От Почаева до Гатчины. Беседа с протоиереем Михаилом Юримским

БЛАГОДАРЕНИЕ ЗА КАРИКАТУРУ

Мои родители были верующими людьми. У нас на Украине — я родом из Почаева Тернопольской области — вообще больше верующих, чем в России. Там не прижимали так сильно, как здесь. А до 1939 года мой город вообще был на территории Польши. Но уже в школе у меня, конечно, были сложности. Заставляли идти в пионеры, в комсомольцы, но я не пошел. Однажды, классе в восьмом или девятом, в Великий Четверг я стоял на вечернем богослужении в храме. Читали 12 отрывков из Евангелия. Как и положено, в храме было темно, я стоял с зажженной свечой. И вдруг около меня оказалась учительница, а с ней семь или восемь ребят из моего класса. Она меня спрашивает:

— Миша, что ты тут делаешь?

Я отвечаю:

— Богу молюсь.

— Сейчас в Бога никто не верит.

— А я верю.

Тогда они стали звать меня на улицу, чтобы поговорить. Но я сказал, что из храма не уйду, а поговорить можно и завтра. Им пришлось уйти, хотя свечку они мне потушили.

На следующий день я прихожу в школу, а в коридоре около нашего класса во всю стену висит огромный плакат. Они его, видимо, всю ночь рисовали. На плакате я стою на коленках со свечой в руках, а надо мной стоит высокий монах и большим крестом благословляет меня. Учительница и все остальные вышли в коридор посмотреть, как мне будет стыдно. Я стал молиться про себя. Потом подошел к плакату и вслух говорю:

— Спасибо тем, кто это сделал. И дай Бог, чтобы всё так и совершилось, чтобы этот самый монах благословил меня стать священником.

Потом обернулся ко всем, сказал им спасибо и зашел в класс. Когда после урока я вышел на перемену, этого плаката уже не было.

С тех пор я окончательно понял, что хочу стать священником.

Но поступить в семинарию в то время молодому человеку было непросто. После того как я послал документы в Ленинградскую духовную академию, знакомые мне сообщили, что лучше мне на время уйти из дома — скрыться. Тогда такого абитуриента могли забрать в «психушку» и накачать там какими-нибудь лекарствами так, что он и вправду становился похож на больного. А выпускали, только когда заканчивались вступительные экзамены. Я на некоторое время переехал к приятелю и благополучно поступил в семинарию.

ВЫЙТИ ИЗ СТРОЯ!

Я проучился в семинарии два года, когда пришло известие, что меня с другими четырнадцатью ребятами забирают в армию. Тут я пал духом, даже учиться перестал. Какой смысл, если всё равно заберут? Однажды утром я лежал на кровати, все ребята уже встали, пошли умываться, чтобы идти на утреннюю молитву. А я ничего не хотел делать. Вдруг вижу, в открытую дверь влетает облако, большое, клубистое. А на нем стоит девочка. Одета во всё белое, но ткань словно вышита бриллиантами. А в руках держит красный орарь, как у диаконов или даже как омофор у епископов. И она им машет вверх-вниз. Я тогда подумал, что это Богородица. Она сказала мне, что ровно через месяц в семь часов утра меня заберут в армию, приказала молиться и удалилась, не оборачиваясь спиной. При этом мне совершенно не было страшно.

Через 30 дней, на день раньше, чем мне было предсказано, меня призывают. Ребята меня проводили, как положено, а я им сказал, что в этот день меня не заберут. Они, конечно, не принимали мои слова всерьез.

Нас выстроили на площади перед военкоматом на Староневском проспекте, недалеко от Лавры. И командир уже отдал приказ: «Направо», чтобы нам пешком идти на Московский вокзал. Вдруг к нему подбегает майор и дает бумагу. Тот читает её долго, — ничего не видно, темно, — и говорит: «Юримский Михаил Петрович, выйти из строя. Явитесь завтра в 7 утра». Я вернулся в семинарию, даже на завтрак успел.

А на следующий день меня забрали и направили в Ровенскую область. Это недалеко от дома. Был 1953 год.

В армии, с одной стороны, мне выдавали кучу благодарностей, командиры говорили, что все должны служить, как Юримский, а с другой, те же командиры хотели во что бы то ни стало превратить меня из верующего в атеиста. Однажды в большой церковный праздник — Успение Пресвятой Богородицы — мы должны были вырубать кустарник. Я попросил позволить мне собирать ветки, а командир говорит: «Нет, ты будешь рубить».

И приказал солдатам силой вложить мне топор в руки. Они вложили, а я его как швырну. Он лезвием воткнулся в ствол дерева. Мне, конечно, дали несколько нарядов, причем по воскресеньям.

Восемь раз с меня срывали крест. Три раза срывали с веревочки, потом я стал зашивать в воротник. Вырезали оттуда — за день так устанешь, что ночью спишь и ничего не слышишь. Потом я догадался зашить пониже. Там уже не нашли. Отобрали молитвословы. Остался только рукописный акафист, его написала мне знакомая. Наверное, подумали, что это письмо, и не стали проверять.

ТИШЕ, МИША МОЛИТСЯ

Бог меня в армии охранял. Вначале меня определили работать писарем. Но чтобы войти в кабинет, нужно было проходить мимо большого бюста Ленина. Я подумал: «Зачем же я буду несколько раз в день ему „кланяться“?». Я нашел командираи говорю ему:

— Товарищ командир, я за вас боюсь.

— Что такое?!

— Боюсь, что вас накажут за то, что я учусь в семинарии, а в армии переписываю секретные документы, — так я ему говорил, а у самого на уме было другое.

Он посоветовался с другими и решил, что я прав, нужно меня переводить. Я хотел, чтобы меня послали в обыкновенные солдаты, в батарею, а они определили меня в школу — учиться на сержанта. Я, конечно, закончил с отличием, мне сразу пришили три лычки. А однажды, когда я был уже старшиной и командовал отделением, моя батарея во время учебного боя так поразила противника, что даже Булганин удивился. Он тогда, будучи министром обороны (1953–1955 годы. — Прим. ред.), присутствовал на учениях.

— Кто это?! Откуда они взялись? — не мог он понять.

А мы окопались прямо около наблюдательного пункта. И все танки, фанерные, конечно, вмиг поразили. Всю нашу батарею послали в отпуск.

Вечером у нас обычно был свободный час. Кто-то из солдат зашивал одежду, кто-то ходил ходуном, а я читал свои акафисты. Вначале ребята надо мной смеялись, пытались мне мешать. Но я стал приносить им хлеб. В магазине, в городе, солдатам хлеб было запрещено продавать, только населению. А когда я приходил — все продавщицы знали, что я учусь в семинарии, — говорили:

— Фрося, продай ему, что он хочет.

Я говорю:

— Мне бы полбуханки.

А мне целую продавали.

Я приходил в казарму и делил на всех, нас было пятнадцать человек. Причем себе столько же, сколько и остальным. Тогда уже, когда я начинал молиться, они тех, кто шумел, выгоняли из комнаты:

— Тише, Миша, молится.

Ну и просили меня иногда сходить за хлебом.

Господь мне помогал. Он меня ограждал через окружающих людей, которые даже не ходили в церковь: и простых солдат, и начальников. Тогда те наряды по воскресеньям вместо физической работы мне заменили работой по школе сержантов. Так, другие солдаты, особенно когда в дождь куда-нибудь шли, видя, что я остаюсь в здании, иногда кричали: «Я тоже в Бога верую».

АМФИЛОХИЙ ПОЧАЕВСКИЙ И ДОЧКА СТАЛИНА

Наконец я вернулся из армии. Нужно было возвращаться в семинарию. И тут случился сложный момент. К тому времени умерла моя мать, отец был инвалидом Великой Отечественной войны 2 группы, старший брат служил в армии, младший был очень болен. Тогда отец сказал мне:

— Оставайся с нами.

Он очень хотел, чтобы я закончил железнодорожный институт, он очень любил поезда, говорил:

— Ты станешь инженером, будешь работать, а я буду приезжать к тебе и смотреть.

Я до сих пор жалею, что не смог исполнить его желание. Чтобы вернуться в семинарию, я пожертвовал всем. И даже ту часть дома, которая предназначалась мне, я отдал женщине, которую попросил ухаживать за отцом.

Но я все-таки вернулся в семинарию. Еще до поступления туда я ведь брал благословение у схиархимандрита Николая в Свято-Успенской Почаевской лавре. С самого детства я ходил туда. Было время, когда власть решила закрыть монастырь, но они хотели сделать так, чтобы монахи сами разошлись, — они запретили ввозить туда продовольствие. И монахам там практически нечего было есть. Я тогда был ребенком, мать клала мне в рукав хлеб, и я проносил его в Лавру, иногда носил молоко… я ребенок — меня пропускали.

Когда я заканчивал школу, то пришел к отцу Николаю просить его благословения на поступление. Он меня благословил. А келейником у него в то время был отец Иосиф — сейчас это угодник Божий Амфилохий Почаевский. Когда я потом приезжал из семинарии, то приходил и к нему за советом. Тогда он был уже пострижен в схиму. К нему шло множество людей. Он очень многих исцелял. Однажды даже приезжала дочь Сталина Светлана Аллилуева. Он и ей помог. А она решила увезти его в Москву. Так старец, когда приехали на станцию, сказал, что ему надо отойти по нужде, оставил все свои пожитки, а сам убежал. Попросился к кому-то в дом и там укрылся.

Но ближе всего я общался все-таки с отцом Николаем. Он мой духовный наставник, и я даже считаю его своим небесным покровителем.

Справка

Святой Амфилохий Почаевский — в миру Яков Варнавович Головатюк — родился 27 ноября 1894 года в селе Малая Иловица, ныне Шумский район Тернопольской области Украины. В 1925 году был принят послушником в Почаевскую лавру. В 1932 году по благословению митрополита Варшавского и всей Польши Дионисия (Валединского) был пострижен в монашество с именем Иосиф. В 1933 году был рукоположен во иеродиакона, в 1936 году — во иеромонаха. Осенью 1962 года воспрепятствовал закрытию Троицкого собора Лавры, из-за чего был насильственно помещен в психиатрическую больницу. По освобождении вернулся в родное село, где продолжал служить. Одним из своих родственников был увезен за село к болоту, избит и брошен в воду. На краю смерти в Лавре был пострижен в схиму с именем Амфилохий в честь святителя Амфилохия Иконийского. Выздоровев, снова вернулся в родное село. При жизни святой прославился даром исцелений. Скончался 1 января 1971 года. Определением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви от 3 февраля 2016 года установлено общецерковное почитание преподобного Амфилохия.

СКОРБЬ И СОЛНЫШКО В ОКОШКЕ

Когда меня в начале 1990-х назначили настоятелем Покровского собора Гатчины, я очень много скорбел. Потому что храм был в ужасном состоянии. В нем был продуктовый склад, вся земля в подвале была засыпана солью, окна заделаныкирпичом, а когда укрепляли полы от мышей, то балки втыкали прямо в стены. Я четыре года, пока делал ремонт, только скорбел. Мы вывезли два грузовика земли с солью, потому что иначе она бы просолила нам все новые стены. Сделали заново окна. Поправили один из куполов.

При этом служили с самого начала, как только открылся собор. Однажды я вел службу, и вдруг на потолке отвалилась фанера, а на ней был огромный слой пыли. Хорошо, что эта штукатурка посыпалась не на людей. Но из-за пыли я не видел дальше полуметра. И всё равно продолжил службу.

Но больше всего я расстраивался, потому что не было денег на ремонт. Я пытался ходить по заводам, но никто практически ничего не давал. А однажды случилось, я думаю, чудо. Ко мне пришла женщина и дала 10 рублей на ремонт. А мне на следующий день нужно было отдавать 120 рублей. Я подошел к иконе Покрова Пресвятой Богородицы и говорю:

— Матерь Божия, преумножь то, что у меня есть.

А на следующий день после службу стал с кружкой, сам положил какие-то свои деньги и обратился к людям за помощью.

Вот так мы и восстанавливали собор. При этом я ведь лично во всем участвовал, потому что всё понимаю — как полы класть, как штукатурить, как проводить электричество и паровое отопление… Но радовался я тогда, когда после четырех лет ремонта мы на Пасху убрали леса, и в окошко к нам заглянуло солнышко.

УМЕРЕТЬ ХОЧУ В ХРАМЕ

Недавно меня вновь выбрали духовником епархии. Это удивительно — мне кажется, я все-таки недостаточно требовательный, недостаточно хороший руководитель, несмотря на то, что уже 40 священников рукоположились при мне. Иногдаи нужно поругать, и даже хочется. Наверное, дьявол мне подсказывает: «Ты его накажи, переведи его». Но я думаю, что злом победить зло невозможно. Иоанн Богослов пишет, что там, где есть любовь, есть Бог. Я не жаловался ни на одного священника. Если он сегодня согрешает, я надеюсь, что завтра исправится.

А еще я побеждаю себя тем, что думаю, что и я в чем-то виноват. Как Христос говорил: «Смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь» (Мф. 7, 3). Бывает так, что люди на меня обижаются. Однажды одна женщина хотела идти лечиться, как мне сказали, к колдунье. Я её не благословил. Она на меня принялась ругаться. Если бы я её снова увидел, я бы первый ей в ноги упал просить прощения. Потому что она ведь это могла по неведению своему делать.

Мне кажется, что любовь к людям — это мой дар. Я всё время вспоминаю Серафима Саровского, как он встречал людей и говорил: «Радость моя, Христос воскресе».

Я считаю, что то, что люди в России приходят в Церковь — это великое дело. После всех гонений они выстояли, они исповедники. И очень благодарен тем моим предшественникам, которые приводили людей в Церковь. И сейчас очень важно человека поддержать, когда он приходит в храм. Например, придет девушка в брюках, а ей говорят: вон отсюда… Я знал такую историю. Во Мге жила женщина, её уже нет, она просила свою дочь:

— Миленькая моя, сходи в храм.

Та решила выполнить, как говорится, волю матери. Она накрасила ногти, губы, подвела брови, надела лучшую одежду — она же в храм идет. И попала в Никольский собор в родительскую субботу. А там священники записками «захлебываются». Она же хотела исповедаться, чтобы на следующий день причаститься. Священник на нее посмотрел строго и говорит:

— Намазалась, накрасилась. Вон отсюда.

Она вернулась к маме и говорит:

— Больше ты меня в храм не заставишь пойти.

Меня такое отношение священников удручает. Нужно думать о том, что может принести пользу человеку, который только становится на этот путь. Можно его словно пихнуть в воду, а можно, наоборот, — вытянуть.

Я очень благодарен, что могу служить до сих пор. И даже если умру вот здесь в храме, то это будет лучше, чем где-то дома. Слава Богу за всё.