Мыслить вслух на русском языке

Семён Франк умер, а я еще нет. Я живу в России, занимаюсь философией и хочу понять, могу ли в силу этого называться русским философом. Что делает произведенную в нашей стране философию русской? Какие формы она приобретает сегодня и за счет чего выживает? Об этом и о том, почему Мамардашвили популярнее Соловьёва, рассказывает доктор философских наук Анна Резниченко. Бонус: рекомендации по обустройству философского музея.
Протоиерей Георгий Флоровский на сессии Центрального комитета Всемирного Совета Церквей. Чичестер, Англия. Июль 1949 года
Журнал: № 02 (февраль) 2021Автор: Артем Гравин Опубликовано: 28 февраля 2021

Кто принес в общагу Флоренского?

— Анна Игоревна, расскажите, пожалуйста, почему делом вашей жизни стала именно русская религиозная философия и как вы к ней пришли?

— Мне не очень нравится выражение «стало делом моей жизни»: на мой взгляд, оно невероятно пафосно звучит, мне это не подходит. Проще объяснить, как я стала заниматься философией, которую я делю, к слову, не на «русскую» и «не русскую», «религиозную» и «не религиозную» — а на философию и нефилософию. Началось всё с того, что, повинуясь внутреннему порыву и не зная о философии толком ничего, в семнадцать лет я поступила на философский факультет МГУ, преодолев немалый конкурс и немалые внеконкурсные (идеологические) трудности. Первой моей кафедрой была кафедра логики — это была на тот момент самая интересная с научной точки зрения кафедра факультета и одна из самых престижных, и когда я переходила с нее (уже в восемнадцать лет) на кафедру истории философии народов СССР (так она тогда называлась), это было актом юродства. Ради чего я отказываюсь от ученичества у лучших (Московская школа логики) в пользу слабых, не мог понять никто; уличить же меня в том, что я банально «не потянула», тоже никто не мог, поскольку училась я отлично и закончила в итоге университет с красным дипломом.

Анна Игоревна Резниченко —

профессор кафедры истории отечественной философии РГГУ; доктор философских наук. Закончила философский факультет МГУ. Там же в 1998 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Философия имени: онтологический аспект (П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, А. Ф. Лосев). В РГГУ работает с 2001 года. В 2013 году в РГГУ защитила докторскую диссертацию на тему «Генезис и артикуляционные формы языка русской философии (С. Л. Франк, С. Н. Булгаков, А. С. Глинка-­Волжский, П. П. Перцов, С. Н. Дурылин): историко-­философский анализ». Автор более ста статей и публикаций, организатор ряда знаковых конференций при РГГУ («Сад расходящихся троп»; «Значение — Смысл — Символ» и др.). Автор книги «О смыслах имен. Булгаков, Лосев, Флоренский, Франк et dii minores» (2012).

Я не помню, кто принес в общагу ИМКАвское издание Флоренского. Вот она, философия, подумала я. Вот он, Гёдель, вот он, Гуссерль, только живые, живые, нормальным языком написанные (идея о том, что полноценно нельзя формализовать даже арифметику, меня в свое время сильно поразила). Красота этих систем (за Флоренским потянулся тогда как раз вышедший Владимир Соловьёв; ­опять-таки «Розанов глазами эксцентрика») была сопоставима лишь с платонизмом (спасибо А. Л. Доброхотову) и раннехристианской философией (спасибо Г. Г. Майорову), и лишь потом, когда, повинуясь ветру перемен, мы решили сами себе устроить философское образование, появились и Аверинцев, и Гаспаров, и Мелетинский, и Кнабе, и Иванов, и Бибихин, и прочие великие). Вот ­как-то оно всё и пошло.

Владимир Бибихин и Александр Пятигорский. II Рижский философский симпозиум «Слово, что я говорю». Звартава, Латвия. 2001 год
Владимир Бибихин и Александр Пятигорский. II Рижский философский симпозиум «Слово, что я говорю». Звартава, Латвия. 2001 год


Мы — часть мирового целого

— Есть разные мнения относительно статуса русской философии. К­то-то подчеркивает её вторичность по отношению к западноевропейской и посредственность, ­кто-то отстаивает самобытность и уникальность. А какой позиции придерживаетесь вы?

— Да, разумеется, я знаю об этих дискуссиях. Они меня непомерно раздражают своей бессодержательностью. Именно поэтому я в них не участвую, однако неоднократно была вынуждена проговорить свою позицию, последний раз — в специальном курсе, читанном мною в осеннем семестре 2020/2021 года в одном из провинциальных европейских университетов. Курс так и назывался: «Filozofia rosyjska / europejska: do definicji granic». Если совсем коротко, то так: каждая из этих позиций плоха тем, что имеет дело не с русской философией как таковой (а что такое «русская философия как таковая»? И, шире: что такое «философия как таковая»?), а с образами философии, с интерпретационными моделями, сложившимися по тем или иным причинам и в той или иной исследовательской/популярной/идеологической/et cetera среде. Очевидным образом эти модели не совпадают. Оспаривать же их бессмысленно: они имеют отношение к самому предмету примерно такое же, как солнечный зайчик к солнцу.

На мой же взгляд, положение дел таково: уникальная, только одной ей присущая история, коммуникация культурных институций; личности, их идеи и воплощение и развитие этих идей — вот то, что составляет specificum каждой философии, в том числе и русской. Этот specificum ведет нас и к realia — содержанию философского процесса: его понятийному аппарату, его терминам и именам, которые, взятые вместе, как единое целое, составляют язык философии, понятный всем, кто им владеет, независимо от его национальной принадлежности. И, наконец, realia указывает нам на realiora: вечные сюжеты мирового философского Целого. Если же «сажать» русскую философскую традицию на ­какую-то методологически выверенную историко-­философскую ветку, я считаю её одной из ветвей континентальной философии, наряду с французской и немецкой, просто возникшей чуть позже. Но и немецкая, замечу, возникает примерно на столетие позже французской, русская — на столетие позже немецкой, — ну и какие тут могут быть проблемы? Понятно, что ХХ и, особенно, XXI века сильно смешали само разделение философии на «островную» и «континентальную», но мы с этим уже сами разберемся ­как-нибудь.

Фрагмент из документального фильма «Лосев» (1989)
Фрагмент из документального фильма «Лосев» (1989) 


Думать в ту сторону

— Вы нередко участвуете в международных конференциях. Как к русской философии сегодня относятся за рубежом? Есть ли ­какой-то живой интерес, попытки рецепции и т. д.?

— По-разному относятся. Спектр такой: А) не знают, что вообще была такая (50%). Б) относятся как к ­чему-то маргинальному (25%). В) относятся как к ­чему-то маргинальному, но подо что можно в перспективе получить грант на исследовательский проект (20%) — тут, конечно, лидируют наши бывшие соотечественники. К этой же категории я отношу и попытки идеологического использования образов русской философии — такое бывает на постсоветском пространстве. Г) относятся как к конкурирующему исследовательскому проекту (1%). Д) относятся как к реально значимому наследию, сравнимому, к примеру, с платонизмом или аристотелизмом, которое интересно, которое следует изучать и развивать; вообще «думать в ту сторону» (4%). Всё вышесказанное в равной мере относится и к условному Соловьёву, и к условному Мамардашвили. Причем у Мамардашвили больше шансов, чему у Соловьёва. Разумеется, у меня получается дружить именно с представителями группы Д (4%). Кстати, одна из лучших конференций по русской философии проходит в Кракове (Krakow meetings).


— А был ли в вашей жизни ­какой-то человек, который привил вам любовь к русской религиозной философии? Учитель, наставник, руководитель?

— Одного — нет. Иногда я жалею об этом, иногда нет.

Участники международной конференции «Евгений Трубецкой: икона и философия». Краков. 3-6 июня 2018 года
Участники международной конференции «Евгений Трубецкой: икона и философия». Краков. 3-6 июня 2018 года


О потомках и знаменах

— Русская религиозная философия всегда балансировала на грани богословия, за что не раз получала «догматические» обвинения от консервативных клириков и преподавателей семинарий. Однако вряд ли мы будем отрицать, что русская философия определенным образом повлияла на богословскую мысль. В чем вы видите главное «богословское» открытие в русской философии?

— На мой взгляд, сугубо пристрастный, русская философия периода систем имела формообразующее влияние на православное богословие ХХ века. Примерно как античная философская культура на раннее христианство: и смириться нельзя, ибо «афинейские плетения», — и говорить на другом языке нельзя, ибо другого языка попросту нет. «Парижской школы» богословия (Флоровский, Керн, Мейендорф и их ученики) не было бы без постоянной и яростной дискуссии с представителями именно русской религиозной философии; дискуссии, которая велась на её ценно — интерес к человеку и миру, к их судьбе и спасению, — всё это проблемы русской философии, да и философии в целом.

— Есть устоявшееся мнение, что религиозным философам вроде А. Ф. Лосева удалось сохранить и пронести через советский период русскую мысль как некий огонек, чтобы передать её потомкам. Сегодня пишется немало статей о русской философии, защищаются диссертации. Но можно ли сказать, что сегодня есть подлинные русские религиозные философы? Кого вы могли бы выделить?

— Мне постоянно приходится слышать упреки в том, что, мол, вы (т. е. мое поколение) не поддержали огня и не несете гордо с таким трудом добытое знамя. И я совершенно с этим согласна: да, не поддержали. Хотя бы потому, что, получив нечто в наследство, хотелось бы для начала с этим наследством разобраться. В этой связи мне хотелось бы привести пример как раз Алексея Фёдоровича, из предисловия к «Эстетике Возрождения»: Средние века относились к античности примерно так, как относятся потомки к только что усопшему родственнику: ругают… хвалят… делят имущество… живут в домах и пользуются библиотеками, которые по счастью не успели оттяпать более нахрапистые и менее культурные родственники… и имеют массу претензий. Напротив, Возрождение ничего не получило в прямое наследство, ему нечего делить, не к кому предъявлять претензий — остается только возрождать, порождая, на ­самом-то деле, себя самих. Как по мне, вся вторая половина ХХ века по отношению к наследию предыдущего русского столетия — это такое Средневековье по отношению к античности (русской философии периода систем); оно до сих пор еще не кончилось, поэтому и возникают странные, на мой взгляд, вопросы об оригинальности/зависимости и о теологичности/нетеологичности. Мы еще живем в домах и делим наследство. А возрождение наступает тогда, когда ты начинаешь думать, а не делить.

Как я уже говорила, я не делю философию на «религиозную» и «нерелигиозную». Разве что на «островную» и «континентальную», да и то это уходит теперь. Скорее, на «философию» и «нефилософию». Мне повезло: я слушала лекции Владимира Бибихина; я зацепила «за краешек» Людмилу Гоготишвили — тихого, скромного гения (женщины в философии вообще тема отдельная). Я работаю вместе с Виктором Молчановым, которого невероятно ценю и научно, и лично. Я много лет дружу с Алексеем Козыревым и Виктором Троицким. Выделить ­кого-то «из среды» — увы, не могу; не хватает расстояния. Понимаете, можно дружить с Декартом. Или Кантом. Только ты не понимаешь при этом, что это Кант или Декарт. Потому что для тебя это твой несносный друг Дмитрий Бирюков.


— За последние десятилетия от нас ушли и В. В. Бибихин, и Л. А. Гоготишвили. В прошлом году скончался С. С. Хоружий. Можно ли сказать, что с этими именами уходит эпоха?

— Конечно. Эпоха ушла; ресурс выработался. Пора начинать возрождение.Мемориальный Дом-музей  


Мемориальный Дом-музей С.Н. Дурылина. Фото: welcome.mosreg.ru
Мемориальный Дом-музей С.Н. Дурылина. Фото: welcome.mosreg.ru


Где живет мысль

— А где сегодня можно услышать русскую религиозную мысль? На конференциях? В ­каких-то лекториях? Прочитать в ­каких-то книгах, сборниках? Или, как это часто бывает, — на кухнях и в курилках?

— В самое последнее время — в Zoom’е, MSTeam, мессенджере FB и прочих социальных сетях. Шутка, но доля истины в ней есть: сетевое общение, со всеми своими плюсами и минусами, вытесняет понемногу курилку и кухню. Из образовательных проектов по русской философии я очень люблю проект Philoso FAQ, как так называемый «учебный»; и «Философию на двоих» — тут респект, конечно, Владасу Повилайтису. Кроме того, по моим наблюдениям, хороший результат получается тогда, когда русскими философскими сюжетами начинают заниматься люди смежных профессий, к примеру питерские византологи — ученики и соратники В. М. Лурье (вот его я с легкостью могу назвать русским религиозным философом со всеми теми контекстами, которые вы, кажется, в этот термин вкладываете). Или умные филологи, которым тесно в традиционном литературоведении (пример — Моника Спивак). Или умные медиевисты (пример — Валерий Петров). Или умные антиковеды (пример — Ирина Протопопова). Вообще, русская философия происходит там и тогда, когда люди собираются и начинают мыслить вслух на русском языке.


— Я знаю, что, помимо прочего, ваша жизнь также связана с Домом-музеем С. Н. Дурылина. Расскажите о самом музее, о его деятельности и о том, какую роль подобные философские «пространства» играют сегодня?

— Философских домов-­музеев очень мало: Дом Лосева на Арбате, Дом Франка в Саратове и вот маленький музейчик в Подмосковье. Я очень рада, что судьба забросила меня в музейное дело. Видите ли, для онтолога нет более благодарного материала. Как говорит моя коллега по музею, у нас нет предметов просто так — у нас все предметы с историей. Мы говорим о следах бытования. Мы говорим о легенде вещи. Всё это, безусловно, создает совершенно уникальный локус, который, в отличие от природного ландшафта, который ведь тоже уникален и хрупок, еще и чрезвычайно нагружен антропологически, то есть соразмерно отражает тот specificum личного бытия, мысли и страдания конкретного человека, без которого нет ни realia, ни realiora. Этот specificum видится всеми по-разному и, безусловно, зависит от горизонта восприятия — поэтому вокруг мемориальных мест столько много страстей. А так — ну что… Музей, кажется, пережил оптимизацию и ковид. Разработан и утвержден план музея на 2021 год, в который включены и выставки, и конференции.


— Над чем вы сейчас работаете, о чем думаете, что хотите сделать в ближайшее время?

— Хочу завершить две публикации: большого лекционного корпуса отца Павла Флоренского (в процессе работы этот том получил название «Лекции о новой философии», должен выйти в этом году в издательстве «Академический проект»)  и некоторых дурылинских текстов. И на этом, возможно, временно, перестать публиковать чужое — и писать свое. Книжку хочу наконец дописать. 


Поделиться

Другие статьи из рубрики "ОБРАЗЫ И СМЫСЛЫ"