Крест между молотом и наковальней
МЯГКАЯ ДИКТАТУРА И ЦЕРКОВНЫЙ ТРИУМВИРАТ
— Как изменилось положение православных христиан Балтии после пакта Молотова-Риббентропа?
— Основные проблемы, характерные для православной среды Балтии, проявились уже в середине 1930-х годов. Этот период созвучен в чем-то нашему времени. В 1934 году был жестоко убит владыка Иоанн (Поммер), архиепископ Рижский и всея Латвии. Ближайшие два года стали временем неопределенности для Латвийской Православной Церкви. По какому пути она пойдет: останется ли в какой-то форме подчинения Московской Патриархии, или перейдет под омофор Константинополя? В итоге Православная Церковь в Латвии последовала примеру автокефалий Эстонской Апостольской Православной Церкви и Церкви Финляндской. До 1939 года существовал этот автокефальный триумвират Эстонской, Финляндской и Латвийской Церквей. Чтобы понять, как отнеслась к этому национальному повороту православная общественность, нужно учесть, что это был период мягких авторитарных диктатур в Балтии. Карл Ульманис в Латвии и Константин Пятс (кстати, православный по вероисповеданию) в Эстонии. Сегодня многие историки воспринимают эти авторитарные режимы как прелюдию к советскому и нацистскому тоталитарным правлениям в Балтии. И в действительности ограничения существовали. Например, религиозное образование было передано в университеты. Но уровень свободы православных людей был весьма высоким, и сравнивать его с советским или нацистским уровнем никак нельзя. Некоторые репрессированные в 1940–1941 годах православные люди вспоминали потом, что авторитарный период Ульманиса был самым счастливым периодом в их жизни.
— А что Литва?
— Там дело обстояло сложнее. В межвоенный период она фактически была разделена. В ходе Литовско-польской войны поляки заняли часть литовских территорий. В том числе к Польше относился и город Вильно, историческая столица Литвы. Церковные власти во главе с митрополитом Виленским и Литовским Елевферием (Богоявленским) находились в Каунасе. Митрополит ориентировался на Москву, приезжал в столицу СССР. И даже написал свою знаменитую книгу «Неделя в патриархии», которая фактически легитимировала московские церковные власти не только в мировом православии, но и в европейском сообществе. Вильнюс же в церковном отношении входил в состав Польской Православной Церкви, и там возглавлял кафедру архиепископ Виленский и Лидский Феодосий (Феодосиев), бывший Смоленский архиерей. Эта территория в полной мере жила в русле польской церковной политики.
До 1939 года в странах Балтии в целом не было серьезных попыток объединиться с Москвой. В наши дни, к примеру, владыку Иоанна (Поммера) иногда пытаются представить чуть ли не как борца за русскую великодержавность. Архиепископ Иоанн был членом Сейма, и в некоторых русских партиях говорили: он нам свой по вере, но чужой по крови. Владыка Иоанн был латышом по происхождению и был очень решительно настроен против советского большевизма.
НОВЫЕ ПРАВИЛА ИГРЫ
— Что произошло после советской аннексии?
— В 1939 году церковная ситуация в Балтии полностью изменилась. Началась активная советизация, выборы без выбора, и в итоге произошло включение балтийских земель в состав СССР. В Латвии и Эстонии ситуация изменилась сверху. Митрополит Таллинский Александр (Паулус) и митрополит Рижский Августин (Петерсон) приедут в марте 1941 года в Москву и принесут покаяние за «грех раскола и ухода из Московской Патриархии», как они тогда говорили. Они это сделали неискренне, как показали будущие события. Митрополиты понимали, что у них есть выбор — или попасть под советские репрессии, или примириться с правилами игры, которые были даны. А что это были за правила? Первый советский год не принес местным православным приходам воссоединения с Матерью Церковью. Напротив, он принес запрещение религиозного образования — от школ до университета, закрытие теологических факультетов. Открылись и начали активную работу местные отделения «Союза воинствующих безбожников». Стала в большом количестве выпускаться и широко распространяться антирелигиозная литература. И в довершение начались повальные аресты православного духовенства.
— В каких еще формах проходила советская кампания по борьбе с религией в Прибалтике? Насколько широкими были репрессии против православного духовенства?
— Можно выделить четыре группы репрессированных православных христиан. Первая группа — это те священники, диаконы, члены причта, которые принимали активное участие как солдаты и офицеры в Гражданской войне в России или в освободительных войнах в странах Балтии. Их арестовывали не только и не столько за принадлежность к Церкви, сколько за их антибольшевистское прошлое. Вторая категория — это военные священники. Такие примеры были и в Литовской армии. Третья группа — это священники — активные сторонники национального курса в Церкви. Их арестовывали, чтобы добыть сведения на митрополитов. И четвертая группа духовенства, по которому был нанесен удар, — это те, кто так или иначе принимали участие в эмигрантских организациях. Это РОВС, это РСХД. Конечно, всех арестовать не успели, поскольку началась война между Советским Союзом и Третьим рейхом.
Иван Петров
Родился в 1990 году в Ленинграде. В 2012 году окончил Санкт-Петербургский государственный университет по специальности «Историк, преподаватель истории». В 2014 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Идеологические и национальные аспекты деятельности православного духовенства Балтии и северо-запада России (1940–1945 годы)». С 2014 года работает ассистентом кафедры новейшей истории россии Института истории СПбГУ. Автор книги «Православная Балтия 1939–1953 гг.: период войн, репрессий и межнациональных противоречий» (2016) и других (всего более 60) работ.
АВТОКЕФАЛИЯ И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
— Насколько сильным было движение за автокефалию в Латвии, Эстонии и Литве? Какую роль в этом процессе играл Константинопольский патриархат?
— В Вильнюсе сложилась особенно интересная и сложная ситуация. Отношение к Москве там традиционно очень разнилось. Одна группа — русские эмигранты, «бывшие люди», — ориентировалась на Москву.
Среди них небольшая доля имела отношения с Советским Союзом и советскими специальными органами. Вторая группа — местные украинцы и белорусы. Ведь Вильнюс был центром не только литовского, но и белорусского национального движения. Эти не ориентировались на Москву, а поддерживали движения за литовско-белорусскую автокефалию. Архиепископ Феодосий (Феодосиев) отправил несколько посланий Вселенскому патриарху в Константинополь с просьбой принять местные православные приходы под свой омофор. После воссоединения Каунаса и Вильнюса приезд митрополита Елевферия, сторонника Москвы, для этой группы выглядел оскорбительным. Митрополит стал переосвящать храмы, назначать священников, которые, как протоиерей Лука Голод, ориентировались на Москву. В Литве шла самая давняя история борьбы за церковную автокефалию, и она продолжалась вплоть до конца 1940 года, когда стало ясно, что в рамках Советского Союза это неосуществимо.
В Эстонии события развивались снизу. Толчком послужила ситуация, когда в Печорах находящийся на покое епископ Нарвский и Изборский Иоанн (Булин) включился в процесс критики эстонского курса митрополита Александра. Интересный эпизод, о котором рассказывал недавно почивший митрополит Таллинский Корнилий. В те годы он прислуживал в храме и был свидетелем приезда посланника из Москвы, будущего экзарха Прибалтики Сергия (Воскресенского). Во время богослужения Сергий отчитывал митрополита Александра, который был его старше. И тот буквально позеленел. Настолько критическим было отношение Сергия (Воскресенского) к предвоенным действиям митрополита Александра. Это воспринималось им как предательство. Ситуация временно стихла, но клубок взаимных обид с того времени остался.
В Латвии ситуация была иной. Дело в том, что митрополит Августин, ставший во главе Латвийской Церкви в 1936 году, был личностью, мягко говоря, непопулярной. Бывший военный священник, опиравшийся на военно-политические круги Латвии, он был поставлен исходя из соображений национальной политики. Его уход был закономерным. И уже в годы нацистской оккупации митрополит Августин уведет за собой некоторую часть латышской православной интеллигенции и несколько латышских приходов.
— Насколько национально окрашенным были автокефальные движения?
— Они были национально окрашенными — вне всякого сомнения. И, безусловно, автокефальные настроения распространялись сверху. Это была попытка создать национальные Церкви в своих странах. Но нельзя сказать, что все русские автоматически оказывались сторонниками Москвы, а сторонники Константинополя, сторонники автокефалии — это были исключительно эстонцы и латыши. Дело в том, что в той же Нарве и Нарвском районе в годы нацистской оккупации огромное количество православных русских людей, как мирян, так и священников, считали митрополита Александра своим митрополитом. Национальный окрас присутствовал, но он не был единственной причиной стремления к автокефалии. Здесь скорее неприятие Москвы вызвано было пониманием того, что церковные представители Москвы оказывались представителями советской власти. Митрополит Александр вспоминал, что когда он встречался с митрополитом Сергием (Воскресенским) до войны, тот рассказывал, как хорошо живет православный епископат в Советском Союзе. Хотя на самом деле это было не так: в СССР на свободе осталось к тому времени только четыре действующих архиерея. Так что имело место не столько неприятие русских как нации, сколько неприятие советской власти и тех церковно-государственных отношений, которые выстроились в этот период. Это не была попытка отделиться от Москвы как Православной Церкви. Это была попытка отъединиться от Москвы как политического центра в первую очередь.
ФЕНОМЕН СЕРГИЯ (ВОСКРЕСЕНСКОГО)
— Какова была идейная платформа экзарха Прибалтики Сергия (Воскресенского)? Как он сочетал каноническую связь с Московской Патриархией и лояльность германским властям?
— Сергий (Воскресенский) был одним из первых иерархов, который полностью сформировался в советский период. Он не только знал ситуацию в СССР, но и всё его становление прошло в Советском Союзе. Поэтому он мог транслировать только известную ему систему церковно-государственных отношений. Он приезжал в первый советский год в Балтию, и приезжал как «большевик в рясе». Местные круги воспринимали его тогда именно так. Внешне он сторонник советской власти, но когда приходят немцы — он понимает, что надо делать всё то же самое, только плюс поменять на минус. После того как немцы взяли Ригу, латыши арестовали митрополита Сергия, но вскоре его выпустили немцы. И первым делом он наладил контакты с немецкой военной администрацией.Затем начал выпускать антисоветские статьи, меморандумы, воззвания. Для советской власти эти воззвания были особенно опасны, поскольку он отлично разбирался во всех тонкостях и нюансах советской системы. Человек, который жил в условиях советского режима почти двадцать пять лет, знал, куда бить больнее всего. Если эмигрантские иерархи осуждали советский режим достаточно декларативно, то митрополит Сергий (Воскресенский) знал о преступлениях большевиков и о гонениях на Церковь на уровне фактов. При этом еще со времен работы в «Журнале Московской Патриархии» у владыки Сергия сложилось твердое убеждение, что РПЦЗ — раскольники, и что раскольниками являются и эстонские и латышские автокефалисты, и украинские и белорусские автокефалисты, которых он критиковал. Он занимал следующую позицию. Голос митрополита Сергия (Страгородского), его учителя, фальсифицируется советскими властями. Воззвания его пишутся большевиками. Митрополит Сергий (Страгородский) — человек пожилой и является советским орудием против Германии и оккупированных ею территорий. Изменяя государственную политику, как доказывает экзарх, большевики расписываются в собственных ошибках и в тщетности своих попыток уничтожить Церковь. Они признали Московскую Патриархию, и надо это не дезавуировать, а наоборот, активно признать. Да, Церковь восстановлена, и нужно продолжать антибольшевистскую борьбу.
— Как германские власти согласились на церковную связь с Москвой?
— Здесь мы должны понимать очень важную разницу в отношениях государства и Церкви в Советском Союзе и в Третьем рейхе. Складывается миф, что в каждом тоталитарном государстве эти отношения одинаковы. Но это не так. Для Советского Союза, и это видно по статистике уничтоженного духовенства, Православная Церковь — один из основных врагов. Пожалуй, как еврейское население в военный период или коммунисты для немцев. Для нацистской Германии врагами были только те представители Церкви, которые активно боролись с нацизмом. В первую очередь это могли быть представители Лютеранской и Католической Церквей. Православная Церковь виделась как флагман противостояния большевизму. До 1942 года сохранялся даже единственный православный храм Московской Патриархии в самом Берлине. Более того, власти Третьего рейха помогли восстановить в Берлине православный храм Зарубежной Церкви. По сути дела, они всячески показывали разницу в религиозной политике. Там храмы закрываются — здесь они открываются.
Разбирая религиозную политику Третьего рейха, было бы неверно обращаться только к «Застольным разговорам Гитлера» или к «Мифу XX века» Альфреда Розенберга. Есть личные убеждения лидеров Третьего рейха, а есть религиозная политика режима. Церковь не была для них главным врагом. Немцы не хотели допустить на оккупированных территориях консолидации, единого религиозного центра. Так же они относились и к консолидации национального центра. Из единой Церкви могут образоваться затем ростки отдельного государства. Здесь мы не имеем в виду только Русскую Церковь. Например, автокефальная Церковь на Украине тоже была невыгодна немцам. Ведь даже не признанная мировым православием Церковь может быть частью консолидации украинского государства, которого немцы, рейхскомиссар Украины Эрих Кох, не представляли себе.
Разница между нацистским и советским восприятием Церкви была следующая. Большевикам, Сталину, начиная с 1943 года нужно было иметь единую Церковь, без обновленцев, без иосифлян, без автокефалистов, для того чтобы она транслировала идею поддержки единства с Советским Союзом. При этом религиозное восстановление допускалось в очень ограниченных пределах, что подтверждает статистика. Немцам, напротив, не нужна была Церковь как консолидирующее звено. Но при этом пусть будет в каждом селе храм, и не один. Нет проблем, если Церковь не образует огромной единой структуры. У экзарха Сергия (Воскресенского), напротив, была идея объединить православных на оккупированных территориях. Но осуществлял он её постепенно и осторожно.
— Как возникла Псковская православная миссия?
— Псковская миссия возникла благодаря трем важным факторам. Первое — это фактор нахождения экзарха Сергия (Воскресенского) в Риге. Он отказался эвакуироваться и остался со своей паствой на оккупированной территории. То, что такой высокопоставленный архиерей, настаивающий на каноническом единстве с Москвой, остался в Риге, означало, что приходы Московского Патриархата сохраняются и в новой ситуации. Причем экзарх хотел не только сохранить приходы, но и воспользоваться моментом, чтобы начать религиозное возрождение. Идея активизировать православную жизнь под эгидой Московского Патриархата возникла прямо в июле 1941 года. Вторым важным фактором стала заинтересованность немцев. Они называли Псковскую миссию «Православной миссией в освобожденных областях России». Немецкие власти были заинтересованы в замирении местных жителей. В то же время они разрешали открывать храмы и восстанавливать приходскую жизнь, полагая, что священник — это проводник лояльности к властям. И третьим важным фактором было уничтожение религиозной жизни в Пскове. В июне 1941 года там закрылся последний храм. И если посмотреть на положение в других областях, то там была такая же печальная картина. В Ростовской области, например, оставался всего один храм. Сейчас это трудно представить. И конечно, люди, особенно те, кто помнил дореволюционную Россию, жаждали восстановления открытой религиозной жизни. Эти три фактора сошлись.
К тому же первыми миссионерами, ядром миссии, были люди молодые. Это были священники в возрасте 30–40 лет. Они обучались в духовных школах Балтии, кто-то окончил знаменитый Свято-Сергиевский институт, Сен-Серж, в Париже. Третий глава миссии, протопресвитер Кирилл Зайц, был опытным миссионером еще в дореволюционной России. Другой руководитель миссии, протоиерей Сергий Ефимов, начал служить еще до официального прихода немцев. Немцы освободили его из Островской тюрьмы НКВД, и 14 августа он совершил первое богослужение в погосте Елины. Возвращаются к служению пожилые батюшки, которые работали на гражданских специальностях. Такова была организованная талантом экзарха Сергия, его в хорошем смысле слова хитростью, православная миссия, которая активно работала до начала 1944 года.
СОГЛАШАТЕЛЬСТВО ИЛИ ВОЗРОЖДЕНИЕ?
— Каковы были отношения Экзархата Прибалтики с генералом Власовым и соответствующими коллаборационистскими структурами?
— Экзарх Сергий (Воскресенский) не дожил до образования в ноябре 1944 года «Комитета освобождения народов России». Его убили за полгода до того, в апреле 1944-го. А то, что сейчас принято называть «Русским освободительным движением», власовским движением, структурно возникло уже в Праге, в ноябре. Известно, что они с Власовым встречались во время знаменитой пропагандистской поездки последнего. Некоторые историки склонны называть Сергия (Воскресенского) «церковным Власовым». Они в чем-то похожи генерал Власов, обласканный в начале войны советской пропагандой, и молодой советский митрополит. Конечно, они говорили на одном языке, они друг друга понимали, понимали свою мотивацию. Хотя протопресвитер Александр Киселёв, которого многие называют духовником Власова, в своей книге «Облик генерала Власова» пишет, что генерал был человеком неверующим. Он был недоучившимся семинаристом, учился в свое время в нижегородской семинарии. Но при этом Власов с уважением относился к Православной Церкви. Во время своей пропагандистской поездки он хотел снискать поддержку у интеллигенции, у артистов, которые работали на оккупированной территории, и у представителей духовенства. Его поддержали и псковские миссионеры, и старообрядцы из Гребенщиковской общины, которая действовала на территории всего Северо-Запада России. Наиболее образованное православное духовенство ожидало от немцев создания национального центра, национального правительства. И в генерале Власове они видели залог этой чаемой России. Но надо понимать, что среди православного духовенства в те годы были люди совершенно различных общественно-политических убеждений. В целом, сегодня нужно смотреть на те события не глазами людей 2019 года, которым известны события, последовавшие за всем этим. Чтобы объективно отнестись к людям того времени, нужно посмотреть на происходившее их глазами. Будущего они не знали. Они надеялись, что можно возродить национальную Россию, воспользовавшись столкновением двух тоталитарных режимов, советского и германского. Эти надежды не оправдались.
СПРАВКА
В сети можно увидеть вырезку из псковско-рижской газеты «За родину» декабря 42-го с фотографиями Сергия и с такой «шапкой»: «От имени Русской Православной Церкви: Господи, ниспошли Адольфу Гитлеру силу для окончательной победы». Но на самом деле позиция Сергия была хоть и явно антибольшевистской, но не открыто прогерманской. Есть документ немецкой службы безопасности от ноября 43-го, где подробно цитируется высказывание Сергия относительно большевизма, который, по его мнению, «есть эксперимент, навязанный России демократической цивилизацией Европы, еще короче — европейским еврейством». И тут же он критикует немецкую восточную политику — мол, будь она другой, в России уже в 1941-м произошла бы революция… В церковных делах Сергий умело лавировал, сохраняя, с одной стороны, верность Московской Патриархии, причем убеждал немцев, что все заявления патриаршего местоблюстителя выдуманы большевиками, и одновременно вел борьбу со структурами местных прибалтийских православных церквей и РПЦЗ.Историк коллаборационизма Игорь Петров. Из интервью Радио «Свобода»
— В советские годы было принято рассматривать православное религиозное возрождение на оккупированных территориях в рамках истории коллаборационизма. Насколько это корректно?
— В отношении солдат-красноармейцев, перешедших на сторону немцев, всё достаточно ясно. Вне зависимости от моральных мотивов такого поступка, с точки зрения советского законодательства это было предательство и коллаборационизм. Но в отношении православного духовенства Балтии всё иначе. Для них советская власть была тем режимом, который развернул маховик репрессий в 1940–1941 годах. Какую они могли хранить верность и какие иметь обязательства перед Советским Союзом? Они с самого начала были гражданами независимых Балтийских государств, кто-то — еще Российской империи, если имели нансеновские паспорта, и так себя и воспринимали. Понятно, что немцы смотрелись меньшим из зол, когда они только пришли. То, что было потом, — это было потом.
— Как изменилась религиозная политика советской власти в Прибалтике после освобождения балтийских земель от немецкой оккупации?
— Было два витка больших репрессий. Первый — сразу, в 1944–1945 годах. Сажали руководителей миссии, наиболее активных православных миссионеров, которые попали в руки советских властей. Вторая волна — 1949–1952 годов, когда отношения между Церковью и Сталиным ухудшились и священников стали судить как раз за деятельность в период оккупации. За антисоветские проповеди, за сотрудничество, мнимое или реальное, с антисоветскими организациями.
Кроме того, многие молодые люди устремились тогда в Ленинград для получения религиозного образования, в Духовную академию и семинарию. Особенно много было выходцев из Эстонии (к примеру, будущий Патриарх Алексий II, свидетель Второй мировой войны в Балтии). Вообще, очень много талантливой молодежи встретилось тогда в стенах нашей духовной школы. Ведь еще одно главное следствие оккупации — это оставленные на территории РСФСР открытые приходы, своеобразные детонаторы, которые потом будут проблемой для безбожной власти. Закрыть их все не смогут ни в период «апогея сталинизма», ни в «хрущевские гонения». Сейчас, благодаря гранту Российского научного фонда, я занимаюсь историей православных приходов на оккупированной советской территории. Статистика открытых храмов просто поражает. Представить такое без обстоятельств войны просто невозможно.
