Искусство на века
ХРАМ, НО БЕЗ КРЕСТА
Родился я в Донецке, в простой семье: отец шахтер, мама бухгалтер. Бабушка у нас была верующая, она меня и крестила. Тогда действовали два храма на весь город. Бабушка ездила на Всенощную, боялась одна вечером возвращаться домой и брала меня с собой, хотя я еще даже в школе не учился. Мы ходили в церковь у вокзала, добирались туда на трамвае, я эти поездки хорошо помню. Многого не понимал, но в храме мне всегда нравилось.
В нашей семье никто не рисовал, но многие умели искусно работать руками. Мама хорошо вышивала гладью, а её братья были столярами-краснодеревщиками высшего разряда. Мой дед — плотник, мосты строил. Отец сорок шесть лет проработал шахтером и был умелец во всем, даже научился профессионально делать массаж, получил диплом. Потом его пригласили поработать в поликлинике, где он вылечил многих пациентов, спас моего друга, который не мог уже ходить. О том, что он вылечил многих людей, писали в газетах.
Справка
Виктор Татаренко — живописец, график, монументалист. Родился в 1950 году в Донецке, где окончил с отличием художественную школу (1967). Окончил Одесское государственное художественное училище им. М. Б. Грекова (1973), отделение монументально-декоративной живописи ЛВХПУ им. В. И. Мухиной (1980). Среди ранних монументальных работ на православную тему — витражи из натуральной слюды для Псково-Печерского (1988) и Ново-Валаамского монастырей (1991). Награжден медалью «в память 300-летия санкт-петербурга» за триптих, посвященный блокаде Ленинграда: «Хлеб», «Молитва» и «Чаша» (2003). В течение тринадцати лет и по настоящее время работает над мозаичными произведениями для Пюхтицкого ставропигиального монастыря. Особую значимость представляет большое мозаичное панно «Огненное восхождение святого пророка Илии» для Ильинского скита (2013). В 2014 году награжден золотой медалью академии художеств за выдающиеся произведения изобразительного искусства. За создание образа «Богородица огневидная» награжден дипломом Санкт-Петербургского союза художников «За достижения в монументальном искусстве» (2015). Кроме того, награжден грамотой ОВЦС МП «За понесенные труды на благо Пюхтицкой обители» (2016). В 2019 году награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством II степени» за большой вклад в развитие отечественной культуры и искусства. Член Международной ассоциации современной мозаики (Равенна, Италия) и Международной ассоциации искусств при юнеско (Париж, Франция). Работы находятся В различных музейных собраниях, в том числе в Русском музее и в Эрмитаже.
Рисовать я начал в школе, в третьем классе. Один мой одноклассник хорошо рисовал, и у нас было что-то вроде соревнования. Но мы оба не создавали собственные композиции, а срисовывали. У меня был хороший учитель — сам Иван Яковлевич Билибин. Как это получилось? Однажды в книжном магазине я нашел открытки — его иллюстрации к сказкам Пушкина. Они мне так понравились, что я решил их скопировать. Стал отрабатывать свою технику: акварелью писал не прозрачно, а густо, делал обводку тушью, потом и бронзовую краску купил, стал её использовать. Принес в школу — всем понравилось. Потом стал рисовать на дереве, контуры выжигал. Шкатулки делал и расписывал.
Однажды мама узнала, что у нас в городе открылась художественная школа, и сказала отцу, чтобы он со мной поехал: одного не отпускали, ехать было далеко. Я учился в пятом классе. Приехали — а там набор закончился. Директор школы говорит: «Приходи на следующий год, потренируйся, рисуй натюрморты». Я даже слова такого не знал: «Что рисовать?» — «Ну, например, кастрюлю!» Кастрюлю оказалось рисовать неинтересно, поэтому я поставил хрустальную вазу и стал её вырисовывать так, чтобы свет играл и стекло светилось.
На следующий год я сам приехал, и оказалось, что снова опоздал. Я очень расстроился: «Вы же обещали меня взять!» Тогда мне сказали: «Будешь у нас вольнослушателем». А они уже месяца два занимались. Я их быстро нагнал. Через полгода был просмотр работ, и по его результатам меня и еще нескольких ребят перевели сразу во второй класс, то есть четырехгодичную школу я закончил с отличием за три года. По её окончании семь человек поехали поступать в Одесское государственное художественное училище им. М. Б. Грекова, хотя были училища и ближе. Одесское очень славилось своей подготовкой. Мой преподаватель сказал: «Поезжай в Одессу!»
На вступительных экзаменах там было всего две оценки — «три» и «два». Они считали: если ты можешь получить на вступительных экзаменах «четыре» или «пять», зачем тебе учиться? Так что «тройка» — это было нормально. А балл проходной надо было «догнать» с помощью общеобразовательных предметов.
В Одессе было очень интересно учиться. Там был особый творческий дух и традиции. Училище было построено итальянцами еще до революции. В царское время лучшие выпускники этого училища принимались в Академию художеств без экзаменов.
А в советское время появились свои новшества — церковь можно было изобразить, но без креста: или выводить за пределы холста, или просто не рисовать. За картину с крестом могли и студента исключить, и даже преподавателя выгнать с работы. За этим следили: за каждым художественным учебным заведением был закреплен «куратор» от партии.
У нас в училище тоже был такой «куратор», помнится, у него было звание генерала. Приходил на все защиты, обо всех всё знал. Ему очень мой диплом понравился — он даже сфотографировался на его фоне. Первоначально я хотел написать шахтеров, спустился в шахту — хотелось передать пафос труда как он есть. А мне директор училища говорит: «Это не шахтеры у тебя, а роботы! Их должны пионеры с цветами встречать, вот тогда и будет пафос!» А они ведь выходят из шахты, как негры: только глаза светятся. Я даже расстроился, думал, не защищусь. Придумал после этого сюжет на тему войны, назвал «Клятва». Увлекался тогда Петровым-Водкиным — не прямо ему подражал, но влияние испытывал. На моей картине красноармеец стоит на могиле своего друга, а на заднем плане вдаль уходит отряд.
После окончания Одесского училища я поехал в Ленинград поступать в Высшее художественно-промышленное училище им. В. И. Мухиной (сейчас Художественно-промышленная академия им. А. Л. Штиглица). Конкурс был шестнадцать человек на место. На наше отделение монументального искусства принимали всего восемь человек в год. Кроме экзаменов нужно было пройти собеседование по изобразительному искусству, литературе, музыке, кинематографии. Сейчас и конкурс гораздо меньше, и учатся больше девочки, а раньше почти одни парни. Учиться было сложно. Занятия начинались с 9 утра и продолжались до 19–20 вечера. У нас преподавали практикующие художники, достигшие очень высокого уровня. Они стремились помочь нам раскрыть свою творческую самобытность, зарядить уверенностью в себе, чтобы мы могли развиваться и искать новые пути в искусстве.
После Мухинского училища меня распределили в «Спас-на-Крови», я жил тогда на Желябова, нынешней Большой Конюшенной. Казалось бы, всё прекрасно, но ни одного дня я там не проработал. Это была рабочая ставка, и по тогдашним законам я бы потерял специальность. К тому же работа была не творческая, а больше реставрационная: подбирать кусочки смальты по цвету и ставить на место утраты. А мне хотелось полноценной творческой работы. Пришлось «открепляться», это было нелегко, но удалось.
ВЕРА ПОТАЕННАЯ И ОТКРЫТАЯ
В перестроечные годы получил я мастерскую возле Обводного канала, на 12-й Красноармейской. Рядом открылась Воскресенская церковь. Мы стали в нее ходить. Вера все эти годы подспудно была: мы крестили сына и радовались этому событию.
Самая первая выставка на православную тему была у меня в 1999 году, посвященная 1000-летию Крещения Руси и 2000-летию христианской эры, она называлась «Дорога к храму». Там было примерно 70 работ. В 2014 году открыл выставку «Прикосновение» в Смольном соборе, когда он был еще концертно-выставочным залом: там была живопись, графика, мозаичные иконы и фотографии.
Воцерковление мое продолжалось вместе с работой. Пятнадцать лет я участвовал в проекте «По святым местам»: начал с Коневца, потом были Антониево-Сийский монастырь, Ипатьевский монастырь, Свияжский монастырь и другие святые места. Суть проекта в том, что художники выезжают на пленэр в какой-нибудь монастырь, а потом выставляют свои работы. Каждый монастырь — своя история, встреча со святынями и новыми людьми. В Антониево-Сийском монастыре духовник обители нас исповедовал в алтаре, это незабываемо.
Однажды я участвовал в выставке семи петербургских художников в Музее русского искусства в Израиле, он находится в городе Рамат Ган под Тель-Авивом. Мы посещали святые места — были в Иерусалиме, Назарете. Хотелось, конечно, подольше побыть на Святой земле, порисовать. Там буквально чувствуется, что в этих местах Господь ходил. И мозаик очень много, которые интересно было посмотреть.
В этом году в филиале Эрмитажа в Выборге прошла моя выставка «Луч солнца золотого». Финнами это здание было построено для Музея изящных искусств и художественной школы. После войны Выборг отошел СССР, и коллекции вывезли в Финляндию, а здание занимали различные организации. И вот недавно, к счастью, здание вновь стало музеем. Возрождена при нем и художественная школа, детям можно только позавидовать: выйдя из учебных классов, они могут сразу увидеть подлинники классиков и современных художников. На этой выставке в Выборге как раз была работа, которую я сделал в семнадцать лет, когда учился в Одессе. Мне хотелось её показать детям, ученикам художественной школы, чтобы им был виден процесс становления художника.
КАМНИ НОВЫЕ И СТАРЫЕ
В Феодоровском соборе я делал надвратный образ «Спас Нерукотворный». Эскизов Васнецова не сохранилось. Мне дали маленькую и мутную черно-белую фотографию, и я должен был по ней работать. Объект был под охраной ГИОПа, который неукоснительно наблюдал за моей работой.
В мозаику «Спас Нерукотворный» над входом включены два камня из прежней мозаики. В советское время мозаика была сбита отбойными молотками, но до конца, наверное, рабочим отбивать было лень, оставшиеся фрагменты по краям они просто замазали цементом. Кусочки старой смальты я отдал настоятелю, отцу Александру Сорокину, но два камня использовал в новой мозаике. Предлагал комиссии из ГИОПа найти эти два камня, они не нашли.
Старые камни присутствуют и в мозаике собора иконы Божией Матери «Неопалимая Купина» в Сосновом Бору. Оказывается, там находилась мастерская Ломоносова, мне диакон храма об этом рассказал, показал место на берегу, куда во время приливов вместе с песком и камнями прибивает и цветное стекло. Я использовал эту смальту в мозаике.
В Феодоровском соборе я еще кресты делал для алтарной преграды. В нижнем храме мало света, а надо, чтобы золото блестело. В соборе Софии Киевской, в знаменитом образе Богоматери «Оранта» каждый камень особым образом развернут к свету, и такое ощущение, что Богоматерь парит в воздухе. Здесь я также решил использовать этот прием. Каждый камень ставил на известь, которую привозили из Греции — специальную, для мрамора. Я мог ставить только пять камней в день, поскольку верхние камни держались на одной точке, и надо было, чтобы нижний ряд хорошо застыл.
В Пюхтицком монастыре много работал. В 2015 году сделал образ Богородицы «Огневидной», очень редкую икону. Игумения Филарета, настоятельница монастыря, хотела, чтобы над вратами был образ Богородицы, потому что монастырь женский. А я стал думать: высота восемь метров, если изобразить Богородицу с Младенцем, лики будут очень мелкие, их не будет видно снизу. Изучая материал, я узнал, что есть икона, где Богородица одна, в красном мафории — красное одеяние символизирует Второе пришествие Христа. В 845 году икона была явлена, подлинник до нашего времени не дошел. И я сделал мозаику на этот сюжет для Святых ворот монастыря.
Я также отреставрировал в Пюхтицах мозаичную икону «Богоматерь у источника». Были большие утраты, полностью отсутствовал лик. Матушка даже предложила сделать новую икону, но я решил — это намоленный образ, лучше попытаться его отреставрировать. Лик пришлось сделать заново, все утраты восстановлены.
При работе со смальтой сложность в том, что используешь цвета, которые есть. В прежние времена могли сделать цвета по выкраскам художников, а сейчас такой возможности нет. Могут, наверное, сделать в Италии, но будет очень дорого. Поэтому приходится долго подбирать нужный цвет, пробовать разные сочетания. В мозаике есть свои законы. При наборе там тоже, как и при строительстве, существуют замковые камни. Без них каша получается. Мозаичные иконы обязательно нужно сочетать с архитектурной средой, чтобы это было единое целое. Главная задача при работе над мозаичной иконой — чтобы созданный образ вызывал желание перед ним молиться. Поэтому главные и первые мои критики — это моя семья, сын и супруга. Они дают мне иногда очень дельные советы.
Секрет смальты пришел на Древнюю Русь из Византии. Как известно, после завоевания Константинополя турками многие мастера из Византии переехали в Италию. Ломоносов, когда возрождал производство смальты, выезжал в Италию. Кстати, сам Ломоносов не умел рисовать: когда он открыл мастерскую, ему дали в помощь профессиональных художников из Академии художеств. У меня есть образцы старинной смальты с вензелями императоров Николая I, Александра III. Многие думают, что история варения смальты в России непрерывная, со времен Ломоносова. К сожалению, это не так. Результаты Ломоносова повторить не удалось, он создал в свое время 22 тысячи цветов. А после его смерти всё заглохло, и потом пришлось возрождать с нуля. Для работы в Исаакиевском соборе император Николай I пригласил смальтоваров из Италии, а туда отправил учиться наших мастеров, и в Академии художеств была открыта мастерская.
Фото из личного архива художника