Искусство сквозь призму веры
Усталость от «марксистской абракадабры»
В позднесоветское время в творческой среде было сильно стремление вырваться из той системы координат, которую предлагало советское государство и общество. Это проявлялось в интересе к дореволюционной жизни, фольклору, иконописи, колокольному звону, храмовой архитектуре. У кого-то интерес остался чисто культурологическим, но многие обрели веру, стали ходить в церковь, хотя даже в вегетарианские брежневские времена это отнюдь не приветствовалось.
Сын Сергея Павлова Дмитрий рассказывает, что отец пришел к вере в конце 1970-х. Уже в старших классах «марксистская абракадабра» у него ничего, кроме раздражения, не вызывала. А в «Мухе» оказалось, что он такой не один:
— В Мухинском училище был кружок верующих студентов, они все ездили в Вырицу, к протоиерею Алексию Коровину, там читали на службах, пономарили, участвовали в крестных ходах. Однажды отец Сергея, мой дед (он был довольно крупным инженером), увидев фотографии сына, несшего свечу во время одного из праздничных крестных ходов, стал опасаться, как бы они не повредили не только сыну, но и ему самому. Ко времени моего рождения в 1984 году отец был уже достаточно погружен в церковную среду, где у него сформировался круг верующих друзей. Можно сказать, что они были диссидентами — хотя по-настоящему протестной деятельностью мало кто занимался, но эти люди были, как тогда любили говорить, «во внутренней эмиграции» по отношению к советскому строю и всему стилю тогдашней жизни. Я чувствовал, что мое домашнее окружение сильно отличается от окружения, к примеру, моих одноклассников. По выходным мы ездили в Вырицу на богослужения, где доводилось встречать действительно необыкновенных людей.
Дмитрий считает, что на выбор отца во многом повлиял уклад семьи, в которой он вырос:
— Родители отца до сих пор живы. Они пришли к вере позже: дедушка вообще когда ему было за восемьдесят, бабушка — в 1980-х, под влиянием сына. Оба они отличаются особенной добротой и отзывчивостью. Принимая во внимание степень их нравственности и порядочности, я бы назвал их, используя известный теологический термин, «анонимными христианами» — людьми, не знавшими о христианстве, но, тем не менее, морально приближенными к его идеалам…
Хотя Сергей Павлов не занимался протестной деятельностью, в его окружении были такие люди, и он им часто помогал. Так, церковный историк и публицист Николай Симаков пишет в своих воспоминаниях, как ходил на правозащитные пикеты, потом к нему приходили с обысками, и «запрещенные» книги, которые хранились у него дома — Бердяев, Лосский, другие религиозные философы, — он заранее приносил в квартиру Павловых.
— Мне рассказывали, что под моей детской кроваткой хранились эти книги. Не исключаю, что они уже тогда на меня повлияли, — улыбается Дмитрий.
Когда гонения на Церковь прекратились, Сергей Павлов стал активно заниматься реставрацией, иконописью. В 1990-е на него довольно сильно повлиял известный иконописец архимандрит Зинон (Теодор).
Вскоре после прекращения официальных гонений, в 1988 году, был снят документальный фильм «День поминовения» о паломничестве митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Ридигера), будущего патриарха, на Валаам. Сергей Павлов был художником этого фильма, в съемках принимал участие будущий митрополит Псковский и Порховский Тихон (Шевкунов), тогда еще мирянин.
— Монастыря еще не было, только встал вопрос о передаче зданий обители Церкви, — продолжает Дмитрий Павлов. — Там есть сюжеты про заброшенные постройки, про споры между музейными сотрудниками и теми, кто хочет передать комплекс Церкви. Поскольку это было еще советское время, там не упоминалось про репрессии, гонения на Церковь, но шла речь о том, что такое вера, Церковь, монашество… По тем временам это была революция. Родители ждали выхода фильма, его показали поздно вечером по Ленинградскому телевидению, и мне разрешили не ложиться спать. Я, разумеется, ничего не понимал, только хотел посмотреть на папу на экране, и его там действительно мельком показали пару раз.
Сергей Павлов
родился в 1957 году в Ленинграде. Закончил Ленинградское высшее художественно-промышленное училище имени В.И. Мухиной. Работал в Ленинградском областном художественном фонде РСФСР в должности художника, принимал участие в реставрации и разработке музейных проектов реставрации музея-квартиры Николая Некрасова в Санкт-Петербурге, Ставропольского Государственного краеведческого музея, Новгородского государственного музея-заповедника. Выступил одним из авторов проекта воссоздания интерьера и иконостаса храма-усыпальницы святого праведного Иоанна Кронштадтского в Иоанновском монастыре, занимался воссозданием интерьеров собора Живоначальной Троицы Лейб-гвардии Измайловского полка (воссоздание иконостасов боковых приделов, для которых написал несколько большеразмерных икон, а также проводил комплексные научные исследования, архивные изыскания). Сергеем Павловым была разработана методика реставрации исторических бетонов 1860-х годов. При его участии были реализованы проекты реставрации надгробий адмирала Геннадия Невельского и поэта Аполлона Майкова, Петергофских императорских конюшен, интерьера Церковного павильона Большого Меншиковского дворца в Ораниенбауме, проекты реставрации и консервации в Свято-Успенском Псково-Печерском мужском монастыре. Был членом Союза художников России, Российской ассоциации реставраторов. В 2020 году был удостоен звания «Почетный реставратор I степени».
Братство в Вырице
В 1912 году в Вырице было создано в Вырицкое Казанское братство, почетным председателем которого стал великий князь Иоанн Константинович, впоследствии один из алапаевских мучеников. Великим постом 1992 года в церковном доме при храме Казанской иконы Божией Матери в Вырице состоялось собрание, на котором братство было возрождено: принят устав, председателем избран настоятель протоиерей Алексий Коровин. Среди членов братства был и Сергей Павлов, и приснопамятный иерей Иоанн Сотников, тогда мирянин. Главной задачей члены братства считали помощь храму и отцу Алексию. Был выпущен буклет о церкви, значки, подготовлено к печати несколько книг. Сергей Павлов разработал проект строительства часовни над могилой преподобного Серафима Вырицкого, написал иконы в часовню и для иконостаса храма. Художник Сергей Протасов вырезал икону на надгробие преподобного. Члены братства помогали редактировать книгу Валерия Филимонова о старце, участвовали в подготовке торжества прославления отца Серафима (Муравьёва) в лике преподобных.
После кончины протоиерея Алексия Коровина члены братства написали и выпустили небольшим тиражом книгу-воспоминание «Вырицкий помянник», посвященную вырицким подвижникам: протоиерею Алексию Коровину, Юрию Красовскому — сыну архитектора, построившего Казанскую церковь, и первому исследователю истории храма военному историку Георгию Защуку.
В предисловии к книге «Вырицкий помянник» Сергей Павлов пишет: «По сути, мы пытаемся донести до читателя то трепетное чувство сопричастности „другой реальности“, реальности иной страны — Святой Руси, о которой так часто говорил отец Алексий, гражданами которой, без сомнения, были наши герои. Нам же посчастливилось быть с ними в ограде Вырицкой Казанской церкви. Что же имеется в виду под понятием реальности „другой страны“? Вероятно, это явление, имеющее характерные признаки тысячелетней русской культуры, причем культуры ушедшей, носителями которой были и Георгий Всеволодович Защук, и Юрий Михайлович Красовский, и, конечно, несмотря на разницу в возрасте, отец Алексий Коровин. Сегодня мы, находящиеся в конкретном историческом и культурном контексте, вводим определение „другой“ совершенно правомерно: другой русский язык, который мы слышали из уст филолога Красовского; другой русский офицер — военный историк подполковник Защук, и другой, как это ни странно, священник — отец Алексий Коровин! В слово „другой“ мы старались не вкладывать оценочных характеристик. Это просто иное…»
Друг Сергея Павлова Евгений Андронов, тоже член Вырицкого братства, рассказывает:
«Есть несколько очень интересных эскизов икон, проектов храмов, оставшихся нереализованными. Обидно, но, думаю, время этих проектов еще не пришло, надеюсь, что его работы будут в свое время оценены и востребованы. Сергей не подстраивался под современную „моду“ в церковной живописи и архитектуре — он смотрел в глубь… Коллеги говорят, что было бы неплохо издать сборник его проектов — хорошо, если этот замысел осуществится.
Вполне его таланты и дарования стали востребованы в Петергофе, где он был главным архитектором: сначала в Ораниенбауме, а потом и во всем заповеднике. Было видно, что там он нашел свое профессиональное счастье в области, к которой он всегда тяготел, — реставрации. Часто реставрация, особенно у нас в России — это сделать всё заново, желательно с приспособлением под новые нужды. А итальянская школа тяготеет к консервации, Сергей её чтил, был хорошо знаком с итальянскими реставрационными школами. Мне кажется, он искал оптимальный баланс между этими направлениями. Сергей всегда „болел“ за памятники, всегда принимал близко к сердцу, когда видел, что современная реставрация их больше губит, чем сохраняет. Он считал, что необходимо соблюдать тонкую грань между восстановлением памятника и тем состоянием, в котором он нам достался. Например, в Казанском храме Вырицы много лет Сергей был художником-смотрителем. Там сейчас стоит „чужой“ иконостас, из церкви при приюте братьев Брусницыных на Васильевском острове. Дубовый иконостас после революции, спасая от большевиков, перевезли в Вырицу. Оригинальный иконостас был гораздо ниже, его части сейчас находятся в правом и левом приделах. Время от времени шли разговоры о восстановлении старого иконостаса. Сергей относился к таким предложениям с интересом, но без особого энтузиазма, поскольку появление нового иконостаса было частью истории храма».
С иконописцем Инной Воронковой (†)
Золотая середина
Те, кто застал неофитство 1990-х, помнят, что в то время в церковной среде было немало крайностей (надо сказать, что в той или иной мере они сохранились, просто стали менее распространенными). Люди, мечтающие о церковном возрождении, не знали, за что сначала браться. Самым простым и очевидным считалось возвращение к истокам, к дореволюционной жизни.
— Порою отец даже слишком истово стремился к возрождению традиций, — вспоминает Дмитрий Павлов. — Как-то он решил в вырицком храме написать расписание богослужений по-церковнославянски, я увидел и сказал: «Папа, ты что, людям дай Бог по-русски прочитать, а по-церковнославянски вообще никто не поймет!» В тогдашней церковной среде встречалось немало крайностей. Все были неофиты, которым были свойственны эсхатологические ожидания, попадались и те, кто пропагандировали «уход в леса», отказ от паспортов, боролись против ИНН и прочее. Отец же не пытался играть какую-то роль, изображать кого-то, кем в действительности не являлся. В Вырице часто приходилось видеть своеобразных людей: кто-то надевал форму белогвардейского офицера, кто-то косоворотку и отпускал длинную бороду. Папе такой «новодел» был чужд.
Несмотря на наличие весьма экстравагантных точек зрения в кругу друзей, Сергей Павлов сохранил трезвый взгляд на церковную жизнь и не впадал в крайности. Его сын считает, что благодаря этому он сохранил веру, не ушел из Церкви:
— Я не пошел по пути моего отца, не стал ни архитектором, ни художником, меня это не заинтересовало. Но и я, и мои брат с сестрой сохранили веру, в отличие от некоторых детей отцовских друзей и знакомых. У меня есть друзья детства, причем дети священников, кто-то служил алтарником, которые сейчас публично выступают против Церкви. Вина во многом лежит на родителях, которые «перекармливают» детей избыточной церковностью. В годы моего детства и юности образцом христианской жизни считался монастырский уклад, а в монастыри пришли обычные светские неофиты, которые считали, что чем сильнее они гайки закрутят, тем лучше и благочестивей. Так и родители заставляли детей ходить на все службы, молиться и поститься, запрещали читать светские книги, смотреть телевизор, общаться с нецерковными сверстниками. Одна знакомая родителей как-то, увидев, что мы смотрим какой-то детский фильм, прямо при нас высказала недовольство отцу: «Сергей, как вы, будучи православным христианином, разрешаете детям смотреть этот бесовский ящик?» Но в нашей семье никому и в голову бы не пришло запрещать детям что-то читать или смотреть, кроме очевидно вредных вещей.
Когда я думаю об отце, понимаю, что он хотел как можно больше сделать для церковного возрождения именно в аспекте высокого искусства — больше икон написать, храмов отреставрировать. Он всю жизнь сохранял верность Церкви, помогал Церкви, и она ему помогала в ответ.
Папа был человеком, который любил жизнь и заряжал своей любовью окружающих. Он вдохновенно рассказывал о хрупкой итальянской архитектуре, будто привозил её с собой из странствий, показывал фотографии бережно сохраненных памятников прошлых лет и рассказывал удивительные истории, которые невозможно выдумать — они могут только произойти. Он ценил всех, кто был рядом, и заботливо берег то, что мог сберечь. В каждый свой проект он вкладывал всего себя без остатка.
Хороший профессионал, прекрасный человек
Одним из последних реализованных церковных проектов Сергея Павлова в Санкт-Петербурге стал храм Тихвинской иконы Божией Матери на улице Софьи Ковалевской.
— Наш храм своим обликом, и внешним, и внутренним, обязан Сергею Анатольевичу и его команде, — говорит настоятель протоиерей Евгений Палюлин. — В то время еще не было должности епархиального архитектора, посоветоваться было не с кем, и мы никак не могли принять решение, как должен выглядеть будущий храм, чтобы быть достойным нашего красивого города. Когда мы пришли к Сергею Анатольевичу со своими чертежами, он сказал: «Вас Сам Бог ко мне прислал». Он взялся за дело с большим энтузиазмом вместе с Иваном и Надеждой Лебедевыми. Он всегда отвечал на звонки — не помню случая, чтобы не брал трубку. Когда мы приезжали в Петергоф, он относился к нам как к лучшим друзьям: всегда предлагал чай, угощение. Он был по-настоящему церковным человеком, я бы сказал, что у него было чутье ко всему церковному, он был связан по работе с жизнью Церкви. Бросал один взгляд и говорил: «Ребята, вот здесь надо сделать так». Много раз приезжал на стройку, а когда строительство было закончено, причащался, соборовался в нашем храме. Не так уж часто, но приезжал. Всегда спрашивал, как дела на приходе. Мы понимали, что он заболел, что болезнь неизлечима, молились, но Господь забрал его к Себе…
Помощница отца Евгения Ангелина Полозова знала Сергея Павлова много лет:
— Поначалу у нас под храм было другое место, и проект был другой, — вспоминает она. — Одна организация взялась бесплатно сделать для нас проект. Они никогда не занимались строительством храмов, и нам не всё нравилось, что они сделали. К тому же вскоре у этой организации начались проблемы с лицензией, и они сказали, что заниматься нами больше не могут. Мы были в шоке: надо начинать строительство, а у нас нет никаких расчетов! Я всю ночь проплакала, а наутро вдруг позвонил Сергей Анатольевич и спросил, как у нас дела со строительством. Говорю: «Очень плохо!» Он: «Немедленно приезжайте!» Мы приехали, и Сергей Анатольевич со своими помощниками буквально за двадцать-тридцать минут набросали эскизный проект. Так, в общем, храм сейчас и выглядит.
Ангелина Александровна вспоминает о поездке в Суру в 2011 году:
— Мы поехали по благословению моего духовника, приснопамятного протоиерея Николая Беляева. Нужно было найти фундамент бывшей часовни над могилами отца и сестры батюшки Иоанна Кронштадтского. В поездке участвовали бурильщики, геодезисты. Когда приехали на место, Сергей Анатольевич посмотрел на какие-то старые бумаги, на которых вообще ничего не было видно, постоял, подумал и начал шагать. От Никольского храма сделал определенное число шагов, двадцать или тридцать, и говорит одному из рабочих: «Ну-ка, копни вот здесь!» И он попал прямо в угол этой часовни. Потом отсчитал еще шаги: «Копни здесь!» И так, буквально за пять-десять минут, он сам полностью нашел этот фундамент, обойдясь без помощи бурильщиков и геодезистов. Таких моментов, связанных с ним, было очень много. Он давал специалистам множество советов по написанию икон, реставрации храмов, и его слова оказывались крайне ценными и важными. Например, при реставрации одного храма всё время были какие-то проблемы. Сергей Анатольевич посмотрел и сказал: «Уберите вот эту опалубку». Убрали — и дальше дело пошло хорошо. У него был профессиональный взгляд, интуиция. Когда у нас были проблемы, мы фотографировали и отправляли ему фотографии, и он сразу отвечал, причем давал историческую справку, когда, к примеру, и кем была написана такая-то икона. Он был не только хорошим профессионалом, но и прекрасным человеком, оставил по себе действительно светлую память.
Незадолго до кончины Сергея Павлова, в начале лета 2021 года, в Доме архитектора проходила большая выставка «Современное церковное зодчество: Санкт-Петербург», где Сергей Анатольевич и его помощники Иван и Надежда Лебедевы представляли три объекта.
— Сергей Анатольевич — человек масштабный, проектов у него всегда было много, — говорит Надежда Лебедева. — В одних он участвовал как художник, в других — как архитектор или как реставратор. Много работал руками: занимался, например, резьбой по дереву. Он был широко образованным человеком, обладал блестящей памятью. Вел духовную жизнь, и это, наверное, позволило ему реализовать разнообразные таланты. Мы более десяти лет работали вместе, потом стали дружить. Мы с супругом ценим его как человека, который расширил наш взгляд на архитектуру, на роль архитектора.
