Музыка как способ жизни

Леонид Фёдоров родился в Ленинграде. В 1983 году собрал группу «Аукцыон». В 1997 году выпустил первый сольный акустический альбом. В 2000-м основал собственный звукозаписывающий лейбл «Улитка Рекордз». постоянно гастролирует с группой и сольно, сотрудничает с иностранными музыкантами. Женат, дочь Ксения — участник группы «Кубикмагги».

Русский и православный?

Большую часть своей музыки Фёдоров записал не в составе «АукцЫона», а со своим другом известным джаз-контрабасистом Владимиром Волковым. Каждый новый проект — неожиданность: от почти агрессивного рока в альбоме «Быть везде», записанного вместе с израильским коллективом «Крузенштерн и пароход» до легких напевных «Душеполезных песен на каждый день». Этот альбом был записан четырьмя авторами: Сергеем Старостиным, Андреем Котовым, Леонидом Фёдоровым и Владимиром Волковым.

— Когда я слушал «Душеполезные песни на каждый день», они казались мне почти музыкой народов мира…
— Можно и так сказать. Но с уклоном в русскую традицию. Этим занимался, главным образом, Андрей Котов. Он нашел много средневековых текстов, в основном монашеских, которые когда-то пелись, но как — никто не знает. Русский человек — носитель традиции — он исторически не только православный, но и язычник. Отсюда — фольклорные напевы. Так как мы современные музыканты, мы слушаем и играем всякую музыку. Мы не зацикливались на аранжировках, садились и делали максимально простые песни, которые можно петь.

«Душеполезные песни на каждый день» — совместный проект руководителя хора «Сирин» Андрея Котова, джазового и этнического музыканта-инструменталиста и вокалиста Сергея Старостина, контрабасиста Владимира Волкова и лидера группы «АукцЫон» Леонида Фёдорова. Презентация альбома состоялась в 2008 году в Центральном доме художника в Москве. Музыка альбома — лучший ответ сегодняшнему музыканту на вопрос, как играть, чтобы было «современно», но и чтобы использовать богатство старинной, «корневой», настоящей музыки, аутентичного фольклора. В нем традиция естественно прорастает в современную музыку, и это происходит органично.

— Журналист Михаил Визель написал, что этот альбом возвращает людям религиозное ощущение, напоминает о смерти.
— В общем, он прав. Изначально музыка — религиозная вещь. Ритуальная. Определение Визеля верно, но только это не делает музыку православной или иудейской. Просто так сложилось, что мы православные: и Котов, и я, и Старостин, и Волков. Но это не значит, что мы хотим делать именно «православную музыку». Достоевский тоже православный, но никто не говорит, что он был «православным писателем». Просто русский.

— Братья Карамазовы — довольно православный роман.
— Как сказать. Он русский. Светский. Просто мировоззрение у человека, который его писал — православное. Так и мы: то, что у нас получилось — это светская музыка. А духовная музыка звучит в храмах. Эти вещи надо разграничивать.

— Довольно серьезная задача для произведения искусства — напомнить человеку о смерти.
— Это не главное. Музыка призвана дать человеку радость, одну из самых абстрактных вещей. Я не ставлю определенных целей что-то провозвестить или напомнить: что мне ближе, то я и пою.

У меня есть знакомый батюшка в Москве, англичанин из Манчестера, так вот, он любит «Блэк саббат» и смотрит жуткие фильмы ужасов. При этом совершенный бессребреник, служит в хосписе. Абсолютно православный человек. На мой взгляд, никто не знает, от чего человек становится лучше или хуже. Это всё равно что говорить, что газеты читают подонки, а Псалтырь — для хороших людей. Можно быть очень религиозным человеком и при этом оставаться подонком. То же самое и с музыкой. Музыка не бывает «правильной» и «неправильной», она есть хорошая и есть плохая. Мы находимся в уникальном состоянии сейчас: можем услышать любую музыку, которую люди писали века назад. Пятьдесят лет назад никто даже не мог предположить, что так получится.

От соленых груздей до богословия

К православной вере Леонид Фёдоров пришел после знакомства с Алексеем Хвостенко — петербуржским художником, поэтом и музыкантом. Крестился Фёдоров в конце 1991 года вместе с другим участником группы «АукцЫон» Олегом Гаркушей.

— Расскажите о Хвостенко. Чем он вас поразил?
— Свободой, покоем и любовью. Никого такого я больше не встречал. И он ничего для этого не делал, просто общался — и от него разливалось тепло. Я разговаривал со многими, кто его знал, и у всех было ощущение, что он любит именно тебя. Он был один из самых свободных внутренне людей. Этакий человек мира. Ему бесполезно было говорить о Родине и совести, о вопросах морали. Не то что он был аморален или бессовестен, просто с ним выстраивался совершенно другой уровень общения. Мы могли обсуждать любые вещи. Мы обсуждали творчество, свое и чужое. Или соленые грузди, например, — мы однажды сидели и обсуждали соленые грузди. Его музыке я поначалу не придавал значения. Уже потом я понял, как это все звучит. Меня интересовала гармония, а тут оказалось, что можно играть два аккорда, но при этом получать точную художественную вещь. Он обладал уникальным даром: всё, к чему бы он ни прикасался, — живопись, музыка — всегда во всем присутствовала гармония. Вот такой человек. Поэт. Он был мне как второй отец.

— А как вы от него переняли православие?
— Насчет веры у нас был всего один разговор. Он спросил меня: «А ты крещеный?» Я говорю: «Нет» — «Ты чего? Надо креститься». Я покрестился. Больше мы эту тему не поднимали. До него я не придавал вопросам веры никакого значения, был агностиком, не относился к этому, как к чему-то такому, что нужно мне. А с ним я как-то ясно понял, что это нужно именно мне.

— А в рок-клубе вопросы веры поднимались?
— Нет, я никогда ни с кем на эту тему не говорил. Мне кажется, это личное дело каждого человека. Людей не надо делить на верующих и неверующих. Есть ведь воинствующие тупые фанатики. Люди — они везде люди. Когда я крестился, я никогда не думал, что это повлияет на музыку. Хотел измениться сам. Но я уверен, что никогда бы так «Чайник вина» — альбом, который мы выпустили вскоре после этого — не сделал: у меня бы не было такого ощущения… легкости. После крещения я испытывал эйфорию. Она в альбоме сохранилась.

«АукцЫон» всегда стоял особняком в пантеоне русского рока. Википедия определяет его музыкальное направление как «джаз-авангард»;
тексты песен могут показаться просто набором слов — и это впечатление не обязательно обманчиво. Сольная карьера фронтмена «АукцЫона» Леонида Фёдорова — еще более глубокий эксперимент в области звука и текстов.

Поймать правду

Текстами в «АукцЫоне» занимается Дмитрий Озерский, много музыки было написано на стихи Алексея Хвостенко, Анри Волохонского, а также русских поэтов Велимира Хлебникова и Александра Введенского. К примеру, в альбоме «Разинримилев» (в соавторстве с американцами Марком Рибо и Джоном Медески) положена на музыку поэма Хлебникова «Разин», состоящая из палиндромов. А альбом «Безондерс» написан на стихи Введенского — и звучит порой по-­настоящему жутко:

«Мне страшно, что все приходит в ветхость,
и я по сравнению с этим не редкость.
Мы сядем с тобою, ветер,
на этот камушек, камушек смерти.
Мне жалко, что я не семя,
мне страшно, что я не тучность.
Червяк ползет за всеми, за всеми,
он несет однозвучность.
Мне страшно, что я неизвестность,
мне жалко, что я не огонь…»

— Ваши любимые поэты — Введенский и Хлебников — они же пишут о страшных вещах…
— Вот как раз носители русской традиции: один был православный, а другой — язычник. В их поэзии это видно, хотя и не сразу. Они пишут… а пишут ли они вообще? Для них поэзия, как для меня музыка, — везде. Она есть и в гончарном деле, и в проехавшем мимо такси. Поэзия — способ символической передачи реальности. Есть люди, которые любят творчество, а есть — которые любят себя в творчестве. Вот Есенин — любит себя. Набоков — любит себя. А Хлебников — любит правду. Эту правду он в поэзии пытается поймать. Она может быть страшной — но она же и самая удивительная. Для Введенского реальность такова: во всем есть Бог. Хлебников же видел в ней много богов. Если говорить о таланте, то с Хлебниковым никто не может сравниться в нашей поэзии. Хвост (псевдоним Алексея Хвостенко. — Прим. ред.) вообще делил всю поэзию на три эпохи: эпоха Гомера, эпоха Данте и эпоха Хлебникова. Хотя его любимым поэтом XX века был Введенский. Введенского ведь интересовали всего три вещи: Бог, смерть и время. И в этих узких рамках ему нет равных. Все его тексты очень высокого качества. Их все можно спеть.

— Вы в одном из интервью сказали, что ваша музыка стремится к бесстрастию. Что, в таком случае, для вас концерт, если не стремление зажечь людей своей энергией?

— Концерты дают идентификацию себя как профессионала. Но это не главное: для меня концерты — это способ существования. Я по-другому не умею. Мне просто нравится… даже не «нравится», не то слово. Это такая жизнь, я так живу.