Нельзя сфотографировать Евангелие
СОРОК КАТУШЕК ПЛЕНКИ
— Когда у вас появился первый фотоаппарат?
— Мне дед подарил, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать. Это был ФЭД 1934 года выпуска в идеальном состоянии, сделанный колонистами коммуны имени Дзержинского — той самой, которой руководил Антон Макаренко. Камера была раритетная, один из первых ФЭДов. Это копия немецкой «Лейки», а название расшифровывается как «Феликс Эдмундович Дзержинский». Но снимал я им недолго: как-то захотел его усовершенствовать, не имея никаких знаний в этой области, — разобрал, а собрать не смог. Он у меня до сих пор лежит где-то разобранный.
Потом мне дед подарил на окончание школы другую камеру, современную, и до армии я довольно интенсивно снимал. Подспудно желание заниматься фотографией после школы оставалось, но когда из армии вернулся, нужно было деньги зарабатывать, и я занялся дизайном, прошел путь от дизайнера до арт-директора фирмы. Я любил свою работу и делал её с удовольствием, но в какой-то момент понял, что она мне перестает быть интересной, и решил пойти учиться фотографии. Дизайн — это работа на одном месте, сидячая, а я — человек мобильный. К тому же дизайнер общается только с заказчиками, а это не всегда интересные люди.
— До «Воды живой» вы где-нибудь работали как фотограф?
— Эпизодически — в газете «Мой район», в санкт-петербургском филиале «Известий». Были и разовые съемки для различных изданий, но в штате до «Воды живой» я нигде не работал. Я познакомился с Анастасией Коскелло, и ей пришла в голову мысль пригласить меня в журнал. Я показал отцу Александру свое портфолио, ему понравилось. Снимать для «Воды живой» я начал в августе 2007 года, а с осени меня уже стали привлекать часто и постоянно.
— Был ли у вас до этого опыт съемки богослужений, каких-то церковных событий?
— До этого я много снимал Коневский монастырь. Не могу сказать, что я там «научился» снимать церковные события… так вообще нельзя сказать. Впервые на Коневец я приехал в 2000 году. Когда ехал, знал про монастырь только в общих чертах. Тогда в монастыре было совсем не так, как теперь. Электричество давали на один час в день, Коневский скит был в запустении, нижний храм, Сретенский, был просто побелен, установлен импровизированный иконостас, в нем — довольно мало икон, не было резной раки с мощами преподобного Арсения Коневского… Настоятель, тогда это был отец Мстислав, будущий епископ Тихвинский и Лодейнопольский, дал благословение на приезд, но не на съемку, поэтому я ждал его приезда несколько дней. За это время монахи ко мне привыкли. Я жил в палатке, особо их не беспокоил. Я приезжал на девять дней, настоятеля увидел только на шестой, так что осталось всего три дня. Был я тогда абсолютным любителем, четкого плана съемок не имел, поэтому снял в итоге очень мало.
После этого я приехал на Коневец в 2003 году, после первого курса фотофакультета имени Гальперина. Снимал фотоисторию про монастырь девять дней подряд, с утра до вечера, тогда еще на пленку, в основном на черно-белую. Ушло у меня более сорока катушек. Снимать было легко, потому что монахи меня уже знали.
ВСЕ ПРИ ДЕЛЕ, КРОМЕ МЕНЯ
— Люди вроде уже привыкли к фотографу в храме… приходилось ли сталкиваться с негативным отношением?
— Бывало всякое, но я считаю, что это издержки профессии. Не вступаю ни в пререкания, ни в споры. Если человек не успокаивается, просто в сторону отхожу. Но, в принципе, я понимаю людей, которым мешает фотограф в храме: если разобраться, на богослужении ему делать нечего, там должны находиться священнослужители и молящиеся. Для меня всегда сложно в храме снимать. Все вокруг заняты делом, кроме меня.
— Встречи часто бывают непростыми. Вы, например, снимали в местах заключения. Есть ли своя специфика, в чем она?
— Там находятся люди «без кожи», нужно быть вдвойне деликатным. Есть вещи, на которые люди на свободе вообще не отреагируют, а в тюрьме будут реагировать остро. Я всегда громко объявляю перед началом съемки, что кто не хочет попасть в кадр, пусть постарается не попадать или закрывает лицо рукой.
— Чувство такта в профессии фотографа, да и вообще журналиста, — больная тема. С одной стороны, человек с камерой вторгается в жизнь людей, с другой — без этого ничего не сделаешь…
— Исхожу из принципа «не навреди». Скорее откажусь снимать, если это будет кого-то сильно задевать. Я считаю, что фотография не стоит того, чтобы нарушать душевный комфорт человека.
УЗНАТЬ ЦЕРКОВЬ ИЗНУТРИ
— Расскажите о ваших учителях.
— В 2002 году я поступил на факультет фотокорреспондентов имени Гальперина при Союзе журналистов, которым бессменно руководит декан Павел Михайлович Маркин, «крестный отец» большинства петербургских фотографов. Первый год я учился у Сергея Захарова, второй — у Сергея Максимишина. Непременно надо упомянуть Леонида Михайловича Волкова, фотографа Эрмитажа, в прошлом знаменитого режиссера-документалиста, народного артиста РСФСР, с которым я познакомился на съемках ангела на шпиле Петропавловской крепости. Во время работы в журнале «Вода живая» очень помогают советы и поддержка Юрия Петровича Костыгова.
— Вы теперь сами преподаете факультете фотокорреспондентов имени Ю.А. Гальперина и иногда отправляете своих учеников на съемки для новостного сайта митрополии.
— Это бывает редко, и отправляю я на такие съемки только людей верующих, в которых я уверен.
— Что, на ваш взгляд, изменилось в журнале за это время и чего ему сейчас не хватает?
— Журнал, несомненно, вырос, в первую очередь потому, что пригласили сделать макет Арсения Блинова, он дал журналу ясную эстетическую концепцию. Я бы хотел, чтобы издание было толще, чтобы в нём отводилось больше места для фотоисторий, фотоочерков. Наверное, хотелось бы, чтобы были фотографии на разворот.
— Вы — автор большинства журнальных обложек. Как вы чувствуете, что обложка получилась?
— Я это чувствую уже тогда, когда на съемку иду. Если идея неправильная, несогласованная, сложно снять обложку. У нас все обложки сняты за очень короткое время. Предпочтительнее однофигурная композиция. Надо учитывать, что фантазия человека безгранична, а возможности фотографии ограничены. Для меня все библейские сюжеты фотографически неисполнимы.
— Почему?
— Получается фальшь. Для этого есть икона, гравюра, живопись — более выразительные виды искусств. Фотография, повторюсь, достаточно ограничена в своем инструментарии… На фотографии любой выдающийся, умнейший человек может выглядеть глупо, а человек бездуховный, даже злодей, выглядеть духовным. Раз есть возможность манипуляции, лучше таких сюжетов избегать.
— Что-нибудь изменилось в вашей жизни после того, как вы стали епархиальным фотографом?
— Большинство из того, что я делаю, — фотожурналистика в чистом виде, не могу сказать, что это что-то специфически «церковное». Я — фотограф, снимающий православие. Я благодарен своей работе за то, что узнал, что такое Церковь изнутри: прихожане, волонтеры, священники на отдаленных приходах — я познакомился с массой людей, которых не встретил бы, если бы работал в другом месте. Если вы просто прихожанин, ваше церковное общение ограничено одним приходом, а я доехал аж до Архангельской области. Я благодарен своей работе и журналу, что открыл для себя настоящую Церковь, узнал невероятное количество умных, достойных, да и просто добрых и милосердных людей… это даже моему воцерковлению способствовало в какой-то степени. Это приятные открытия, бонус, если хотите. Лучшая часть работы — встречи с людьми.