Не снимал нательного креста
«Выйти в люди» по-советски
Павел Иванович Афонин родился 27 июня 1920 года в селе Новый Мачим Пензенской области. Он был тринадцатым ребенком в крестьянской семье (пятеро детей умерли во младенчестве). Уже в детстве были заметны его способности к рисованию.
— Отец рисовал с пяти лет, чем придется — обычно углем, и на чем придется, — рассказывает дочь художника Елена Афонина. — Тогда его деревня была не маленькая, а сейчас её почти нет. Его отец, Иван Игнатьевич, был одним из самых зажиточных крестьян. Вся семья верующая: дедушка не расставался с Библией, за стол никогда не садились без молитвы. Сестра моего деда Елена постриглась в монахини, монастырь был недалеко от деревни, потом его закрыли, а всех монахинь сослали. Вернувшись из ссылки, она осталась монахиней в миру. Старшие дети тоже были верующими.
В период коллективизации Ивана Игнатьевича раскулачили и даже хотели расстрелять по обвинению в шпионаже.
— Всё, что было в семье, отобрали, а деда арестовали, обвинили в том, что он немецкий шпион, — продолжает Елена Павловна. — Это было просто смешно: он никогда не выезжал из своей деревни, в Пензу попал только во время ареста. Старшие дети к этому времени уже выросли и разъехались, а моему отцу было лет двенадцать — он был последним ребенком в семье. Деда повез на станцию на расстрел односельчанин, перешедший к красным. Иван Игнатьевич по дороге сбежал, удрал в лес. Односельчанин не смог его найти — наверное, особенно и не искал: всё-таки моего деда в деревне очень уважали, все понимали абсурдность обвинения. К тому же в те времена репрессировали множество крестьян — ну и что, что кто-то сбежал, за всеми не набегаешься. А бабушке передали записку от мужа, там было написано, чтобы они садились на любой поезд до Тулы. Их старший сын жил под Тулой, в городе под названием Донской, работал на угольной шахте — это был так называемый Подмосковный бассейн.
Ефросинья Ивановна и Павел приехали туда, разыскали Ивана Игнатьевича.
— В Туле семья очень нуждалась, бабушка с сыном Павлом, моим отцом, какое-то время даже просили милостыню. Но дедушка всегда говорил, что не надо отчаиваться — Бог поможет. Он вскоре устроился работать охранником на хлебозавод, это была большая удача. Отец рассказывал, что дедушка показал ему дырку в заборе, к которой Павел в определенное время должен был подойти, и дедушка передавал ему хлеб. За это, кстати, тоже могли в те годы расстрелять, но, к счастью, они не попались.
Несмотря на все испытания, постигшие семью, Павел не бросал учебу. Он окончил с золотой медалью школу в Донском, там же посещал студию рисунка.
— Когда я увидела своего дедушку, он сразу усадил меня и стал мне читать Библию, — вспоминает Елена Павловна. — Библия была зачитанная, толстая, очень потрепанная. Дедушка всегда говорил, что выжил только благодаря помощи Божией. Несмотря на то, что в его жизни было немало страшных испытаний, никогда у него не было чувства безнадежности. В конце жизни он говорил даже: «Значит, мы должны были это пережить, Богу так было угодно. В конце концов, в этом был смысл: так бы по-прежнему сидели в деревне, а сейчас — дети выучились, вышли в люди». Дедушка никогда не пил, старался жить по заповедям. Он умер на руках своей старшей дочери, которая тоже глубоко веровала. Тетя Паша молилась за всю семью.
Автопортрет в письме домой
Когда Павел Афонин заканчивал школу, было понятно, что ему необходимо выбрать профессию, связанную с рисованием. Старший брат Максим отослал его работы в Симферополь художнику-баталисту Николаю Самокишу. Тот ответил, что советует юноше попробовать поступить в Московский институт изобразительных искусств. Но когда Павел приехал, вступительные экзамены уже закончились. Максим — братья поехали вместе — предложил поискать другой институт, где экзамены еще не начались. По справочнику они нашли Московский архитектурный институт (МАРХИ). На экзамене по рисунку Павел, единственный из абитуриентов, получил оценку «отлично» и, разумеется, поступил. В годы учебы он познакомился с будущей женой — студенткой Московского областного художественного педагогического института памяти восстания 1905 года (ныне Московское академическое художественное училище) Антониной Григорьевой.
Павел закончил третий курс, когда началась война. Студентов МАРХИ привлекли к маскировочным работам. Павел Афонин, в частности, отвечал за маскировку Большого театра.
— Когда отец уходил на войну после инженерного училища — лучших студентов архитектурного института направили на обучение, — его мать дала ему нательный крест и сказала: «Носи его, не снимай — он тебя спасет», — говорит Елена Афонина.
Афонина направили в Военно-инженерную академию в город Фрунзе (ныне Бишкек), где готовили офицеров инженерной разведки. Во время учебы он выполнил серию портретов — как друзей-курсантов, так и детей комсостава. В 1942 году, после окончания курса, его отправили на Калининский фронт. Перед этим ему удалось съездить домой и в последний раз повидаться с матерью, а также жениться на любимой девушке.
На фронте через месяц он стал начальником технической разведки и командиром роты в составе 17-й штурмовой инженерно-саперной бригады. Зимой 1944 года 17-я бригада участвовала в освобождении Гатчины — её бойцам удалось разминировать Гатчинский дворец, за это она получила наименование Гатчинская.
За проявленную в боях под Нарвой отвагу лейтенант Афонин награжден орденом Красной Звезды. Орден Великой Отечественной войны II степени им получен за участие в Выборгском наступлении в июне 1944-го. При прорыве финской линии обороны он дважды был ранен и серьезно контужен, лежал в госпитале.
— Отца ранило около Казанского храма в Зеленогорске. Прекрасный храм, я потом ездила на него смотреть.
Через месяц Афонин вернулся в строй. Он считал своим спасителем… Маннергейма, который подписал соглашение о перемирии между СССР и Финляндией, и боевые действия на этом направлении прекратились.
«В составе 1-го Ленинградского фронта мы участвовали в освобождении Гатчины, где в последнюю минуту удалось разминировать Гатчинский дворец; потом освобождали Ленинград и штурмовали Выборг. Там я и был дважды тяжело ранен в голову осколком снаряда. Выжил благодаря неожиданной остановке боя; в тот момент Маннергейм отдал распоряжение прекратить огонь по советским войскам. Помог боевой товарищ, полковой врач Вахтанг Кандалаки, который вовремя меня прооперировал», — вспоминает сам художник.
В начале 1945 года, уже в звании капитана, Павел Афонин участвовал в боях за освобождение Польши, затем принял участие в операции по форсированию Одера. За отличную организацию разведки переднего края обороны противника в ходе Висло-Одерской операции Павел Афонин был награжден орденом Отечественной войны I степени. В составе 5-й ударной армии вошел в Берлин. Всего за войну был награжден четырьмя орденами (помимо упомянутых — орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах»), а также медалями «За оборону Ленинграда», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией».
Всю войну Павел не переставал рисовать. Боевые товарищи отправляли сделанные им портреты в письмах домой. Рисовал он и автопортреты, и военные пейзажи. Автопортреты тоже отсылал домой — для семьи это было большим утешением: вот он, жив, рисует…
Павел Афонин, как и большинство ветеранов, не любил говорить о войне. По словам его внучки Ксении, дед стал отвечать на вопросы о войне, уже приближаясь к 90-летию, а раньше все попытки расспросов сразу пресекал: «Лучше о ней не вспоминать. Зачем это тебе? Что было, то было. Живи и радуйся».
— Отец почти ничего не рассказывал о войне, только очень редко и немного: например, о том, как ему страшно было во время переправы на Одере, когда множество солдат погибли прямо у него на глазах. Это было в конце войны. Почему-то многим кажется, что тогда было «уже легко» — ничего подобного! — Он говорил: «Кругом убивали — как я мог сохраниться, не знаю», — дополняет её мать Елена Афонина.
Художник — не профессия, а состояние
После демобилизации в 1948 году Павел Афонин с отличием закончил МАРХИ.
— Когда отец демобилизовался, работал в «Моспроекте» вместе с Георгием Градовым, который был главным архитектором Москвы. Это отец актрисы Екатерины Градовой, то есть радистки Кэт, — рассказывает Елена Павловна.
Но штатская жизнь была недолгой: через два года Павла снова призвали на военную службу и направили на восстановление Кенигсберга. В середине 1950-х предложили место в адъюнктуре Высшего инженерно-технического Краснознаменного училища ВМФ, и Афонин вместе с семьей переехал в Ленинград. Его супруга, ставшая скульптором, преподавала в том же училище.
— Моя мама, кстати, огорчалась, что он стал военным, потом архитектором: она считала, что он недостаточно проявил себя именно как художник, что пребывание в армии «лишило его полёта», так она говорила, — вспоминает Елена Афонина. — Но отец всё равно до конца своей жизни рисовал акварели, устраивал выставки, быть художником он никогда не переставал.
Павел Афонин в течение шестнадцати лет возглавлял кафедру архитектуры в училище (ныне — Военный институт (инженерно-технический) Военной академии материально-технического обеспечения имени генерала А. В. Хрулёва). Оставил преподавательскую работу лишь в 2008-м, когда ему было далеко за 80. Продолжал рисовать портреты и пейзажи.
Заслуженный архитектор РФ профессор Павел Афонин скончался 15 июня 2011 года, не дожив нескольких дней до своего 91-летия.
Конечно, будучи военным, Павел Афонин не мог не вступить в партию — тогда это было в порядке вещей и, главное, считалось абсолютно формальным актом.
— Веру отец никогда не терял, хотя и был в партии. Он не был идейным коммунистом, — объясняет Елена Афонина. — Отец говорил, что у него всю жизнь было ощущение, что именно вера его и спасла. Если мы шли мимо храма и он был не в военной форме, всегда заходил в храм, молился. В военной форме, конечно, было нельзя: это привлекало слишком много внимания. И в семье нашей вера сохранилась: меня крестили в Феодосии, а дочку мою тетя Паша, сестра отца, крестила под Тулой, в селе Оболенском. В больших-то городах в то время записывали всех, кто венчался, крестил детей, сообщали на работу, и могли быть большие неприятности, поэтому мы и уехали в деревню. Внучку крестили уже открыто, в Казанском соборе. Моя мама писала иконы, приносила их в храм, спрашивала, нет ли какой ошибки. Ей говорили, что всё по канону, и освящали. Отец иконы никогда не писал — он писал пейзажи, портреты, был рисовальщиком и акварелистом.
Есть у Павла Афонина и портрет тети-монахини: «Она приезжала в гости к моему деду, и отец её нарисовал. Я её, к сожалению, в живых не застала, — говорит Елена Афонина. — Она была очень талантливая, прекрасно рисовала, вышивала. Наверное, талант передался отцу от неё — больше никто из родственников, насколько я знаю, не рисовал».
