Место встречи "своих людей". Клавишник группы "Джунгли" о Ленинградском рок-клубе
ВМЕСТО ПОЛИТИНФОРМАЦИИ
— Марк, как произошло ваше знакомство с музыкой?
— Музыка окружала и жила во мне с самого рожденья. В детстве ходил пел, «гудел», изображая оркестр. Когда мне было три года, я увидел фортепиано… Меня потрясло благородство звучания и волшебное прикосновение: белые клавиши,черные клавиши, снова белые…
— Вас родители воспитывали в любви к музыке? Они музыканты?
— Нет, они не музыканты. Но музыку любили всегда. Пели в студенческом хоре. Мама на проигрывателе слушала классическую музыку… Потом музыкальная школа, училище. Начал сочинять и всегда очень любил импровизировать и фантазировать.
— Как для вас открылась дверь в мир именно рок-музыки?
— Как ни странно, началось всё с русского рока. Как-то летом в пионерском лагере впервые услышал «Машину времени» — то ли старшие ребята играли, то ли вожатые. Взял в руки гитару, пытался зажимать струны — сперва ничего, конечно, не получалось, но постепенно дело пошло. Потом начал «тусоваться», ходить в «Сайгон», рок-клуб. Открыл для себя «Аквариум», «Зоопарк» Майка Науменко, «Кино», «Странные Игры» и много других замечательных групп… И решили мы с моим старшим братом Михаилом собрать свою рок-группу, назвали «Полюс звуков», он писал замечательные стихи, я — музыку. Вступили в рок-клуб (что, кстати, было непросто, проходили серьезное прослушивание перед худсоветом). А потом Миша ушел в армию и песенная часть моего творчества закончилась…
— Насколько я знаю, в «Джунглях» вы начали играть тоже с ранней молодости.
— Со старших классов. Андрей Отряскин, основатель «Джунглей», проходил у нас в школе педагогическую практику как учитель истории — он тогда заканчивал Педагогический институт имени А. И. Герцена. Не помню, насколько хорошо он рассказывал о битвах, царях, революциях и съездах КПСС, но про музыку говорил завораживающе. Разговорились на перемене и сразу поняли, что мы — родственные души. И решили вместо политинформации музыку послушать. Андрей принес магнитофон, я — колонки. И открылся для меня удивительный мир инструментальной импровизационной музыки, а также рок-оппозиции к популярной и распространенной рок-музыке (я, надо сказать, и так не особо увлекался Deep Purple, Led Zeppelin и прочими хард-кумирами нашего поколения, мне нравился арт-рок с более насыщенным музыкальным содержанием: Pink Floyd, Genesis). Особенным откровением явилась для меня ECM music (музыка предельно широкого спектра: джаз, джаз-рок, фьюжн, академическая музыка от классики до авангарда, фолка, этнической музыки), я понял — это мой мир и мой музыкальный путь. ЕСМ, кстати, единственный жанр, берущий название от музыкального лейбла ECM (Editions of contemporary music, в переводе — «Издания современной музыки»). Там издавались Арво Пярт, Майлз Дэвис, Пэт Мэттени, многие джазовые музыканты. А первым я услышал волшебный разговор саксофона с китом в исполнении Пола Уинтера. Никто, кроме меня и еще одного моего друга-одноклассника, наверное, ничего и не понял — не Boney M ведь, не ABBA. В общем, было потрясающе. Потом Андрей рассказал, что у него есть своя группа «Джунгли», что они — члены рок-клуба и лауреаты фестивалей, позвал на концерт, а еще через некоторое время позвонил и пригласил в группу.
РУССКИЙ ЛИ РОК?
— «Джунгли» были членами Ленинградского рок-клуба. Но ведь музыка «Джунглей» не подходит под классическое определение рока. Да и сами вы тяготеете к более сложным композициям.
— Ленинградский рок-клуб в те времена был практически единственным местом, где звучала независимая музыка, альтернативная официальной советской эстраде. Это была особая среда, место встречи «своих людей», которые были не как все. Как и кафе «Сайгон», например. Времена-то какие были — безвоздушной атмосферы воинствующего материализма, ложного пафоса, пустых фраз и идей. Что касается стиля, то многие группы уже вовсе и не рок играли. Например «Телевизор» — скорее «новая волна», «Странные игры», АВИА — тоже не совсем рок. А «Джунгли» вообще во многом первопроходцы и экспериментаторы. Мы прошли путь (как сказала ведущая Тамара Максимова на «Музыкальном ринге» в 1989 году) от арт-рока до панк-джаза, world music, авангарда, ЕСМ… Соединяли, так сказать, Чайковского с Пендерецким.
Группа «Джунгли»
основана гитаристом Андреем Отряскиным в начале 1980-х годов, исполняла инструментальную импровизационную музыку. Возможно, именно из-за отсутствия текстов группа пользовалась гораздо большим успехом на Западе, чем остальные коллективы Ленинградского рок-клуба. В «Джунглях» переиграло огромное количество известных музыкантов. Игорь Тихомиров («Кино», «ДДТ»), Валерий Кириллов («Зоопарк»), Александр Кондрашкин («Странные Игры», АВИА, «Тамбурин», «Аквариум»), Юрий Орлов, основавший позднее московскую группу «Николай Коперник», Павел Литвинов и Николай Рубанов («АукцЫон»), Фёдор Чистяков («Ноль»). Марк Бомштейн вошел в состав «Джунглей» в конце 80-х. В 1993 году группа прекратила свое существование в связи с отъездом Андрея Отряскина в США.
— Приходилось слышать, что в Ленинградском рок-клубе деление по группам (я из «Кино», а ты — из «Аквариума») порою было чисто символическим.
— Да, демократичная питерская среда была этим уникальна. Например, наш бас-гитарист Игорь Тихомиров играл в «Кино», перкуссионист Паша Литвинов в «АукцЫоне». В Москве в те годы всё было жестче и концептуальнее. Рассказывали, если музыкант играл «на стороне», его могли даже исключить из группы… В Питере было свободней. Более того, помочь друг другу считалось за честь. Иногда на концерте на несколько групп был один басист или барабанщик. Лишь потом, когда начались гастроли, пришлось выбирать. Многие не могли ездить с несколькими коллективами. Мы вышли на большие сцены, и рок-клуб стал хорошей концертной организацией, нужно было гастролировать не только по стране, но и за границей. Но и тогда, случалось, подменяли друг друга, а также записывались вместе.
— Существует мнение, что русский рок — это в первую очередь песенная, стихотворная традиция, продолжение то ли бардовской песни, то ли даже Серебряного века.
— Рок-музыка — это всего лишь одно из направлений. Думаю, лучше говорить о русской музыке, которая всегда стремится стать поэзией. В этом смысле мы — не исключение. Мы тоже всегда пели, только без слов.
— И все-таки, есть ли, на ваш взгляд, концептуальное отличие музыкальной составляющей русских рок-групп от того, что делают зарубежные коллективы? В чем суть русского рока, кроме русскоязычных текстов?
— Мне кажется, нужно говорить о личностях и содержании. Каждый художник, каждый коллектив, что русский, что западный, — уникален. А так, большого отличия я не вижу. Формы и стили похожи. Например, русский хард-рок и западный хард-рок — это просто один и тот же хард-рок.
— Говорят, что русский хард-рок как раз и прославился беззастенчивым копированием музыкальных тем у зарубежных коллег.
— Ну почему же. Были очень интересные и самобытные исполнители: Жора Ордановский и группа «Россияне», ранний «Пикник» — тоже хард-рок. Кстати, у истоков Ленинградского рок-клуба стояли хард-рок группы. В первом концерте приняли участие «Пикник», «Мифы», «Зеркало» и «Россияне». Все играли такой классический рок. И почти все потом покинули рок-клуб, потому что считали, что все эти «Странные игры», «Аквариум» — это уже не настоящий рок.
— Да, кстати, а где вы доставали музыкальные инструменты?
— У Андрея еще по институту имени А. И. Герцена было много знакомых из Европы. Через них и доставали. Но поначалу, конечно, были отечественные гитары, клавиши, барабаны. Были и замечательные друзья-мастера, которые делали гитары не хуже «фирменных». А также собственные концептуальные придумки. «Пружинотрон», например, — металлический каркас, на который натягивались пружины, создающие естественную реверберацию. К нему присоединялось ещё множество разных девайсов: струны, медные трубки и многое другое. Так что это был шумовой, атмосферный и музыкальный инструмент одновременно.
ТЕРРИТОРИЯ СВОБОДЫ
— Что вы можете сказать о религиозно-философских поисках музыкантов Ленинградского рок-клуба?
— Был интерес и к православию, и к востоку, и к мистике. Меня-то Восток особо никогда не привлекал, зато привлекала хорошая литература. Мы были идеалистами. Читали русскую и зарубежную поэзию начала века, запрещенных советских писателей и поэтов, Гессе и Селинджера… Многие увлекались Рерихом, Блаватской. Мне же больше нравились Честертон, Льюис, Толкиен. Многое выходило в самиздате, достать было сложно, а потому и считалось чем-то, доступным только избранным.
— Верно ли утверждение, что увлечение мистикой, во многом поверхностное, потом переросло для многих в серьезное погружение в православие?
— Думаю, что да. Ведь мы искали Бога. Господь привел меня к вере в 90-е годы, через дорогого батюшку протоиерея Василия Ермакова. Среди моих друзей-музыкантов много православных, кто-то даже священником стал, вот как протоиерей Вячеслав Харинов или игумен Вениамин (Владимир) Непоту из группы «Провинция». А кто-то и музыку играет, и в храм ходит, и Бога хвалит.
— А рок-клуб повлиял на ваше мировоззрение? В том числе и на выбор православия?
— Конечно. Здесь собирались люди, которые были «не как все». В храм тогда тоже ходили те, кто отличался от большинства. Поэтому всё это взаимосвязано. Для нас это была территория свободы.