откликнулся. Начали с малого: завезли кирпич, а это можно сделать только зимой, поскольку моста там нет. Для доставки грузов водным путем построили большую лодку и подарили монастырю. Она примитивная, но довольно вместительная. К восстановлению собора активно подключились матушка Митрофания и созданный для этих работ фонд. Вскоре общими усилиями собор был восстановлен. Тогда же Святейший Патриарх Кирилл принял решение возродить в Суре женский монастырь, и матушка Митрофания была назначена настоятельницей—это, кстати, было её мечтой: вся её жизнь была связана с батюшкой Иоанном Кронштадтским. Потом мы стали возрождать часовни, монастырские корпуса. Подарили монастырю экскаватор, машину, дизельную электростанцию и многое другое.
Успенский собор сейчас находится на консервации. И конечно, существует мнение, что для такого селения, как Сура, Никольского собора вполне достаточно. Но мы, тем не менее, не оставляем надежды когда-нибудь его восстановить. Сложность в том, что он находится под охраной ГИОП и любые работы возможны только с их согласия. Собор большой, построен он не очень удачно: нет подвального помещения, а нижнее перекрытие деревянное. Мы пытаемся заказать проект реконструкции, года три мучаемся, но никто пока не сделал, наоборот, все объясняют, как это трудно. Условия на Севере, конечно же, не лучшие: короткое лето, суровая зима, плохая транспортная доступность…
— Но, может быть, там когда-нибудь мост появится? Это весьма облегчило бы подвоз материалов…
— Да, мы хотим создать фонд и построить мост, но это пока дело будущего.
Наука управлять
— Есть ли у вас команда архитекторов? Какие требования предъявляете к архитектору?
— Каждый архитектор, как и любой творческий человек, индивидуален, и собрать команду архитекторов практически нереально. Да и не надо: архитектура, в том числе и храмовая, должна быть разнообразной. Поэтому мы привлекаем разных архитекторов, и храмы получаются разные.
Но в первую очередь — архитектор должен быть верующим. Безусловно, хороший профессионал, с хорошим опытом, гибкий в принятии нестандартных решений. И, конечно же, болеть за результат.
— Насколько вы вмешиваетесь в проект? Наблюдаете ли лично за этапами строительства?
— Я не просто вмешиваюсь или наблюдаю, я лично управляю всем процессом по созданию храма, вникаю во все детали, руковожу подбором всех исполнителей. При этом на ранней стадии архитектурного проектирования я даю возможность архитектору выразиться в полном объеме, но не выходя за рамки церковных канонов. В процессе строительства провожу совещания, совместно решаем насущные вопросы, корректирую планы, графики вне зависимости от того, где я нахожусь в данный момент. Нынешние технологии позволяют успешно управлять и дистанционно.
— Вам во многом помогают члены вашей семьи. Расскажите об этом подробнее.
— Моя жена — творческий человек. Обычно, когда люди выходят на пенсию, они начинают заниматься огородом, а Галина стала писать стихи — в юности тоже писала, потом был большой перерыв. Уже пятая книга у нее выходит. Любая женщина весьма щепетильно относится к бюджету семьи, и не все жены бизнесменов приветствуют участие своих мужей в благотворительности, тем более — в такой затратной, как строительство храмов. Моя жена, слава Богу, позитивно относится к моей деятельности. В этом и заключается её главная помощь. Не так давно митрополит Варсонофий наградил мою жену орденом. Считаю, что это заслуженно, ведь она дает мне возможность спокойно, без нервотрепки заниматься тем, к чему лежит душа. Кроме того, Галина активно участвует в организации театрально-концертных мероприятий. Невестка Юля и внучка Настя помогают мне в организации и проведении выставок изобразительного искусства.
— В одном из прошлых интервью вы весьма критично высказались о мировой практике противостояния эпидемии коронавируса. Довольно долгое время в России для прихожан храмы были закрыты. Видите ли эту меру обоснованной, или этого можно было избежать?
— На этот вопрос очень сложно ответить. Я поначалу возмущался, ведь раньше такого не было, чтобы прихожан не пускали в храмы. С другой стороны, болезнь косит не разбираясь: когда священники, монахи стали болеть и умирать, я подумал, что это правильно, что службы совершаются без участия прихожан. Часто смотрел трансляции из храма великомученика Георгия Победоносца. К сожалению, и некоторые клирики нашей епархии тоже переболели. Поэтому, скорее всего, решения по режиму самоизоляции были правильными. Излишней во всех принятых мерах была только, на мой взгляд, угроза штрафов.
Волшебное слово «спасибо»
— Сейчас часто можно услышать, что у Русской Православной Церкви в 1990-е был «кредит доверия», которым она «не смогла воспользоваться», потому что «вместо борьбы за души людей принялась строить храмы и золотить купола». Что вы думаете о подобных высказываниях?
— Доля правды в этом есть. Надо было больше внимания уделять работе с людьми. Но что вы хотите: более 70 лет борьбы с религией, различных ограничений и запретов, да и просто разрушения церквей, монастырей и храмов, уничтожения священнослужителей! После этого не так уж много осталось настоящих батюшек, которые могли бы работать с людьми. С одной стороны, надо было усиленно готовить нормальных священников, с другой — разрушенное всё же надо восстанавливать, потому что куда же этим батюшкам идти? Ведь людей мало собрать, надо привести их куда-то. Но оказалось, что церкви построить легче и быстрее, чем подготовить настоящих батюшек.
— В нашем обществе часто с недоверием относятся к бизнесменам, которые занимаются благотворительностью. Что можно сделать, чтобы изменить такие настроения, или ничего делать не надо, всё само пройдет?
— В нашем обществе культивируется недоверие к предпринимателям и бизнесу в целом, не имеет значения, занимается бизнесмен благотворительностью или нет. С самого верха спускается мнение, что все бизнесмены жулики, и СМИ радостно это подхватывают. В кино и сериалах часто ставят знак равенства между бизнесменом и бандитом. Не надо забывать, что и менталитет у русского обывателя своеобразный. Разговариваешь с западным человеком, он говорит: мне, наверное, нужно больше и лучше работать, чтобы стать таким же богатым, как мой сосед. А наш человек почему-то считает, что лучше сжечь имущество богатого соседа— пусть он, гад, живет так же бедно, как я. И среди чиновников недоверие к бизнесу тоже культивируется. Изменить отношение можно только на всех уровнях—во власти, в СМИ, а потом и в обществе. Для этого надо показывать позитивные примеры, их у нас множество. Приглашать на телевидение бизнесменов, давать им возможность выступать, организовывать открытые дискуссии, обсуждать проблемы и прочее. Писать о том, что бизнесмены приносят пользу—развивая свое дело, они дают другим людям возможность работать и зарабатывать, а также занимаются благотворительностью. Может быть, мы доживем до тех дней, когда русский человек скажет: «Я тоже хочу жить достойно», начнет головой думать и руками работать. Тогда и к благотворителям отношение изменится. Ведь ради чего всё делается? Ради «спасибо». Когда благодарят, я всегда радуюсь.