О России - с любовью

Имя Аугусто Боцци Гранвилла практически неизвестно в нашей стране и только сейчас выходит из небытия — не так давно его книга «Санкт-Петербург: дневник путешествия в столицу России и обратно через Фландрию, Рейнские провинции, Пруссию, Польшу, Силезию, Саксонию, федеративные государства Германии и Францию» была впервые переведена на русский язык и в нынешнем году вышла в свет в издательстве «Академия исследования культуры». Вместе с переводчиками книги мы рассуждаем о том, почему труд Гранвилла не был должным образом оценен в свое время, сознательно предан забвению в СССР и чем интересны наблюдения Гранвилла для современного читателя.
Журнал: № 11 (ноябрь) 2022Автор: Татьяна КириллинаФотограф: Андрей Петров Опубликовано: 29 ноября 2022

Пришел, увидел, написал

Томас Лоуренс. Портрет русского графа Михаила Семеновича Воронцова. 1821 год
Томас Лоуренс. Портрет русского графа Михаила Семеновича Воронцова. 1821 год

Аугусто Боцци Гранвилл (1783–1872) родился в Милане, изучал медицину в Италии. Работал врачом в Греции, Турции, Испании и Португалии, затем вступил в британские Военно-морские силы и отбыл в Западную Индию, где выучил английский язык и женился на англичанке. Позже Гранвилл переехал в Лондон, где продолжил медицинскую практику и писал книги.

В 1822 году доктора Гранвилла вызвали к тяжело больной графине Екатерине Пемброк, сестре графа Михаила Воронцова, которую ему удалось вылечить. Граф предложил ему стать семейным врачом, но тот отказался — при этом принял предложение приехать в Россию на три месяца, чтобы наблюдать за здоровьем Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, нуждавшейся в реабилитации после родов. Да, это те самые люди, много сделавшие для Одессы, у которых были весьма сложные отношения с поэтом Пушкиным во время его южной ссылки.

Гранвилл приехал в Санкт-Петербург 27 октября 1827 года и поселился в особняке Воронцовых на Малой Морской улице. Благодаря покровительству графа Воронцова ему удалось быть принятым при Дворе, посетить императорские дворцы, музеи, фабрики, театры. В Академии наук он продемонстрировал привезенную с собой египетскую мумию, которую подверг анатомическому исследованию. Гранвилл встречался с вдовствующей императрицей Марией Феодоровной, архитектором Карлом Росси, автором портретов в Галерее 1812 года в Зимнем дворце Джоржем Доу, президентом Императорской академии наук Сергеем Уваровым.

Книгу о России Гранвилл задумал как путеводитель для путешественников-англичан. В ней приведены подробные фактические сведения о самых разных сторонах жизни Санкт-Петербурга и России в целом. Книга вышла в 1828 году и выдержала несколько изданий. Начиная с третьего издания 1835 года она публиковалась под весьма коротким, не в пример первому, названием «Путеводитель по Петербургу».

Еще раз Гранвилл посетил Россию в 1849 году по приглашению князя Александра Чернышева, чтобы наблюдать за родами его жены. Он также консультировал великого князя Михаила Павловича и других высокопоставленных пациентов. В тот приезд ему удалось посетить Москву.

Очевидно, у него сохранились теплые чувства к России, поскольку в 1853 году он обратился к главе британской дипломатии лорду Генри Джону Темплу Пальмерстону с письмом, в котором пытался оправдать не нравящееся англичанам поведение Николая I на международной арене… состоянием его здоровья и, возможно, наследственными заболеваниями. Но письмо, явно направленное на смягчение отношений между Британией и Россией, не возымело действия, и Крымская война началась.


Аугусто Боцци Гранвилл —

доктор медицины, член Королевского общества, Общества имени Карла Линнея, Научно-исследовательского медицинского института, Генеалогического общества и Общества морального перевооружения. Описал свое путешествие в Россию и Санкт-Петербург во времена правления императора Николая I.


Почему забыли?

Дневник Гранвилла был опубликован в Лондоне в первой трети XIX века. Это издание долгие годы хранилось в спецхране Государственной публичной (ныне Российской национальной) библиотеки. В годы перестройки книга была переведена из спецхрана в общедоступный каталог, в раздел «Россика». Здесь её случайно и обнаружил врач-невролог Георгий Лапис, ставший инициатором публикации дневника на русском языке.

— В Государственную публичную библиотеку, как она раньше называлась, я начать ходить с третьего курса института, — рассказывает Георгий Андреевич. — Конечно, основной мой интерес — медицина, но я также заинтересовался книгой английского журналиста Александра Верта «Пять дней в блокадном Ленинграде»: он посещал наш город в 1943 году. Поиск фактов об этой книге привел меня в каталог, в котором был раздел «Литература о Санкт-Петербурге». И однажды, роясь в этом каталоге, я увидел новую карточку, которой раньше не было. Это и была книга Гранвилла. Длинное название меня заинтересовало, я заказал её, мне принесли толстенное издание в двух томах. Шел 1989 год. Сотрудники библиотеки рассказали, что книгу совсем недавно достали из спецхрана, где она пролежала с довоенных времен. Честно говоря, ничего антисоветского в ней нет, не совсем понятно, почему её не было в открытом доступе.

У второго переводчика книги, специалиста по античности профессора СПбДА Алексея Егорова, как раз есть версия, почему книгу запретили: — Гранвилл очень хорошо говорит об императоре Николае I, к тому же без всякой симпатии пишет о декабристах, даже не сомневается, что император поступил с ними правильно. Это, очевидно, одна из причин, почему книгу держали в спецхране.

Действительно, версия Алексея Борисовича вполне правдоподобна. Николай I — один из самых «нелюбимых» советской историографией царей, а декабристы для советского менталитета — вроде святых.

— Пожалуй, так и есть, — соглашается Георгий Лапис. — Я тоже, если честно, к декабристам отношусь без пиетета. Вообразим, что восстание было бы успешным — что ждало Россию? Что-то вроде Великой французской революции: тирания, казни, общий упадок. Что касается строк, посвященных императору Николаю I, Гранвилл описывает период с 1825 по 1827 год, то есть всего два года со времени его воцарения. В книге — непосредственное впечатление от личности императора, и оно крайне позитивное. Об итогах правления говорить было тогда более чем рано.

«Молодой и могущественный монарх, полный сил и энергии, которого любят его подданные и к которым, в свою очередь, он привязан», — одной этой фразы вполне достаточно, чтобы спрятать книгу от советского читателя. Кстати, Гранвилл вполне признает, что в России существует «бесчисленное количество требующих решения проблем».

С советским периодом всё понятно, но почему об этой книге мало говорили в XIX веке? О ней упоминалось в России, но комментировали лишь отдельные фрагменты. Так, в 1832 году в Санкт-Петербурге вышел русский перевод главы, посвященной медицине. Интересно, что единственное упоминание этого перевода относится к 1950-м годам: в книге об истории Ленинграда на него ссылаются при характеристике состояния здравоохранения в Санкт-Петербурге начала XIX века.

О книге Гранвилла упоминает известный литературовед Михаил Алексеев в исследовании «Пушкин и английские путешественники в России», а также Владимир Набоков в комментарии к «Евгению Онегину», называя её «болтливыми записками».

— Была статья о нем в медицинском журнале примерно 1870 года, — продолжает Георгий Лапис. — Поскольку Гранвилл был врачом, довольно значительная часть книги посвящена вопросам медицины. Надо сказать, что медицина стремительно развивалась и к концу XIX века ушла далеко вперед. Появилось учение об инфекционных заболеваниях, были сделаны эпохальные открытия Роберта Коха и Луи Пастера. Во времена Гранвилла об этом вообще ничего не знали, в ходу были термины «зараза» и «лихорадка» — с нашей точки зрения под эти термины подпадали самые разные болезни. Почему в статьях, касающихся развития культуры и искусства, книга упоминалась так мало и вскользь, я не знаю. Версия — возможно, для тогдашних русских читателей текст был малоинтересен, поскольку автор довольно часто опирается на официальную точку зрения, например изложенную чиновниками. Гранвилл не знал русского языка, поэтому круг его общения был ограничен: он не мог поговорить, к примеру, с кучером и расспросить его о житье-бытье. По этой же причине то, что он пишет о русской литературе, — целиком с чужих слов, то есть непредвзятой оценки русской литературы там не могло быть: он приводил высказывания президента Академии художеств, а также графа Михаила Воронцова. Что касается англичан, то Гранвилл создавал свою книгу как путеводитель: как пройти таможенный досмотр, на чем ехать, что сколько стоит; англичане и пользовались ею как путеводителем. Наверное, впоследствии появились другие путеводители, а приведенная Гранвиллом информация, разумеется, устарела.

Императорский Эрмитажный театр у гостиницы «Франция». Литография. Санкт-Петербург. 1827 год
Императорский Эрмитажный театр у гостиницы «Франция». Литография. Санкт-Петербург. 1827 год


Памфлет и монография

Алексей Егоров по специальности — историк античности, а к переводу книги его привлек Георгий Лапис, поскольку Алексей Борисович хорошо владеет английским языком. До этого они вместе работали над книгой немецкого исследователя Курта фон Фрица «Теория смешанной конституции в античности» и над уже упоминавшейся книгой Александра Верта о блокадном Ленинграде.

Прочитав книгу Гранвилла, Алексей Егоров уверился в том, что её просто необходимо перевести на русский язык.

— Я не специалист по истории России, мои знания ограничиваются общими курсами — как правило, качественными, — однако их вполне достаточно, чтобы ощутить явную несправедливость, — говорит Алексей Борисович.

В чем же состоит эта несправедливость? В том, что сочинение современника Гранвилла Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» пользовалось и пользуется огромной популярностью, а книга Гранвилла, гораздо более интересная и непредвзятая, известна пока только специалистам.

— В этом есть своеобразная ирония судьбы: европейцы, которые готовились к посещению России, читали книгу Гранвилла и пользовались изложенными в ней сведениями — и, увы, заимствовали идеи де Кюстина, — продолжает Алексей Егоров. — Между тем писали оба об одном и том же, только Гранвилл делал это с гораздо большим знанием предмета. На мой взгляд, различие между этими трудами — это разница между публицистической статьей и фундаментальной научной монографией.

— Почему так популярна книга де Кюстина? — дополняет Георгий Лапис. — Он написал её ярко, текст действительно хватает за живое, но она лживая, причем так считают не только наши историки. В ХХ веке известный советолог Джордж Кеннон, который играл большую роль в формулировании доктрины «холодной войны», написал монографию с критикой книги де Кюстина. Он знал Россию и Советский Союз великолепно, пожалуй, даже лучше, чем мы сами, прекрасно владел русским языком. Абсолютное большинство аргументов де Кюстина он опровергает. А Гранвилл всегда аргументирует то, о чем говорит.

Главное достоинство книги Гранвилла, по мнению Алексея Егорова, в том, что в ней нет русофобии, это объективное исследование, написанное с большой симпатией. Автор осознает, что Россия недавно пережила наполеоновское нашествие, и с этим связаны многие недостатки российской жизни. Упоминает он и о том, что, в отличие от европейских держав, кроме, пожалуй, Испании, Наполеон не нашел здесь ни одного сторонника. Гранвилл подчеркивает, что Россия — держава, равная европейским, но это не Европа. Россия успешно осваивает западный опыт, а в чем-то опыт России полезен Западу. Так, он считает, что в развитии некоторых наук, например минералогии, Россия обогнала другие страны.

— Мне понравилось, что Гранвилл очень подробен — я многого не знал. Язык его относительно прост, изложение очень ясное. Это стиль ученого, сочетающего глубину суждений, обилие точно проверенных им фактов и очень хорошую форму изложения. Из известных мне античных авторов — похоже, что Гранвилл знал античную историю гораздо лучше, чем переводчик, — мне он чем-то напоминает Фукидида с его сжатостью изложения, избеганием оценочных суждений: говорить должны факты, и высоким художественным мастерством, — считает Алексей Егоров.


Адмиралтейство с бульваром рядом с Императорским Зимним дворцом. Литография. Санкт-Петербург. 1827 год
Адмиралтейство с бульваром рядом с Императорским Зимним дворцом. Литография. Санкт-Петербург. 1827 год


Город дворцов и храмов

Аугусто Боцци Гранвилл писал о тогдашнем Петербурге как о «городе дворцов», удивляясь великолепию его зданий и отсутствию специфических районов, заселенных беднотой, хотя упоминал о разнице между имперско-аристократическим центром и районами попроще. Действительно, Петербург тогда был ранжирован не по районам, а по этажам: нижние этажи занимали богатые жильцы, верхние — те, кто победнее. Поэтому в нем было мало «бедных» кварталов, а те, что были, иностранному гостю не показывали.

Будучи врачом, Гранвилл обстоятельно пишет о состоянии медицины в стране. В те времена врачи в основном были иностранцами. Он упоминает о диаспорах, которые в изначально многонациональном городе существовали всегда. Больше всего жило в Петербурге немцев, второе место по численности занимали французы, третье — англичане. Последние компактно селились на Английской набережной, их было около 3,5 тысяч человек вместе с семьями.

Помимо многонациональности автор посвящает множество страниц веротерпимости российской столицы: «Каждый иностранец, наблюдавший хотя бы в течение небольшого времени и только в столице, как живут русские, должен признать, что при всех внешних проявлениях искренней религиозности, равно как и приверженности к обрядам своей конфессии, все без исключения лица, исповедующие господствующую религию, полностью лишены какого-либо желания преследовать другие религиозные отправления. Этот дух истинной терпимости свойственен представителям всех классов общества и с самого начала образования империи является объединяющей идеей в руках правительства».

Почему это так удивило Аугусто  Гранвилла?

— В Западной Европе ситуация была несколько иная, — делится размышлениями Алексей Егоров. — В католических странах — Италии, Испании — довольно жестко относились к протестантам. А в Англии, наоборот, оставалось предвзятое отношение к католикам, хотя головы уже не рубили. Поэтому Россия Гранвилла так потрясла: государь во главе Церкви — это для него как жителя Британии было как раз привычно, — но при этом другим вероисповеданиям никаких препятствий не чинится.

Конечно, самым очевидным свидетельством веротерпимости была главная городская перспектива: «На Невском проспекте напротив большой католической церкви можно увидеть православный собор; последний расположен не так далеко от армянской церкви; лютеранская — находится немного подальше, но в нескольких шагах от обоих; потом еще две сектантские церкви и, наконец, магометанская церковь для мусульман! Так что по большим праздникам можно видеть, как императорский Двор официально в сопровождении десятков тысяч греко-русских прихожан шествует к великолепному храму Казанской Богоматери. В то же самое время на том же небольшом пространстве Невского проспекта другие прихожане направляют свои стопы к иным местам поклонения, точно так же обращаясь к Богу, согласно свойственным их вере церемониям и ритуалам и на своих собственных языках, без каких-либо ограничений или опасений преследования», — пишет Гранвилл.

Автор подробно рассказывает всё, что знает, о православных священнослужителях. Интересно, что в те времена, если верить Гранвиллу, служение священника на нескольких сразу приходах не практиковалось — попав в нынешний Санкт-Петербург, он бы очень удивился. По его наблюдениями, монахи гораздо образованнее белого духовенства, хотя случаются и исключения. Он подробно описывает Казанский собор, Александро-Невскую лавру — интересно сравнить его рассказы с впечатлениями современных путешественников.

— Гранвилл развенчивает мифы о тотальной полицейской слежке — он её не заметил, а надзор полиции в России, как он считает, не строже, чем во Франции или Германии, — говорит Алексей Егоров. — Также он опроверг миф о русском милитаризме — армия в России, по его мнению, такова, какова она должна быть. У него совершенно нет спекуляций на тему особого «русского характера» в негативном ключе. Гранвилл упоминает лишь одну черту русских, которая, по его мнению, отсутствует у прочих народов континентальной Европы: «Она заключается в безоговорочном и беспредельном патриотизме, который не идет ни на какие компромиссы».

Уезжал Гранвилл из России с самыми теплыми чувствами, о чем он и пишет: «Немногие оставшиеся мне часы я провел, прощаясь с многочисленными друзьями и знакомыми, от большинства которых получил так много дружеской поддержки, после чего, сердечно попрощавшись с графом и графиней Воронцовыми, состояние здоровья которых я имел счастье существенно улучшить и чье приветливое и предупредительное поведение по отношению к своему доктору я не забуду никогда, вместе с моим спутником я сел в преображенную бричку (слова, набранные в книге курсивом, Гранвилл воспроизводил по-русски. — Прим. авт.) и попрощался с Санкт-Петербургом». И если непредвзятая честность Гранвилла лет сто пятьдесят назад оказалась не в моде, то сейчас она поможет читателю составить наиболее полное представление об имперской столице того времени — насколько это вообще возможно. 


Поделиться

Другие статьи из рубрики "ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ"