Маяковский и Библия
РАБОЧИЙ ПОТОП
Революция принесла Владимиру Владимировичу творческую свободу, возможность порвать с традицией и бесконечно экспериментировать со словом. Именно в это время — время отрицания старой жизни и старой веры — он обрел и отточил свой особенный, неповторимый поэтический стиль.
Однако мир Маяковского рождался в противоборстве с библейским миром и очень многое заимствовал у своего соперника. Базовыми понятиями, с которыми «играет» поэт, остаются всё те же вечные понятия из великой Книги. Маяковскийиспользовал библейские образы как первичные для описания новой реальности. Смена мироустройства через революцию осмысляется им с использованием лексики и образов Священного Писания.
Так, образ Царства Божия становится инструментом для описания царства земного, образы апостола, пророка, Христа используются для изображения нового мессии — поэта. С помощью образов заповедей и христианских этических норм поэт дает представление о новых нормах человеческого общежития. Картины рая, неба, Нового Иерусалима становятся образным материалом для описания новых представлений о будущем.
Революция положила начало новой системе мироустройства. Метафорой этого переворота стал библейский потоп. В стихотворении «Революция», отражая расстрел мирного шествия 9 января 1905 года, поэт пишет:
Граждане!
Сегодня рушится тысячелетнее
«Прежде».
Сегодня пересматривается миров основа.
Сегодня
до последней пуговицы в одежде
жизнь переделаем снова.
Граждане!
Это первый день рабочего потопа.
К власти, расстрелявшей своих граждан, у поэта доверия нет. Начавшиеся выступления, охватившие постепенно всю страну, подобны потопу:
И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их (Быт. 6, 5–7).
Потоп в Книге Бытия — это ответ Бога на крайнюю степень морального разложения человечества. Всё живое, кроме одной семьи, должно быть уничтожено водой. Он описан как катастрофа, постепенно наступающая и неотвратимая. Образ мощный и красочный: «… разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей» (Быт. 7, 11–12). Для поэта революция — рабочий потоп. Он уничтожит старое, несправедливое. Люди, осознавшие необходимость перемен, совершат это «очищение». Водная стихия получает такое описание: «пенится пенье», «площади плещут», «улиц река дымит», «плывет, громыхая, марсельский марш». Маяковский вводит образ пожара как усиление этого стремительного изменения мира:
Везде языки.
Взовьются и лягут.
Вновь взвиваются, искры рассея.
Это улицы,
взяв по красному флагу,
призывом зарев зовут Россию.
Соединение двух стихий создает гиперболизированный образ революции и усиливает эмоциональный накал стиха. Революционные настроения ширятся, и стихия потопа уже управляема людьми. Они, как Бог, устраивают потоп для мира. Это ярко демонстрируется в стихе «Наш марш», где люди очищают землю:
Мы разливом второго потопа
перемоем миров города…
Видите, скушно звезд небу!
Без него наши песни вьем.
Эй, Большая Медведица! требуй,
чтоб на небо нас взяли живьем.
Маяковский (скорее всего, интуитивно) дает отсылку к добиблейскому варианту мифа о потопе. Созвездие Большой Медведицы в шумерской мифологии отождествлялось с богиней Нинлиль, супругой того самого Энлиля, который наслал на землю потоп и который отказался даровать бессмертие Гильгамешу (взять его живым на небо). Маяковский, выходит, словно ходатайствует перед «матерью богов» за современных гильгамешей, чтобы они не только выжили во время нового потопа, но и стали бы частью наступающего царства свободы, которое, впрочем, созидается в этом мире. Мотив построения рая на земле звучит очень отчетливо. Не ожидание счастья, которое осуществится в будущем загробном мире, а созидание его здесь и сейчас.
ТЫСЯЧА РАЗНЫХ РАДУГ
Это новый мир. В нем торжествует жизнь. Даже война, несущая смерть, не сможет помешать наступлению новой эры. В поэме «Война и Мир» Маяковский детально описывает ужасы войны. Вместе с поэтом читатель задается вопросами: как среди этих ужасов «сохранить любовь к живому»? Уничтожит ли война людей, или есть надежда на светлое будущее? Маяковский верит, что надежда есть, что война окончится радикальными изменениями человеческой жизни в лучшую сторону. И начало этим изменениям положит «чудесное» событие:
Шепот.
Вся земля
черные губы разжала.
Громче.
Урагана ревом
вскипает.
«Клянитесь,
больше никого не скосите!»
Это встают из могильных
курганов,
мясом обрастают хороненные
кости.
Было ль,
чтоб срезанные ноги
искали б
хозяев,
оборванные головы звали по имени?
Вот
на череп обрубку
вспрыгнул скальп,
ноги подбежали,
живые под ним они.
С днищ океанов и морей,
на реях,
оживших утопших выплыли залежи.
Солнце!
В ладонях твоих изогрей их,
лучей языками глаза лижи!
В старушье лицо твое
смеемся,
время!
Здоровые и целые вернемся в семьи!
Тогда
над русскими,
над болгарами,
над немцами,
над евреями,
над всеми
по тверди небес,
от зарев алой,
ряд к ряду,
семь тысяч цветов засияло
из тысячи разных радуг.
По обрывкам народов,
по банде рассеянной
эхом раскатилось
растерянное
«А-ах!..»
День раскрылся такой,
что сказки Андерсена
щенками ползали у него в ногах.
В этом фрагменте Маяковский заимствует образ «восстановления жизни» у пророка Иезекииля, который описывает свое видение так:
Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них. Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои — весьма, весьма великое полчище. И сказал Он мне: сын человеческий! кости сии — весь дом Израилев. Вот, они говорят: «иссохли кости наши, и погибла надежда наша, мы оторваны от корня». Посему изреки пророчество и скажи им: так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших и введу вас в землю Израилеву. И узнаете, что Я Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я, Господь, сказал это — и сделал, говорит Господь (Иез. 37, 7–14).
У Владимира Владимировича Земля отдает мертвых и требует клятвы, что войны больше не будет. Солнце дает живительный свет, и Время не властно над ожившими, они вернутся к мирной жизни. Неважны нации, воскреснут все убитые. Над ними засияют «семь тысяч цветов из тысячи разных радуг».
Откуда поэт заимствовал образ радуги? Тоже из Священного Писания. Речь о знамении радуги, данном выжившим после потопа людям. Радугой Бог подтверждает Свое намерение никогда больше не уничтожать мир потопом. Она — символ жизни и возможности нового, правильного начала.
Интерпретация Иезекииля у Маяковского весьма своеобразна. У него воскресают все «языки», тогда как у пророка это чудесное событие символизирует новую надежду только для одного народа — Израиля. Поэт использует образ радуг, чтобы усилить размах события. У Маяковского всего много: и народов, и радуг. Там, где у пророка лаконичное: «… произошел шум, и вот движение…», у поэта:
Шепот.
Вся земля
черные губы разжала.
Громче.
Урагана ревом
вскипает.
И без того сильный образ Иезекииля гиперболизируется Маяковским, Бог заменяется Землей, Солнцем и Временем. Язык поэта лаконичней, но и ярче описательного языка еврейского пророка. Акценты поэт смещает с великих деяний Бога на неповторимое, грандиозное событие, в центре которого человек, человечество.
В то время как Иезекииль повествует об умерших на чужбине в результате пленения, Маяковский пишет об умерших на войне. Война — это гибель мириад людей, это безнадежность и необратимость смерти. Плен и смерть — уничтожение надежды нации на будущее. Идеи Иезекииля и Маяковского перекликаются. Поэт не просто воспользовался образом, взятым у пророка, и вложил в него свои, подчас противоположные, смыслы, но раскрыл атмосферу и суть послания и поместил его в современный контекст.
ТРЕТЬЯ РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА
Новое царство будет характеризоваться не только внешними переменами. Маяковский утверждает, что произойдут преобразования и в человеческой душе. Революция, как тогда считалось, была призвана освободить людей, дать им возможность построить более справедливое общество. Предполагалось, что у всех будут равные возможности, власть будет принадлежать народу, а земля — тем, кто на ней работает.
Как мы видим из произведений Маяковского, он горячо поддерживал все эти преобразования. Тем интереснее узнать его идеал, который всегда был перед его взором и ради которого он, не считаясь с постоянной критикой, писал свои стихи. В поэме «IV Интернационал» он свидетельствует:
Смотрите —
ряды грядущих лет текут.
Взрывами мысли го́ловы содрогая,
артиллерией сердец ухая,
встает из времен
революция другая —
третья революция
духа.
Таково его понимание новой грядущей реальности — «третья революция духа». Она больше, чем преобразования социальной сферы, больше, чем политические изменения, даже больше, чем смена мировоззрения. Она связана со сменой сердца. Как себе это представлял автор, мы до конца не поймем, но, вероятно, именно слова из книг пророка Иезекииля и Иеремии вдохновляли его:
И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять (Иез. 36, 26–27).
Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более. Так говорит Господь, Который дал солнце для освещения днем, уставы луне и звездам для освещения ночью, Который возмущает море, так что волны его ревут; Господь Саваоф — имя Ему (Иер. 31, 33–35).
Пророки говорят о том, что в последнее время Бог дарует человеку «новое сердце и дух новый», то есть радикально изменит его внутреннюю природу. Именно к такой перемене стремился Маяковский. Стихи его населены людьми просветленными, добрыми, красивыми, и телесно, и внутренне чистыми. Таким призывает он стать каждого, а революция в октябре — только шаг к «революции духа». Образы из Библии делают эту духовную перемену более понятной для читателя.
ИНОЕ РОДСТВО
Новое царство должны характеризовать новые взаимоотношения между людьми. Открывая «коммунизма естество и плоть», Маяковский пишет:
Мы живем,
зажатые
железной клятвой.
За нее —
на крест,
и пулею чешите:
это —
чтобы в мире
без Россий,
без Латвий,
жить единым
человечьим общежитьем.
(Товарищу Нетте, пароходу и человеку)
Так поэт обрисовывает идеал новых человеческих отношений. Четко просматривается образ, вдохновивший его. Это община последователей Иисуса Христа.
Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого (Деян. 2, 44–45).
Таково Царство Божие, где нет ни иудея, ни эллина. Национальные идентичности не имеют значения, люди соединены иными узами. Их соединяет любовь и братство. Революция, разрушение старых, часто несправедливых, взаимоотношений давали поэту надежду на созидание принципиально других отношений между людьми.
Новый мир рождается на руинах старого, разрушенного мировой войной:
Земля,
встань
тыщами
в ризы зарев разодетых Лазарей!
(Война и мир)
Маяковский использует здесь образ из Евангелия. Иисус воскресил Лазаря, победив смерть. У Маяковского Лазарь — это Земля, а в роли спасителя, который воскрешает, выступает поэт. «Ризы зарев» создают очень красивую картину. И самое главное, затем земли начинают «воскресать» от «войны — смерти». А «тыщами» поэт усиливает эту силу воскресения до максимума.
ДОСТОЙНЫЕ ЦАРСТВА
Размышляя о том, кто может попасть в это новое царство, поэт использует еще один библейский образ:
Двери в славу —
двери узкие,
но как бы ни были они узки́,
навсегда войдете
вы, кто в Курске
добывал
железные куски
(Рабочим Курска, добывшим первую руду…)
Слова «двери узкие», «узки» — реминисценция на пассаж Евангелия от Матфея:
Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф. 7, 13–14).
В Евангелии теми, кто способен войти в жизнь узким путем, являются последователи Христа. У поэта — это рабочие люди, обычные люди. Именно для них будет построено земное царство. Ради этого пишет Маяковский, приближая это царство, веря в него всей душой.
Центр нового царства — Человек. Не Бог, мудро управляющий всем миром, а Человек, ради которого совершается всё происходящее в стране. Закрепляя это новое понимание роли человека, в поэме «Война и Мир» Маяковский описывает, как различные страны поклоняются именно человеку. Это собирательный образ труженика, мужественно вынесшего войну, выжившего — и потому, с точки зрения поэта, достойного такого поклонения. Перед нами новая литургия, напоминающая православную, но только по форме, ведь объект поклонения — не Богочеловек, а Человек. А троекратная «слава» отсылает нас к троекратному «свят» из пророка Исаии. Именно так восклицают шестикрылые серафимы, поклоняясь Господу, сидящему на престоле.
Как священники,
чтоб помнили об искупительной драме,
выходят с причастием, —
каждая страна
пришла к человеку со своими дарами.
<…>
Славься, человек,
во веки веков живи и славься!
Всякому,
живущему на земле,
слава,
слава,
слава!
Образ принесения даров заимствован у евангелиста Матфея. В Новом Завете волхвы, следуя за звездой, находят Младенца-царя, приносят дары и поклоняются Ему:
…и, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну (Мф. 2, 11).
Так библейские мотивы органично вплетаются в ткань художественного замысла поэта и очень ненавязчиво отсылают читателя к определенным образам, помогая автору раскрыть свою мысль.
P.S.
Великий эксперимент, вдохновлявший поэта, обнажил в «новых» людях немало неприглядных черт. Благие намерения, как это часто бывает, имели следствием не обновление жизни, а ретуширование обступившей реальности. Соперничество, предательство, агрессия, зависть и до сего момента сопровождают нашу жизнь. Мечты о справедливом обществе разрушились. И только Священное Писание остается единственным непоколебимым ориентиром для любого стремящегося к Новому — Божиему — Царству.