Мироносицы ХХ века
и священнослужители, и монашествующие, и миряне, в первую очередь — женщины. Они были воспитаны в православной вере в те времена, когда слова «Россия» и «православие» считались нераздельными. Многие из них не только ходили в храм, но и исполняли церковные послушания — сторожа, звонаря, алтарника, алтарницы… О светлых «церковных бабушках» вспоминают клирики нашей епархии.
На советский манер не перевоспитаешь…
— В середине 1970-х я был назначен настоятелем храма Иова Многострадального на Волковском кладбище, — вспоминает настоятель Князь-Владимирского собора протоиерей Владимир Сорокин. — Там были псаломщицы Таисия Васильевна и Елизавета Васильевна. Как они читали, с каким чувством и любовью! Были и алтарницы — Надежда Фёдоровна и Клавдия Степановна. Они были настоящими служителями Церкви — немногословные, смиренные, добросовестно относящиеся к службе.
Как-то у меня зашел спор с печально известным уполномоченным Совета по делам религий по Ленинграду и Ленобласти Григорием Жариновым о Декларации митрополита Сергия (Страгородского). Он был убежден, что советская власть сделала уступки Церкви на время, история вынесла над нею приговор и дело её кончено: «Да если бы митрополит Сергий не написал эту декларацию, вас бы стерли с лица земли! Вы мешали, вы были обречены!» Я ставил перед ним вопрос, почему нельзя сделать наших уборщиц, алтарниц, псаломщиц членами профсоюза. Жаринов отвечал: «Профсоюзы — это школа коммунизма, а вы неизвестно что строите!» — «Понятно, что священников нельзя, но эти женщины — они же простые рабочие люди!» — «Да, но они служат вам! Я думаю, что если бы не эти женщины, вы бы не уцелели, вас бы время стерло с лица земли. Когда Куроедова (Владимир Алексеевич Куроедов (1906–1994) — председатель Совета по делам РПЦ при Совете Министров СССР в 1960–1965 гг., председатель Совета по делам религий при Совете Министров СССР в 1965–1984 гг. — Прим. ред.) поставили председателем Совета по делам религий, он приехал в Ленинград и попросил меня показать некоторые приходы. Ехали мимо Волковского кладбища, зашли в церковь. Там в тот момент никого из священников не было, была только одна псаломщица, Таисия Васильевна. Она так рассказала об истории храма, о православной вере, настолько убедительно преподнесла это, что Куроедов сказал, что подобных людей на советский лад не перевоспитаешь, с ними не сделать ничего. «С батюшками, даже архиереями можно договориться, а вот с такими женщинами — нельзя». Старостой в то время был Пётр Иванович Браун. Он не разрешал устраивать никакие трапезы, так алтарницы Надежда Фёдоровна и Клавдия Степановна втихаря сварят какой-нибудь суп, принесут еды с собой, чтобы батюшки поели. Официальная позиция властей была — всё ограничивать. А вот эти жены-мироносицы, эти простые русские женщины делали Божие дело.
Будучи председателем епархиальной комиссии по канонизации, отец Владимир часто изучает жития новомучеников и исповедников.
— Всегда рядом с батюшками были простые женщины, они приносили им передачи, молились за них, — продолжает отец Владимир. — Я убедился, что женщины действительно спасли Церковь, и такие женщины были в каждом храме, не только в тогдашнем Ленинграде, но и по всей стране. Перед этим поколением я благоговею. В алтарях таких женщин сейчас уже осталось очень мало, хотя и в наше время многие понимают свою работу в храме как служение. Жаль, что фамилии этих усердных тружениц уже никто не помнит. Может быть, можно найти какие-то сведения о них в архивах храмов, но вряд ли кто-нибудь будет этим заниматься…
Люди им доверяли
Настоятель храма святого Илии Пророка на Пороховых протоиерей Александр Будников тоже встретился с этим поколением алтарниц и псаломщиц в начале своего служения, причем опыт у них с отцом Владимиром во многом общий: оба служили и в храме святого Иова Многострадального, и в Николо-Богоявленском морском соборе.
— Псаломщицу Таисию Васильевну из храма святого Иова Многострадального я часто вспоминаю. Её отец, иерей Василий, был репрессирован. Помню один случай. Пасха в 1975 году была 4 мая, поздняя. В ту пору в храме Иова Многострадального я был самым молодым священником. Так вышло, что остальным батюшкам нездоровилось, и меня оставили на весь день в Великую субботу освящать куличи. Я только что был переведен из храма святого Александра Невского на Шуваловском кладбище, и в связи с изменением зарплаты у меня возрос налог — в результате денег вообще не было, не на что было купить хоть что-нибудь к Пасхе. Освящаю я яства, люди приносят пожертвования, а приближенные старосты, того самого Петра Ивановича Брауна, всё забирают. Ну, думаю, будет у нас дома Пасха голодная. День близился к концу, вдруг вижу — идет Таисия Васильевна с каким-то пакетом: «Батюшка, я вот у них украла». Смотрю — там деньги, рублей пятьдесят, большая сумма по тем временам. Я даже заплакал. Как такое забудешь?
В Александро-Невской лавре тоже были прекрасные алтарницы, помню матушку Марию, она была тайная монахиня. В Никольском соборе были алтарницы Анна, Анастасия, Екатерина, Феодосия. Феодосия Фёдоровна работала на железной дороге, была очень сильной физически. Помню, нам привозили огромные мешки с просфорами, и она их поднимала, как пушинку. Алтарное пространство и в верхнем, и в нижнем храмах Никольского собора очень большое. В верхнем-то довольно просторно, а в нижнем всё шкафами заставлено. Накануне праздника бабушки добросовестно залезали на эти шкафы, чтобы стереть отовсюду пыль. Помню одну старушку, она не постоянно там работала, перед праздниками приходила, было ей лет девяносто. Смотрю — она на каждую ногу надела по щетке полотерной, скользит, как на коньках! Причем денег им за работу никто не платил, даже не кормили: они сами что-то приносили с собой. После праздников тоже было много работы: пройдет пасхальное богослужение — и снова надо в храме убирать!
Когда служу Литургию в Неделю жен-мироносиц, всегда вспоминаю обо всех наших верующих женщинах, которые, можно сказать, вывезли Церковь на себе в годы лихолетья. Это были люди, получившие воспитание еще до 1917 года, старого закала, как сейчас говорят, они очень любили духовенство. Сколько они пережили, не передать! Когда батюшки сидели по тюрьмам, они не только им передачи носили, но, бывало, и следовали за ними в лагеря, ссылки! И в брежневские времена, когда гонений вроде уже не было, кого мы в храмах видели? Тоже те самые «белые платочки», простых женщин! Мужчин редко-редко можно было увидеть, да и вообще людей образованных, потому что все за свою карьеру боялись. В те времена, если хотели креститься, венчаться, детей крестить, делали это на дому, в храме боялись: могли на работу написать, и были бы неприятности. А какая-нибудь бабушка из деревни, уборщица или домработница — ну что с ней можно сделать, неужто в должности понизить?
Когда я служил в Никольском соборе, где-то далеко, кажется, на Софийской улице, жила некая болящая Валентина, она лежала, не вставая. Это была верующая женщина, сын у неё был пьяница, всю её пенсию пропивал. Так вот, у наших алтарниц, да и не только у наших, и из других храмов — они все знали друг друга, храмов-то в городе было всего четырнадцать! — была череда дежурств, они по очереди к ней ездили. Переворачивали её, мыли, убирали в квартире, что-то готовили.
Соборовать в храмах было запрещено, именно алтарницы у себя на дому организовывали соборования, священники приходили и совершали Таинство. Люди им доверяли, передавали свои просьбы. Иногда они в деревни нас приглашали детей крестить.
В храмах в ту пору была очень здоровая атмосфера, мы свободно говорили друг с другом, никто ничего не боялся. Могу сказать, что хотя в советское время общинность в Церкви, мягко говоря, не приветствовалась, но при крупных храмах всегда действовало какое-то ядро постоянных прихожан — то есть в основном, конечно, прихожанок. Была у нас Марья Васильевна Долгинская, уж как её уговаривали воспоминания написать! Она с обновленцами была, Введенского знала. Потом в Патриаршую Церковь вернулась, была регентом. Когда я освящал наш восстановленный храм Илии Пророка — в ту пору освящение храмов было в диковинку, службу никто не знал, — она как регент блестяще провела всю службу!
Народное благочестие
Клирик Князь-Владимирского собора протоиерей Виктор Иванов вспоминает об общении с алтарницами в более поздние годы:
— В 1987 году я пришел в Князь-Владимирский собор, тогда настоятелем был протоиерей Павел Красноцветов. Хотел устроиться алтарником, но не было мест. Поскольку я окончил музыкальную школу, попросился в хор, полгода пел в хоре, а потом освободилось место в алтаре. Это был конец советского времени, мужчин-прихожан в храмах почти не было. Две алтарницы — пожилые женщины, фамилий их я, к сожалению, не помню, Надежда Михайловна и Татьяна Ивановна, учили меня разным премудростям, объясняли, что можно делать, чего нельзя. Они рассказывали, как жертвенник накрывать, как уборку делать. В наше время храмы открыты целый день, а тогда после Литургии храм закрывался на уборку до пяти часов. Нужно было за это время всё убрать. Тогда были в алтаре особые печи — стояки. Это сейчас уголь продается готовый, а в те времена такого не было, приходилось им собирать какие-то материалы на растопку. Нужно было следить, чтобы и уголь для кадила всё время был, для этого нужно было постоянно поддерживать огонь в этих печах, зимой и летом, особенно когда храмы стали открыты целый день: священники дежурили, им заказывали требы.
Надежда Михайловна была духовной дочерью преподобного Симеона Псково-Печерского, он тогда еще не был прославлен, рассказывала, как в молодости ездила в Псково-Печерский монастырь. Удивительно, что у неё всегда было хорошее настроение. Вообще от всех бабушек исходило ощущение теплоты.
Были еще Людмила Дмитриевна, Пелагея Абрамовна. Пелагея Абрамовна умерла прямо в алтаре, в пономарке. Я утром пришел, алтарь закрыт изнутри, подумал: странно. Я знал, как попасть туда другим путем, захожу, вижу — лежит. Видно было, что она всё сделала и собралась уходить: сумочка уже стоит, пальто приготовлено.
Они были очень заботливые, создавали в храме особую атмосферу. Очень хорошо делали свое дело, не торопясь, со старанием. Могли кадило подать, на них было и послушание ризничных. Всегда беспрекословно слушались батюшек, заботились о них: готовили чай, откладывали какую-нибудь еду с канона. Они полностью посвящали себя храму, даже если у них были дети и внуки.
Приходили и другие женщины, когда нужно было — в основном перед большими праздниками, — и помогали в уборке алтаря. Они были очень благочестивыми, перед праздниками, когда все вместе собирались, очень мило общались между собой. Пустой житейской болтовни почти не услышишь: они рассказывали какие-то истории духовного содержания, рекомендовали друг другу, что почитать. Книг тогда почти не было — «Журнал Московской Патриархии», издаваемый там же церковный календарь, сборники «Богословские труды». Давали друг другу почитать дореволюционные книжки, у кого они были. Конечно, никакого религиозного образования у них не было и быть не могло, это было именно то, что называется народным благочестием.
