Испытание

Погреться в храме

Рассказ Ивана Дмитриевича Ильина, писателя, фотографа, звонаря, экскурсовода, руководителя паломнической службы Князь-Владимирского собора, пережившего первую блокадную зиму, с 1942 года — фронтовика, участника боев под Колпино.

Была ветреная погода, лицо сек мелкий и колючий снег. Я так замерз, что на обратном пути зашел в Князь-Владимирский собор отдохнуть и погреться.

Ну, погреться особо не удалось. Был воскресный день, но утренняя служба уже кончилась. В соборе было холодно и темновато. На окнах намерз толстый слой инея. Вблизи алтаря перед иконами еще стояло человек тридцать молящихся.

У Казанской иконы Божией Матери горела лампадка и несколько свечей. Я присел на скамейку рядом с неподвижной старушкой, которая сидела напротив иконы с закрытыми глазами, опустив голову. В одной руке у старушки была свечка, а другая была сложена щепотью, для крестного знамения. Варежки валялись у ног. Я поднял варежки и положил их старушке на колени. При этом нечаянно коснулся ее совсем холодных рук. Мне показалось, что несчастная старушка уснула уже навсегда. Рядом женщина в черном облачении собирала огарки свечей от Казанской иконы. Я спросил ее, кому сказать, что на скамеечке рядом со мной сидит мертвая старушка. «А вон пойди в дьяконовы двери. Там сейчас после службы отдыхает наш батюшка отец Николай (протоиерей Николай Ломакин. — Прим. ред.). Ему и скажи, что тут бабушка Богу душу отдала».

В алтаре в полумраке стоял стол, а на столе попыхивал небольшой самовар. У стола сидели священник и диакон. Поверх облачения на плечах у них были накинуты военные ватники. Около самовара стояло блюдце, на котором лежали блокадная пайка хлеба и очень маленькая просвирка.

— Садись, отрок, — сказал священник, налил мне кружку кипятка, добавил в него из заварного чайника травяного настоя и пододвинул блюдце с пайкой хлеба и просвиркой.

Я погрел пальцы о горячую кружку, а потом достал из кармана тетрадный листок в косую линейку, развернул и положил на хлеб кусочек сахара.

— Откуда сахар? — спросил меня священник.

— С фронта, — ответил я и рассказал, что разношу пакетики с офицерскими НЗ (неприкосновенный запас. — Прим. ред.) их семьям.

Когда я рассказал о том, как лежат под открытой форточкой умершие от голода жена и дочка нашего комбата, то диакон записал на бумажке их имена. Я сказал, что напротив Казанской иконы Божией Матери, наверное, уже давно сидит мертвая старушка. Диакон обещал пойти проверить и прибрать. Мы прихлебывали кипяток с травяным настоем, а блюдечко с пайкой хлеба, просвиркой и кусочком сахара стояло посреди стола нетронутым.

— Возьми просвирку для мамы и брата, — сказал мне на прощанье священник.

Я поблагодарил и завернул просвирку в тот же тетрадный листок в косую линейку. Меня выпустили из алтаря через боковые двери, а блюдце с нетронутой пайкой хлеба и кусочком сахара так и осталось стоять на столе.

Мы остались живы

Выдержки из воспоминаний Александры Ивановны Узиковой, прихожанки Князь-Владимирского собора, прожившей в Ленинграде всю войну, работницы машинно-счетной станции треста хлебопечения.

Голубь

До войны у Бориса и у меня были ручные голуби. Вскоре после его отъезда ко мне прилетел черный исхудалый голубь, к его ноге ниткой привязана записка. Он заглядывал в глаза, стучал клювом, просил впустить. Я не имела ни воды, ни корочки хлеба. Просила его улетать, показывала руками. Боялась, вдруг он служебный, с каким-то донесением. А теперь, спустя много лет, думаю, может быть, это была весточка от Бориса, о судьбе которого я так ничего и не знаю…

Ко мне пришел сосед из 12-й квартиры, писатель Илья Абраменко. Его жена к этому времени уже умерла, дочери Майя и Света эвакуировались. Он спросил, нет ли у папы табаку. Я сказала, что папа на казарменном, приходит редко. Сосед сказал: «Сегодня я сыт. Три дня охотился за крысой, наконец убил ее кочергой». Сосед понимал весь ужас того, что с ним произошло, хотел табаком перебить ощущение, старался себя успокоить. Это был предел испытаний. Человек не может жить без еды.

Церковь

Запомнилось мне первое причастие в Князь-Владимирском соборе, где находилась чудотворная Казанская икона Божией Матери, покровительница нашего города. Религиозной литературы нигде не было. Мать, готовя меня к этому событию, учила на все вопросы священника на исповеди отвечать: «Грешна, батюшка». Но батюшка только взглянул на меня и ничего не спросил.

По семейной традиции ко всем церковным праздникам мы готовились, как могли. От своего хлебного пайка отрезали маленькие кусочки и хранили их на шкафу (подальше от соблазна). В нужный день доставали их, радуясь этому дополнению к столу и нашей выдержке. На Пасху 1943 года мама испекла на олифе лепешки из отрубей и украсила их изюминками. На праздник пригласили мою подругу из соседнего дома. Она тоже добавила что-то к общему чаепитию.

Картошка

В 1944 году стали возвращаться ленинградцы из эвакуации. В наш класс пришла новая девочка, поразившая всех своей красотой. Жила она недалеко от моего дома, и из школы мы возвращались вместе. Ее родители работали на киностудии «Ленфильм», приходили домой поздно. На Лиане лежала обязанность готовить ужин и кормить младшего брата, в будущем талантливого кинооператора Юрия Векслера. Ужин был неизменный: жареная на постном масле картошка. Я часто заходила к подруге, мы вместе делали уроки, иногда я помогала чистить картошку, тогда и мне доставалось это лакомое блюдо. Узнав об этом, мама посоветовала мне не ходить в дом таких богатых людей. Да, для нас с матерью жареная картошка в 1944 году была признаком большого достатка. Самое большое, на что мы могли рассчитывать, это котлеты из отрубей, за которыми я ездила куда-то далеко. Мать опасалась, как бы в душу ее избалованной в прошлом дочери не проникла зависть — этот постоянный спутник бедности. У нас это считалось большим грехом. Я, хоть и не испытывала этого чувства к подруге, мать послушалась и стала всё реже бывать у нее дома.

Победа

Я лежала в пустой комнате на кровати без матраса, без подушки, без одеяла. Не осталась ничего: ни белья, ни посуды. Главное, исчезла икона Казанской Божией Матери. Но в это время уже шли сообщения о наступлении на Ленинградском фронте. Я лежала и молилась Богу. Какое чудо! Мы остались живы. Благодарила Бога. С улицы раздавались радостные возгласы, был салют. Блокада кончилась! Не будет бомбежек, воя снарядов! И мы остались живы! Слава Богу! Так начиналась жизнь. Меня выписали на работу. Военные занятия продолжались, жила в казарме. Наши войска наступали, все ждали конца войны и Победы, молились Богу об окончании войны, были уверены: мы победим! Блокада и всё, что с ней связано, не может быть забыта.