От Константина до Петра

ВОПРОС ПЕРВЫЙ: Зачем нужны патриархи, если есть епископы?

В Священном Писании патриархи не упоминаются, патриархов не знали мужи апостольские, и вообще какие-либо христианские тексты вплоть до V века о них не говорят. Во многих Православных Церквах иерархов с таким титулом нет, да и в России он появился только в конце XVI века, потом 200 лет Россия опять жила без патриарха и получила его вновь только в 1917 году. Впрочем, если бы не получила, всё равно Русская Православная Церковь была бы Церковью.

Патриаршество — по крайней мере, в том виде, как оно первоначально возникло в IV веке, — это плод тесного взаимодействия Церкви и государства. После признания христианства сначала допустимой, а потом официальной религией в Римской империи близость епископской кафедры к государственному управленческому центру либо отдаленность от него стали играть решающую роль. Конечно, и до 313 года в руках святителя Рима или Александрии было несколько больше административных возможностей, чем у епископов какого-нибудь провинциального городка. Но одно дело — «бодаться» со столичными чиновниками, для которых ты, в общем-то, потенциально опасный маргинал. Совсем другое — прямо влиять на государственные решения.

Уже в IV веке между митрополитами (епископами римских провинций) преимуществом места и чести пользуются те, чьи кафедры располагаются в крупных политических центрах: Риме, Александрии, Эфесе, Антиохии, Кесарии, Иерусалиме и Константинополе. Власть таких епископов, или экзархов, простиралась не только на конкретную римскую провинцию, но и за её пределы. Второй Вселенский Собор в Константинополе 381 года разделил территорию Римской империи на так называемые диоцезы и тем самым определил канонические границы власти экзархов.

Они всё чаще играли роль арбитров и «кризисных менеджеров» в спорах между епископами. Епископы диоцезов выступали гарантами того, что решение какого-­либо местного Собора является общеобязательным. Одновременно они отчасти блокировали апелляцию к государственной власти: недовольному епископу нет нужды обращаться к кесарю, если решение скреплено высшим авторитетом экзарха. Впрочем, обращение к светской власти оставалось равнодопустимой в спорной ситуации мерой.

Практика эта была окончательно закреплена девятым и семнадцатым правилами ­­IV Все­­ленского Собора в Халкидоне в 451 году. Процитируем первое из этих правил:

Если который клирик с клириком же имеет судное дело: да не оставляет своего епископа, и да не прибегает к светским судилищам. Но сперва да производит свое дело у своего епископа или, по изволению того же епископа, избранные обеими сторонами да составят суд. А кто вопреки сему поступит: да подлежит наказаниям по правилам. Если же клирик со своим, или со иным епископом имеет судное дело: да судится в областном cоборе. Если же на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великой области, или к престолу царствующего Константинополя, и пред ним да судится.

Экзарху, таким образом, принадлежал верховный суд в пределах конкретной области. Также он был вправе утверждать избранных на местном cоборе митрополитов и при необходимости определять им наказания. Экзарх мог посылать патриарший крест для основания какого-либо храма или монастыря — такая практика называлась ставропигией. Этим изначально власть его и ограничивалась. Экзарха, кроме того, должны были поминать во всех храмах области.

Самого слова «патриарх» в канонах Халкидонского собора нет. Оно впервые используется в 122-й новелле императора Юстиниана (531 год), придавшей этим церковным постановлениям силу государственного закона.

ВОПРОС ВТОРОЙ: Что такое пентархия?

Юстиниан — великий император, богослов и теоретик церковного управления. Его ­131-я новелла (545 год) определяет точное число и строгую иерархию епископских кафедр, которые обладают властью более высокой, чем у прочих митрополитов:

Постановляем, согласно с определения­ми Святых Соборов, чтобы святейший папа древнего Рима был первым из всех иереев, а блаженнейший епископ Константинополя, нового Рима, занимал второй чин после Апостольского престоладревнего Рима, и имел преимущество чести пред всеми прочими… И тридцать шестое правило Трулльского собора… прибавляет: «после же оного да числится престол Александрии, потом Антиохийский, а за сим престол Иерусалимский».

Взглянув на тогдашнюю карту Византии, легко убедиться, что пять патриарших кафедр охватывали пять крупных областей и тем самым являлись трансляторами единой воли христианского императора как главы имперской суперобщины. Увы, уже спустя сто лет арабские завоевания оторвали от империи Александрию, Антиохию и Иерусалим. И пентархия из управленческого механизма превратилась в идеологический конструкт. Он заключался в том, что согласное исповедание всех пяти пат­риархатов является залогом истинности этого исповедания. Присутствие на Соборе пяти патриархов автоматически делает этот Собор вселенским, а его решения — общеобязательными. Весьма спорный тезис, поскольку пять неправильных мнений не могут составить одно правильное, о чем недвусмысленно говорит Максим Исповедник в письме к монаху Анастасию:

Вчера, в восемнадцатый день месяца, который был Преполовением Святой Пятидесятницы, патриарх [Пётр Константинопольский] объявил мне, говоря: «Какой Церкви ты? Византийской, Римской, Антиохийской, Александрийской, Иерусалимской? Вот, все они с подвластными им епархиями объединились между собой. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к Кафолической Церкви, то соединись, чтобы, вводя в жизнь новый и странный путь, не подвергся тому, чего не ожидаешь».

Я сказал им: «Бог всяческих объявил Кафолической Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него, назвав блаженным Петра за то, что он исповедал Его (Мф. 16, 18). Впрочем, я хочу узнать условие, на котором состоялось единение всех Церквей, и если это сделано хорошо, я не стану отчуждаться».

Роковой удар юстиниановой модели пентархии нанесла схизма 1054 года. Конечно, новообразованные патриархии Сербии, Болгарии и, особенно, России в разное время стремились к тому, чтобы занять пустующее место Рима, но реальность позднего Средневековья ничего общего не имела с бытием Вселенской Церкви в рамках единого политического пространства. Тем более что в XVII веке этому препятствовали московские государи, противостоящие экспансии Османской империи, которая за прошедшие века проглотила Константинополь, Иерусалим, Антиохию и Александ­рию.

ВОПРОС ТРЕТИЙ: Почему Пётр Великий ликвидировал патриаршество?

Зачем России патриаршество понадобилось — понятно. Оно было символом русской самостоятельности, национальной полноценности. И закрепляло тезис о преемстве России от Второго Рима, о том, что именно наша страна является хранительницей православной веры до Второго Пришествия. Патриарх — символ традицион­ной имперской эсхатологии в варианте «Москва — Третий Рим». Об этом, обращаясь к царю Феодору Иоанновичу, говорит патриарх Константинопольский Иеремия II в «Уложенной грамоте об учреждении в России Патриаршества» в 1589 году:

Хощеши почтити и украсити святую превеликую соборную церковь пресвятые Богородицы честнаго и славнаго ея Успениа превысоким престолом патриаршества и тем превеликим делом царствующий град Москву и все свое Великое Росийское царство наипаче прославить и возвеличить во всю вселенную, совершенным благочестием сиающу!

Воистинну в тебе, благочестивом царе, Дух Святый пребывает и от Бога сицевая мысль тобою в дело произведена будет! Праве и истинно вашего благородна начинание, а нашего смирения и всего освященного собора того превеликаго дела совершение.

Понежъ убо ветхий Рим падеся Аполинариевою ересью, Вторый же Рим, иже есть Костянтинополь, агарянскими внуцы — от безбожных турок — обладаем; твое же, о благочестивый царю, Великое Росийское царствие, Третей Рим, благочестием всех превзыде, и вся благочестивая царствие в твое во едино собрася, и ты един под небесем христьянский царь именуешись во всей вселенней, во всех христианех.

Историк В.М. Лурье отмечает, что уже к концу XVII века эта эсхатология находилась в кризисе, подвергаясь критике, с одной стороны, прозападных богословов, которые считали подлинным хранителем веры Папу Римского, а с другой — московских традиционалистов, «забывших» о преемственности Русской Церкви от Византии и считавших, что Россия приняла эстафету непосредственно от Первого Рима. Если связь с Византией является лишней или эфемерной, к чему это «византийское» патриаршество?

Но, может быть, еще более важной причиной ликвидации патриаршества стало то, что в системе власти XVII века фигуры царя и патриарха занимали чрезмерный объем, перекрывая друг друга, долгосрочный баланс между ними был невозможен.

С одной стороны, уже и в более ранние века Великий князь Московский, а затем и царь оказывали на церковную политику — в частности, на поставление предстоя­теля Русской Церкви — влияние неисоизмеримо большее, чем византийский император на константинопольского пат­риарха. Эта роль царя была закреплена литургически, о чем говорит, например, русский канонист Н. С. Суворов:

В Таинстве Миропомазания [чин сос­тав­лен в царствование Иоанна IV Грозного] русский православный царь получает благодатные дары для управления не только русским государством, но и той Церковью, которую составляет из себя православный русский народ. <…> Царь не посвящается в духовную иерархию, как это бывало с императорами византийскими, и не претендует на власть священнодействия и учительства, но получает силу и премудрость для осуществления высшей правительственной власти как в государстве, так и в Церкви.

С другой стороны, и сам московский первоиерарх обладал таким статусом и такой властью в Церкви, что современники говорили о московском аналоге «папизма». Это находило отражение в богослужебной практике: на патриаршую кафедру чаще всего поставлялся один из епископов через повторную хиротонию, которая воспринималась как особый — отличный от епископского — литургический чин. Проще говоря, в Русской Церкви патриарх занимал четвертуюи высшую ступень церковной иерархии, наряду с диаконом, священником и епископом. Эту идею внятно артикулировал патриарх Никон во время суда над ним на Большом Московском Соборе 1666 года:

Патриарх Христов образ носит на себе, градстии же епископи — по образу суть 12 апостол, сельстии же — 70 апостол… первый архиерей во образе Христов, а митрополиты, архиепископы и епископы во образе учеников и апостолов.

Апогеем власти русского патриарха стало совместное правление царя Михаила Феодоровича и его отца боярина Феодора Никитича Романова (впоследствии патриарха Филарета). Отец и сын носили одинаковый титул «Великого Государя», совместно подписывали все указы, сообща управляли всеми делами в государстве.

Образ патриарха как второго монарха воспроизводили последующие московские первосвятители. И особенно ярко — патриарх Никон, который, по словам историка Н. Ф. Каптерева, «в своей дея­тельности стремился быть настоящим великим государем и некоторое время действительно был им, самостоятельно управляя государством в течение двух лет, когда царь был на войне с поляками».

К концу XVII века русское патриаршество утратило связь с византийской традицией и играло скорее на изоляцию Русской Церкви от Вселенского Православия. Изначально возникшее для административного скрепления и упорядочения всего христианского пространства, теперь оно замыкалось в одной его части. Кроме того, в России патриарх парадоксальным образом слишком сильно зависел от царя и при этом заступал на его территорию. Ничего удивительного, что однажды явился монарх, который эту ситуацию разрешил очень просто — ликвидировав патриаршество.