Отец солдатам

Я родился в Чернигове. В 1972 году окончил школу. До армии оставался еще год, и я решил пойти работать, чтобы поддержать родителей. Отец, который трудился в Черниговской реставрационной мастерской, решил взять меня к себе. Все храмы тогда были закрыты или превращены в музеи. И реставраторы занимались поддержанием храмов, их икон и фресок в надлежащем виде, в том числе перекрывали крыши: мы снимали старое железо, клали новое. Работа как работа, но у меня был жуткий, животный страх высоты: два метра до края крыши, а я уже в полуобморочном состоянии. Клин клином вышибают: записался в парашютную секцию ДОСААФ. И все прошло!.. Благодаря этому опыту я попал в истребительный авиационный полк под Будапештом, служил на должности укладчика парашютов, облетел всю Венгрию. После срочной службы было Харьковское высшее авиационно-инженерное военное училище, потом двадцать лет в летных войсках. Последнее место службы — авиационная база в Левашово. После армии с 1995 года работал замдиректора обычной общеобразовательной школы Выборгского района, преподавал физкультуру, труд, ОБЖ.

С 1989 года стал постоянно ходить в храм (до этого был «захожанином»). Сначала в Спасо-Парголовский, где тогда служил отец Василий Лесняк. Потом — на приход отца Василия Ермакова на Серафимовском кладбище. Частенько заходил помолиться прямо в военной форме, и мне даже замечания делали: «Не смущай народ, надень гражданскую одежду». «Пусть привыкают военных в храме видеть», — отвечал я.

Самому стать священником… у меня и мысли такой не было. Как-то в 1993 году я подошел за благословением к отцу Василию Лесняку. Он меня увидел, улыбнулся и говорит: «А, Анатолий! Сертоловский военный батюшка!» Какой странной мне показалась эта реплика! А через 12 лет меня рукоположили к храму святого Сергия Радонежского в Сертолово. Храм этот срубили в 2002 году по инициативе православной общины, членом которой был и я. Когда приход разросся, появилась необходимость в постоянном втором священнике. И выбор пал на меня…

В 2009 году меня пригласили освятить боевое знамя ОУЦ Сертолово‑2. Это был первый подобный опыт. Я совершил освящение по полному чину, начальник штаба округа вручил знамя командиру, потом был торжественный марш, а после, как полагается, застолье. Когда мне дали слово, я всех поздравил, а потом и говорю: «Отцы-командиры, давайте развиваться не только материально, но и духовно. Начнем с постройки часовни на территории учебной части». Присутствовавший там глава муниципального образования Сертолово тут же откликнулся и предложил финансирование. В 2010 году я уже служил первый молебен в новом храме. А потом был официально назначен в Сертолово войсковым священником. Так сбылось пророчество отца Василия.

Год назад 95‑ю бригаду перевели в Горелово, но в Сертолово остался окружной учебный центр. Приходится «мотаться» туда-сюда. С понедельника по среду я живу в Горелово (мне выделили помещение в офицерском собрании), остальное время — в Сертолово. Кроме того, с недавнего времени митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Владимир назначил меня настоятелем храма Рождества Пресвятой Богородицы в поселке Черная Речка. Так что забот хватает…

Служба приходского и гарнизонного священников различается кардинально. Обычный батюшка помогает, как правило, только тем, кто к нему сам приходит. А у солдата нет возможности регулярно посещать храм. Разве что в воскресенье, и то, если он не в наряде. Поэтому «ноги в руки и вперед» — мне самому нужно обойти весь гарнизон: казармы, санитарные части, караул, автопарк (а есть еще и удаленные объекты). Периодически приходится служить в полевых условиях. Для этого у меня приготовлена специальная утварь: складной крест, который водружается на обычной воинской палатке, складной аналой, подсвечники (цинк из-под патронов с песком на подставке) и т. д. Все это сделано солдатами-умельцами по моей просьбе.

Одновременно весь личный состав я могу увидеть только во время общего утреннего построения (я всегда стою рядом с командиром), да еще, пожалуй, в столовой, где передо мной проходят все части гарнизона до последнего солдата. Раньше военный священник в основном участвовал в торжественных мероприятиях (присяга, день части, 23 февраля, 9 мая). Командиры просто боялись пускать священников в часть: мало ли, увидит батюшка какой-нибудь негатив — расскажет. Нынешнее положение позволяет мне не спрашивать ни у кого разрешения: иду, куда хочу; но стараюсь всегда согласовывать свои действия с командованием части, с которым у нас сложилось полное взаимопонимание. Я могу, допустим, до побудки, в шесть утра, прийти в казарму, чтобы посмотреть, как поднимаются бойцы, а вечером наблюдать за отбоем.

Однажды часть подняли по тревоге в 4 утра. Это проверяющие — человек семь — приехали из штаба округа. А на улице январь, и мороз еще тот. Я прибыл в штаб (каждый офицер должен отметиться, получить оружие и проследовать на объект), представился и собрался идти к солдатам. А один из проверяющих говорит мне: «Солдаты и без вас знают, что им делать». «Да, конечно, — отвечаю я. — Но мой долг — их поддержать». Тяжелее всего было тем, кто отвечал за автотехнику. Надо было сформировать колонну и выйти из автопарка, но машина зимой сложно заводится. И вот солдатики маялись, бедные, на морозе. Один уже, смотрю, весь синий. «Иди погрейся, — говорю, — тебя заменят». — «Нет-нет, батюшка, все хорошо». Видят, что священник рядом, — бодрятся.

Помню первые плановые учения. Они начались с построения личного состава и общего молебна. Я обошел всех — от командира части до солдата — с благословением и окропил святой водой. Потом во время прохождения колонны окропил каждую единицу техники. Дорога широкая, и каждый водитель специально делал крюк, желая проехать поближе ко мне. В кабинах водители открывали окна, чтобы святая вода попала внутрь. Ловили капли, крестились, улыбались… Без молебна с тех пор не обходится ни одно учение. Значит, для солдат это важно. Значит, они чувствуют поддержку. И морально-психологическую, и духовную.

Есть стереотип, что сейчас в армию идут ребята только из простых семей или неудачники, которые в университеты не смогли поступить. Это совсем не так: в армии служат и городские, и деревенские, и «неблагополучные», и «домашние дети». Кого-то призвали после школы, кого-то после колледжа, есть и с высшим образованием народ. Сейчас отслужившим предлагается определенный набор привилегий. Например, с военным билетом несравненно легче устроиться на государственную службу, пойти служить в «силовые структуры», а любой вуз обязан принять бывшего солдата без конкурса (на бюджетное отделение, разумеется). И многих это привлекает. Так что сегодня в армии солдаты разные.

Поэтому в моей службе главное — индивидуальное общение с бойцом. В первый же день после прибытия солдата в часть я стараюсь с ним поговорить и слежу за его судьбой все 12 месяцев. Моя задача — за это время показать каждому красоту православия, привить любовь к Богу и Церкви, чтобы, вернувшись домой, свою жизнь он осознанно строил уже на основании христианской веры.

Девять из десяти бойцов — крещеные. Но глубоко воцерковленных, которые регулярно исповедуются и причащаются, очень мало — не более 5%. Поэтому первые два месяца пос-ле моего официального назначения от меня бойцы просто шарахались. Нет, не от неприязни, а от обычной стеснительности: большинство понятия не имели, как вести себя со священником, некоторые вообще батюшку впервые в жизни увидели так близко. Потом, когда бойцы поняли, что я армию знаю изнутри и под меня не нужно подстраиваться, «зажим» в общении исчез. Кстати, я считаю, что священнику, не имеющему опыта военной службы, в армии будет нелегко. Как минимум, ему нужно пройти срочную службу. А батюшка — бывший офицер — идеальный вариант.

С солдатами мы разговариваем обо всем: от «как крестик освятить» до «как покреститься». Что такое исповедь, как подготовиться к Причастию, что можно в пост вкушать… Однажды ко мне майор подошел: «Моя трехлетняя дочь спрашивает, что такое молитва, и что происходит с человеком, когда он умирает, а я не знаю, как ей ответить»… Некоторым нужен житейский совет, кто-то нуждается в моральной поддержке.

Как и всякий священник, я не имею права разглашать то, что мне рассказывают на Исповеди или во время частных бесед. Я лишь могу обратить внимание командира на то или иное подразделение. Без конкретики. И наоборот: офицеры подсказывают, кому из бойцов нужна сугубая помощь священника. Стараюсь присутствовать на всех совещаниях и быть в курсе всех дел. Я уже давно не постороннее лицо в части.

У меня прямой выход на командира части. И это часто помогает. Например, однажды у солдата умер родственник, и нужно было срочно оформить документы, чтобы он хотя бы на похороны успел. А пройти все звенья — командир взвода, командир роты, командир батальона — это не менее полутора часов. Я схватил солдата за руку и отвел его прямиком в штаб. Пять минут — вопрос решен.

В бывших «ленинских комнатах» оборудовал «уголки православного воина». Иконы, Священное Писание, душеполезная литература, маленькие молитвословы, — в общем, все, что нужно. Подготовил специальные помянники. В них бойцы записывают имена своих родных, потом я поминаю их за богослужением.

По моим наблюдениям (да и командиры то же самое говорят), конфликтов в части стало на порядок меньше. В моем присутствии бойцы стараются не материться, а если у кого-то сорвется нецензурное словечко — извиняются. Наш начальник штаба — человек довольно жесткий и требовательный, и поэтому порой не сдерживается. Я однажды принес ему Библию и показал стих из Екклесиаста: «Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше, нежели крик властелина между глупыми» (Ек. 9, 17). И он, мне кажется, с тех пор старается этим словам следовать.

На мой взгляд, необходимо организовать духовную практику для семинаристов в воинских частях. Они бы помогали постоянному священнику за богослужением и заодно увидели и прочувствовали бы солдатский быт. Потом, если возникнет необходимость военного служения, они уже будут в курсе армейских реалий, будут знать, чем дышит и о чем думает солдат.