Душа всегда лежала к музыке
Спасибо за хорошую службу!
Родился я 21 ноября 1935 года в селе Крапивна Нежинского района Черниговской области. С раннего детства посещал храм Божий, пел и читал на клиросе, брал частные уроки музыки. С 1950 года начал трудовую деятельность: нес послушание псаломщика-регента на приходах Черниговской епархии. В 1954 году мне надо было идти в армию. Повестка пришла в июле, хотя должна была в феврале. Получил я повестку, пришел в военкомат, меня спросили, где я работаю, узнали, что в церкви. «А-а-а, — говорит военком, — так ты дезертир? Так мы загоним тебя туда, куда Макар телят не гонял!» Получил я вызов на призывной пункт, и нас из района повезли в область, в Чернигов. Дальше повезли через всю Россию, конечным пунктом оказался Татарский пролив, а дальше через Охотское море — в Магадан. После учебки направили еще на 600 километров от Магадана, в поселок Ягодное недалеко от Оймякона. Служил я 2,5 года: как раз пришел указ о сокращении срока службы с трех лет до двух. Сначала смотрели на меня с подозрением — «церковный», «не наш». А в ту часть набрали самых проблемных ребят. И вот видят, что я хорошо воспитан, дисциплину не нарушаю, никаких проблем со мной нет, и стали относиться уже по-другому. Помкомвзвода оказался мой земляк. Он поставил меня дежурным по казарме: наступила зима, морозы 60 градусов, а я был в тепле. Потом у меня начался авитаминоз, я попал в больницу. Когда вышел, поставили меня поваром, тоже хорошо — и голодным не останешься, и сам себе хозяин. А потом взяли писарем в штаб: сидишь в тепле, опять же, и пишешь, и зарплата была хорошая. Думал, приеду, найду того военкома и скажу: «Спасибо за хорошую службу!» Но, когда я приехал, его уже там не было.
Вернулся я домой в декабре, остался в родном селе, организовал небольшой хор, и мы пели в храме святой великомученицы Варвары. А весной подал документы в Киевскую семинарию и поступил. Поехал в район, снялся с военного и с паспортного учета, вернулся домой, а вечером приходит повестка из военкомата. Тут же сел на поезд и уехал в Киев: я же выписался, меня как бы нет! А так бы задержали — военкомат поступающих в семинарию всегда под любым предлогом задерживал.
«Одесситы» и «киевляне»
Три года учился в Киевской семинарии, а когда мы окончили третий курс, Киевскую семинарию закрыли, и нас всех перевели в Одессу. В объединенном классе получилось сорок человек, тяжеловато было… Мы, «киевляне», держались особняком от «одесситов». Те из «одесситов», кто хотел продолжать обучение, стремились в Москву. А мы, «киевляне», подали прошение в Ленинград. Тогда ходила поговорка: «В Одессе работают, в Загорске молятся, а в Ленинграде учатся». А мы хотели учиться: молиться мы и так молимся. И потом, Ленинградская духовная академия расположена в самом городе, в культурном центре, а что такое Загорск? Деревня!
Нас на курсе собралось человек двадцать. Учиться было очень радостно: богатейшая библиотека, знаменитые профессора — протоиерей Михаил Сперанский, Лев Николаевич Парийский, Михаил Филаретович Русаков… я еще застал то поколение. Поскольку я был регентом и до армии, и в обеих семинариях, меня поставили регентом и здесь.
В 1965 году, после окончания Академии, по предложению совета Академии и благословению митрополита Никодима меня определили помощником инспектора и регентом богослужебного хора, а с 1966 года я стал преподавателем церковного пения в семинарии. Мои ученики позже стали известными преподавателями, профессорами, архиереями и другими служителями Церкви. Среди них — Владимир Гундяев, ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Поскольку он был очень способным, митрополит Никодим сразу сделал его своим помощником. На занятиях он бывал нечасто, но отвечал всегда отлично, на пятерки, и голос у него был хороший.
Крестный ход в СПбДА на Пасху. 1966 год. На фото справа: Михаил Ващенко, Владимир Гундяев, Владимир Удовенко,
Репертуар для Штоколова
Провел я в Академии вместе с учебой почти десять лет. С 1966 по 1970 годы к тому же был помощником инспектора Ленинградских духовных школ. Потом, когда началось давление со стороны властей, нужно было уйти, чтобы «не светиться». Митрополит Никодим сказал: «Выбирай любой собор, я тебя устрою!» А я уже договорился с отцом Борисом Глебовым, он был настоятелем Князь-Владимирского собора. Там тоже проработал десять лет, был прекрасный хор, 35 человек, все профессиональные музыканты. Однажды в собор пришел знаменитый певец Борис Штоколов и попросил позвать регента: «Я хочу у вас петь». — «Пожалуйста!» — «А вы можете сделать так, чтобы я пел соло всю службу?» — «Ну, у нас не так много басовых партий. Два-три номера могу дать». — «Нет, это не годится». И ушел. Да и слава Богу — к тому времени уже шестьдесят человек было в хоре, нам певчих хватало.
Потом я перешел в Никольский собор — в то время его настоятелем стал протоиерей Владимир Сорокин. А я с ним в родстве: он женат на моей сестре, и мы дружим с 1957 года, с первого класса семинарии. Там регенты были очень нужны, ведь в те времена служили одновременно в верхнем и нижнем храме — четыре Литургии в день, две Всенощных. Отец Владимир попросил благословения у митрополита Антония (Мельникова), и в 1971 году я оказался в Никольском соборе. Там служил семнадцать лет.
А когда отца Владимира перевели в Князь-Владимирский собор, и я туда вернулся. Было это в 1998 году. До 2017 года служил главным регентом, потом у меня случился инсульт. Сейчас я почетный регент, действующий регент — мой сын. Я принимаю участие в кадровой политике, в подборе репертуара. До пандемии иногда проводил службы на буднях, а сейчас, понятно, сижу дома. Иногда сын на машине привозит меня в собор на праздники. В общей сложности я в Князь-Владимирском соборе больше тридцати лет.
Вот так всё изменилось!
Для меня было большим праздником, когда переименовали город — из Ленинграда он стал Санкт-Петербургом, и правящего архиерея стали называть митрополитом Санкт-Петербургским — приятно было слышать. Тогда я действительно почувствовал, что гонения на Церковь закончились. Конечно, многое изменилось после 1988 года, но институт уполномоченных еще несколько лет существовал, и партийное руководство жить нам мешало.
С 1987 года я был заведующим регентским отделением в Духовной академии. В начале 1990 года ко мне обратился декан музыкального факультета Педагогического института имени Герцена. Он сказал, что им рекомендовали включить в программу какой-нибудь предмет, связанный с Церковью. Я стал перебирать дисциплины — Священная история, Новый Завет... и предложил литургику. «О, вот это можно!» И стал я читать там литургику на пяти курсах, дневникам и вечерникам. Я уходил в Академию к восьми, потом в институт, и домой приходил в двенадцать ночи. В пединституте на каждом курсе было по шестьдесят человек. Поначалу, когда я в этой атеистической аудитории заговаривал о Боге, раздавался ропот, некоторые студенты даже выходили, хлопнув дверью. Но потом я у них принимал зачеты, и даже те, кто поначалу протестовал, приходили и дрожали как осиновый лист. Восемь лет я там преподавал. Когда прошло лет пять, сижу я как-то на лекции и вдруг понимаю, что не вижу теперь никакой разницы между Духовной академией и пединститутом — давно уже никто не протестует, все нормально учатся. Вот так всё изменилось!
Случилось и за границей побывать: в 2010-е годы в наш город прибыли священники — протоиерей Михаил Фортунато из Англии, архимандрит Роман из Джорданвилля. Мы в соборе познакомились. В Загорске отец Михаил проводил певческие съезды, шесть съездов было, я во всех участвовал. А потом, в 2012 году, архимандрит Роман пригласил меня участвовать в певческом съезде в Канаде. Я поехал вместе с сыном — у меня английский не очень, а сын хорошо знает язык. В Торонто съехались певчие со всей Америки. Были выступления, лекции. Через два года нас пригласили в Америку, в Сан-Франциско, там тоже был съезд. Я делал на этих съездах доклады о церковном пении. Очень хорошо всё проходило, съезды заканчивались Литургией, мой сын регентовал. Служба велась параллельно на двух языках — на английском и церковнославянском. А потом отношения между нашими странами ухудшились, и нас больше не приглашали.
Так я всю жизнь прослужил регентом. В свое время митрополит Никодим всё хотел меня рукоположить, но у меня душа лежала только к музыке, только к пению. И других всегда хотел петь учить: по моим пособиям по-прежнему учатся в нашей Академии.
