Нобелевская премия: торжество идеализма
ВАЖНЕЕ, ЧЕМ ДИНАМИТ
— Евгений Борисович, по завещанию Альфреда Нобеля, премия должна присуждаться «создавшему наиболее значительное литературное произведение идеалистической направленности». Что это значит?
— Идеалистическое — это положительное из положительного; искусство, в котором нет насилия над человеком или его бесправия, — как в поэзии Пушкина или музыке Моцарта. С того времени, как Альфред Нобель в 1895 году придумал эту премию, способ донесения до читателя идеального и идеалистического изменился. Космос, интернет, скорость передачи информации преобразили мир. А главное, после Второй мировой войны отдельная человеческая жизнь ценится по-другому. Сам Нобель изобрел динамит, оружие разрушения. Хотя изобретал для мирных целей: он хотел строить дороги, а с помощью динамита — взрывать камни. Но изобретение Нобеля было использовано другими людьми ради войны. Нобелевская премия — это самая высокая награда, которая присуждается за авторитет знаний, авторитет искусства и авторитет высоких представлений о нравственном. Поэтому Нобелевская премия — это всегда протест против войны, и потому самое значительное изобретение Альфреда Нобеля.
— Принцип выбора лауреатов премии тоже изменился?
— В наше время важно не просто показывать идеалистическую картину, но и защищать идеалистическое отношение к жизни. Поэтому Нобелевский комитет сегодня присуждает премию тем, чей труд не всегда соответствует этому изначальному представлению об идеальном, но помогает к нему стремиться. В 1997 году я был в Стокгольме, когда премию Нобеля получил драматург Дарио Фо — итальянский клоун. Весь его образ, даже во время присуждения премии — воздушные шары, улюлюканье, — совершенно не соответствовал традиции. Даже король был потрясен! Но я считаю, что Нобелевский комитет был абсолютно прав, выбрав этого человека, потому что в своих произведениях он поднял авторитет народного, итальянского и деревенского искусства. Кроме того, Фо был еще и правозащитником. Посредством своих произведений Дарио Фо помогал людям тянуться к добру, а не к оружию.
— Был случай, когда Нобелевский комитет поддержал целую страну?
— Да, в 1939 году, во время Советско-финской войны, премию Нобеля получил писатель Франс Силланпяя. Его сегодня мало кто знает. Но тогда это было необходимо как акт пацифизма. Важно отметить, что устав Нобелевского фонда изначально разрешал присуждать премию в том числе и за произведения, которые не были чисто литературными. Есть и другие примеры на первый взгляд странных решений: например, в 1955 году премию получил Уинстон Черчилль. Ведь он, строго говоря, не писатель! Но если мы возьмемся перечитать русский перевод романов Черчилля (он писал их в молодости), то увидим, насколько они актуальны, что тогда, что сегодня. Изменился характер произведений, по которым отбирают лауреатов для вручения премии, но цель премии остается неизменной: она призвана обратить человека в сторону добра и мира.
ЕВГЕНИЙ БЕЛОДУБРОВСКИЙ
РОДИЛСЯ В 1941 ГОДУ И ПЕРЕЖИЛ В ЛЕНИНГРАДЕ БЛОКАДУ. ЛИТЕРАТУРОВЕД, КУЛЬТУРОЛОГ, АРХЕОГРАФ И БИБЛИОГРАФ. ОКОНЧИЛ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИНСТИТУТ ИМ. А. ГОРЬКОГО В МОСКВЕ ПО ОТДЕЛЕНИЮ КРИТИКИ И ПУБЛИЦИСТИКИ. ПО ПРИГЛАШЕНИЮ АКАДЕМИКА Д. С. ЛИХАЧЕВА РАБОТАЛ В ФОНДЕ КУЛЬТУРЫ БОЛЕЕ 10 ЛЕТ. ЧЛЕН САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО СОЮЗА УЧЕНЫХ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ, ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА, МЕЖДУНАРОДНОГО МАНДЕЛЬШТАМОВСКОГО ОБЩЕСТВА, ФРАНЦУЗСКОГО НАБОКОВСКОГО ОБЩЕСТВА. ПОСТОЯННЫЙ УЧАСТНИК МЕЖДУНАРОДНЫХ КОНФЕРЕНЦИЙ. ИСТОРИК НОБЕЛЕВСКОГО ДВИЖЕНИЯ. МНОГОКРАТНЫЙ УЧАСТНИК ЦЕРЕМОНИИ ПРИСУЖДЕНИЯ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ В СТОКГОЛЬМЕ.
ЧИТАТАЮЩИХ ДИККЕНСА — В ПРЕЗИДЕНТЫ
— Вы составили сборник речей и лекций лауреатов Нобелевской премии в области литературы, приуроченных к церемонии присуждения премии. При всей разности авторов и их произведений существует ли общая тенденция в словах лауреатов? Что в них самое важное?
— Речи Нобелевских лауреатов, сказанные публично в Стокгольме, подчас не менее значимы, чем отмеченные высокой наградой их литературные произведения. Основная мысль большинства коротких речей, равно как и последующих традиционных публичных лекций, — это попытка избранных объяснить, в чем же состоит личная миссия художника слова, зачем он пришел в этот мир и почему берет на себя право беспокоить его своим неравнодушным присутствием. Дополняющие друг друга, эти шедевры публицистики от года к году, от поколения к поколению представляют собой один разноголосый и драматический монолог, отражающий эволюцию идей гуманизма от великого их торжества до безверия и упадка.
— Чья речь вас более всего поразила?
— Для меня очень важна речь Иосифа Бродского, который сказал: «выбирай мы наших властителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя. Потенциального властителя наших судеб следовало бы спрашивать прежде всего не о том, как он представляет себе курс иностранной политики, а о том, как он относится к Стендалю, Диккенсу, Достоевскому. Хотя бы уже по одному тому, что насущным хлебом литературы является именно человеческое разнообразие и безобразие, она, литература, оказывается надежным противоядием от каких бы то ни было известных и будущих попыток тотального, массового подхода к решению проблем человеческого существования». Это гениально!
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЖЕСТ, НО НЕ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ
— Можно ли предугадать решение Нобелевского комитета?
— Сегодня очень много популярной литературы, она представлена во всех книжных лавках, но, например, Мураками вряд ли получит когда-нибудь премию. Выбор лауреата — это всегда очень серьезно. Всегда остается загадкой, кто же получит премию.
Однако постфактум познакомиться с тем, как это происходит, можно. Существует история Нобелевского движения, об этом написано много книг, тем более что каждый год открываются очередные архивы Нобелевской комиссии, где можно прочитать, что было 50 лет назад: всю переписку членов Академии, аргументы «за» и «против» лауреата. Это интересное чтение, но я считаю, что оно не должно быть массовым, потому что люди могут почувствовать какую-то кухню, где есть «за» и «против», не связанные с литературой.
— Четыре из пяти русских писателей, ставших лауреатами, так или иначе находились в конфликте с советской властью: Бунин, Пастернак, Солженицын, Бродский. Вручение им премии имело, по мнению критиков с советской стороны, политическую причину. Вы с этим согласны?
— Прежде всего, они получили премии за великие произведения литературы. Официально шведская Академия всегда стремилась быть в стороне от политической конфронтации. На протяжении всей истории существования премии Академия не получала субсидий от правительства и не позволяла ему вмешиваться в свою работу. Однако почти всегда премия — это жест не только художественный, но и политический. В этом есть своя правда. Потому что человек живет в мире, в котором невозможно существовать вне общественных отношений. А общественные отношения это и есть политика, потому что каждый читатель есть гражданин страны. Политическая подоплека в присуждении этих премий, конечно, существовала. Кстати, Ленинская премия по деньгам была намного больше Нобелевской — так было специально сделано, и её получали советские писатели, которые не баллотировались на Нобелевскую.
— В ХХ веке многие литературоведы констатировали смерть романа… Но не возникают ли у человечества новые проблемы, которые могут быть описаны в художественной литературе?
— Я думаю, что последний русский роман — «Жизнь Арсеньева» Бунина. Это по-настоящему живописное произведение, где есть рождение и смерть, драма жизни. Читая роман, ты ждешь, что же будет с его героями. Именно за этот роман Бунин и получил Нобелевскую премию. Пожалуй, можно еще назвать «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана — там представлена вся широта романа. Конечно, был еще Булгаков, но его книги — это романы-назидание, они уже другие. Я считаю, что настоящую литературу съело телевидение, которое людям заменило книги. И, повторяю, благодаря интернету сегодня мы имеем другую скорость распространения информации, которая порой заменяет слово. И в этом мире нет места роману.
ПЕСНЯ О ДОБРОМ МИРЕ
— Присуждение премии Бобу Дилану за «создание нового поэтического выражения в великой американской песенной традиции» вызвало горячие споры о жанре. Могут ли тексты песен называться поэзией?
— Тексты Дилана чрезвычайно сильны, и уже за это достойны премии. Если литература претерпевает изменения в связи с тем, что происходит в мире, то музыка никогда не будет лишена того представления об идеалистическом, которое защищал Альфред Нобель. Дилан открыл, что музыка есть борьба. В его песнях — протест против войны, защита бедных и сирых. У него нет ни одного текста, в котором нашлась бы какая-нибудь непривычная, далекая от жизни идея. Это типичный американец, его язык понятен большинству граждан его страны. Поэтому его песни и стали гимнами движения за гражданские права и антивоенного движения в США. Конечно, выбор лауреата в этом году был неожиданным для всех, но я согласен с решением Нобелевского комитета. Пускай Боб Дилан не признает эту премию, люди всё равно порадуются.
— Дилан оказал влияние на становление рок-музыки в России. Можно ли сказать, что присуждение ему премии есть в каком-то смысле реабилитация бардовской песни, которая официально в нашей стране не воспринималась всерьез, поскольку противостояла советской идеологической машине?
— Конечно. У нас был свой Боб Дилан — это Владимир Высоцкий. Еще важно отметить Новеллу Матвееву, Булата Окуджаву. Их песни могли двигать горы. А какое значение имели Грушинские фестивали! Безусловно, премия, данная Дилану, подчеркивает для нашей страны значение бардовской песни. Она ведь была вытеснена в советское время только потому, что не спрашивала разрешения у советской власти. Хотя Высоцкий был в какой-то мере разрешенной фигурой, потому что он был еще и актером. Конечно, не всегда бардовскую песню можно назвать высоким искусством, потому что песни были разные, но в них всегда важно слово.
— В 80-е годы в творчестве Дилана преобладали христианская тематика и нравственные ценности. Например, песня Gotta Serve Somebody («Надо служить кому-то»). Насколько органично эта тема представлена в творчестве музыканта?
— Я думаю, что великий художник всегда обращается к Богу — это высший идеал. Все американцы в детстве поют псалмы в школьных хорах, и это оказывает влияние на культуру: слова из Библии в текстах песен привычны для американского слуха. Для меня Библия — это роман, в котором сказано всё. Дилан в своем творчестве обращается к Библии, как великий художник, и ему это удается.
С НОБЕЛЕМ ПО ЖИЗНИ
— Как вы стали гостем присуждения Нобелевской премии?
— Я жертва собственного честолюбия. Дело в том, что я родился и вырос в доме, который когда-то принадлежал членам семьи Альфреда Нобеля — на набережной Мойки, 42. И первое слово, которое я прочитал в своей жизни, было «Нобель», поскольку на фасаде нашего дома была надпись: «Нефтяное товарищество братьев Нобель». В нашем доме еще с конца ХIХ века был водопровод. Прямо из Невы по трубам, проложенным через дно реки, через специальные фильтры, изобретенные инженерами завода Нобеля, круглый год в любую стужу из кранов дома текла вода. Благодаря этому незамерзающему источнику жизни мы с мамой и братом, а также оставшиеся в городе жильцы нашего и окрестных домов, спаслись в самые кромешные зимние месяцы ленинградской блокады. Ведь нам не нужно было ходить за водой на Неву. Моя мама всегда говорила, что Нобель спас нам жизнь.
Так вот, когда Иосиф Бродский получил Нобелевскую премию, я работал в Фонде культуры. Я уже вел тогда и программу «Былое и думы» — вечера личных воспоминаний петербуржцев об известных деятелях науки и культуры. Для нашей программы я очень хотел получить Нобелевскую речь Бродского. Я связался с поэтом, который ответил, что совершенно не возражает, — но эта речь тогда принадлежала не ему, а Нобелевскому комитету.
— И что вы сделали?
— По совету академика Дмитрия Лихачева я написал в Нобелевский комитет официальное письмо, как работник Фонда культуры, с просьбой прислать речь нашего земляка для перевода и публикаций и добавил, что нам было бы крайне желательно иметь тексты лекций всех лауреатов Нобелевской премии, поскольку наша страна переживает невероятный подъем гласности и свободы слова. Письмо было переведено на шведский, но, прежде чем его отправить, я от руки приписал свой постскриптум, где рассказал, как я выжил в блокаду благодаря Альфреду Нобелю. Через три недели я получил из Стокгольма том ежегодника Lex Prix Nobel. 1987 с текстом Бродского, а через месяц — и все 90 томов! Так я оказался владельцем колоссальной коллекции. А вскоре получил приглашение посетить Нобелевский праздник. В тот — 1996-й — год премию получила польская поэтесса Вислава Шимборская. После этого я бывал на присуждении премии еще семь раз, отчасти благодаря тому, что подружился с директором Нобелевского фонда Михаэлем Сульманом (его дед Регнар Сульман по завещанию Нобеля был первым исполнительным директором Нобелевскго фонда). Михаил Сульман прекрасно говорит по-русски (его мать — уроженка Санкт-Петербурга), несколько лет жил в Москве и в пору нашего знакомства интересовался всем, что происходило в нашей стране. Он же инициировал меня издать на русском языке книгу своего дедаРагнара Сульмана «Завещание Альфреда Нобеля» — о последних годах жизни своего патрона и всех перипетиях, связанных с исполнением завещания. Сегодня для меня всегда есть место в зале на церемонии вручения Нобелевской премии.
— Что вас больше всего поразило на церемонии вручения премии, когда вы там оказались впервые?
— Меня поразил веселый праздник. Фраки, бабочки, танцы, вино… Всё происходит в присутствии короля. Присуждение премии — это всегда торжество, у всех людей невероятный подъем. И потом, для меня это было еще и торжеством русской литературы. Я вспоминал Бродского и был горд за свою страну. Для меня посещение церемонии вручения Нобелевской премии стало фактом биографии. Как посещение впервые Публичной библиотеки или первый поцелуй. Я считаю, что всё большое и великое надо воспринимать так, чтобы чувствовать в этом себя. А Нобелевская премия и Нобелевское движение бессмертны так же, как и великие произведения литературы.