«Черная книга» и "Църква Света Неделя". Два столетия

***

Полные выходные данные: «ЧЕРНАЯ КНИГА. („Штурм небес“). Сборник документальных данных, характеризующих борьбу советской коммунистической власти против всякой религии, против всех исповеданий и церквей. Составил А. А. Валентинов. С вводной статьей Петра Струве, действительного члена Российской Академии наук. Издана в 1924 г. на английском и на немецком языках» . Париж, 295 с. Книга, поступившая в БАН в составе парижской библиотеки Льва Александровича Зандера, — «скромный опыт собрания по возможности подлинного материала для характеристики преследования Церкви и религии в Советской России» — первая заметная веха на пути систематизации выявленных сведений о страданиях современных православных исповедников, — пути, завершившемся их церковным прославлением Архиерейским Собором РПЦЗ в 1978 году.

Академик Петр Бернгардович Струве

Составитель — петроградский юрист Александр Ланге (Валентинов), офицер-­доброволец и известный уже автор прекрасных воспоминаний о службе в Русской армии П. Н. Врангеля, адресовал русское издание «Грядущим крестоносцам-­освободителям из рядов молодых изгнанников». Он сознательно ограничивался только свидетельствами самих безбожников-­большевиков о собственных бесчинствах, избрав эффективнейший способ лишить их возможности оправдываться ссылками на предвзятость сведений, приводимых антисоветской эмиграцией. Дело составителей «Черной книги», поражающей воображение фактами, а не эмоциями, продолжил ныне прославленный в лике святых мучеников секретарь РСХД Иван Аркадьевич Лаговский, систематически публиковавший в «Вестнике РСХД» подборки именно советских свидетельств  о практике и удручающей малоуспешности антирелигиозной работы.
Книга из 12 глав, 4 приложений и 26 страниц — «Сводки и таб­лицы по изъятию ценностей из храмов» с пояснениями — открыла направление в изучении последствий возникновения пролетарского государства и первоначально вышла в переводах английском и немецком с целью оповещения международного общественного мнения об антирелигиозных злодеяниях на подсоветских пространствах. Вскоре был подготовлен и французский сокращенный перевод, затем вроде бы вышли итальянский и японский… Были использованы 423 периодических печатных издания, причем более 95% из них — газеты и журналы советские, а на долю изданий русской эмиграции, иностранную периодику, телеграммы и частные письма пришлось менее 5% материалов.
Авторы стремились создать надежный и несомненный для заграничных друзей и защитников русских христиан свод свидетельств и документов, поясняющих неотложность и неизбежность организации широкого заступничества за гонимых в захваченной безбожниками стране.

Английское издание книги «Штурм Небес»

Можно допустить, что принцип организации собранного материала мог быть предложен составителю (и его возможным соработникам) самим автором предисловия — академиком Петром Струве — чуждым всякой демагогии несравненным мастером обличения своих идеологических противников.
Материал организован таким образом, чтобы помочь получить представление о тогдашних событиях в первую очередь читателю, не знакомому с политической жизнью России времени Гражданской вой­ны и первых лет большевизма (С. 48–53).
Третья глава целиком посвящена советским свидетельствам и статистике ограбления храмов под предлогом «изъятия ценностей в пользу голодающих».
Особенно сильное впечатление дает глава «Развращение подрастающего поколения». Она целиком составлена из жутковатых цитат и свидетельств советской печати, причем авторы заключают, что «Основными очагами, где производится моральное (а очень часто и физическое) развращение детей на указанных выше основах коммунистической „моралью“, являются, помимо отмеченных уже „союзов коммунистической молодежи“, еще также: совпартшколы, школы фабзавуча, „деревенские ячейки“ и т. п.» (С. 125).
Особо стоит отметить главу IX «Дело Святейшего Патриарха Тихона», в котором безнадежно увяз начальный этап государственного советского антихристианства. Здесь авторы приводят как свидетельства советские, так и документы, повествующие о международном межконфессиональном заступничестве за Святейшего Тихона, давшем поразительный результат в виде его внезапного и без ­каких-либо объяснений освобождения, основным поводом к чему в СССР всегда считали знаменитый пространный, из 26 пунктов, меморандум от 8 мая 1923 года (или, в советской терминологии, ультиматум, уже 11 мая опубликованный в переводе «Известиями») тогдашнего министра иностранных дел Британской империи маркиза Джорджа Керзона (1859–1925), переговоры по поводу которого привели к полнейшему и международному, и внутреннему позору советского государства, о чем само оно от души позаботилось…
Заключительная глава XII «Разрушение Вселенской Церкви» посвящена обличению международной антицерковной работы большевиков.

***

Из приложений наиболее важны две (предварительные и неполные!) статистические сводки на основании публикаций в советской прессе:
— «Статистическая сводка № 1 ценностей, забранных агентами III интернационала в православных и инославных храмах г. Москвы» в марте-­апреле (С. 261–268) объединяет сведения об изъятиях, проведенных в 109 храмах и монастырях (золота 1 пуд 19 фунтов; серебра 461 пуд 22 фунта; 1399 штук бриллиантов и многое другое в составе окладов икон и иных вещей);
— «Статистическая сводка № 2 по изъятию церковных ценностей на территории всего остального государства (В хронологическом порядке по офиц. газ. „Правда“)» в марте-мае (С. 269–285) объединяет сведения об изъятиях, проведенных в 285 монастырях и населенных пунктах.

Общий объем изъятого — с указанием на явную малоточность и заниженность официальных сведений — авторы определяют в 21 пуд 9 фунтов золота; 17961 пудов 11 фунтов серебра; 33700 штук бриллиантов; 3 пуда 15 фунтов жемчуга; 43711 штук прочих драгоценных камней; золотой монеты на 1880 руб­лей и серебряной на 12422 руб­ля (С. 282).
Стремясь к наибольшей возможной объективности, составитель помещает и отдельное дополнение «Замечания по поводу точности данных, отмеченных в таблицах» (С. 286–288).
Свое статистическое описание А. Валентинов заключает обширной цитатой из статьи Пауля Шеффера (1883–1963) — известного своим расположением к большевикам московского корреспондента «Berliner Tageblatt», напоминающего о самом важном — изъятие это привело к уничтожению имеющих исключительную историческую ценность произведений христианского искусства нескольких столетий, повлекшему непоправимое обеднение церковного благолепия (ведь по выявленным составителями опубликованным советским сведениям из церковного владения было изъято не менее 736 кг золотых и 287 тонн серебряных художественных изделий!):
«В декабрьском письме из Москвы г. Пауль Шеффер дает следующую картину современного „Мертвого Кремля“:
„Ущерба не описать инвентарной описью. Всего сильней и глубже действует утрата общего живописного эффекта внутренностей этих соборов, их мягкой и вместе гнетущей и смущающей таинственности. Её уже нет. Бывало здесь из тьмы (лишь наверху, близ купола, несколько разреженный свет), светили тысячи маленьких и больших свечей. Свет их играл на серебре, на золоте, богатых тканях, темных ликах святых, на тяжелых формах паникадил, на тяжелых роскошных ризах.
С 18‑го века укоренился обычай оставлять на виду только лица, руки и ноги святых, скрывая всё остальное под золотом, или серебром; но эти матовые панцири на всех стенах, у всех колонн и алтарей, на которых играл свет восковых свечей, более всего наполняли храмы неведомо откуда притекавшей, торжественной, струящейся жизнью… Теперь все эти ризы сорваны. Даже с медных футляров, покрывающих гробницы патриархов, сняты серебряные бляхи. Парчовые покровы свалены грудами или сложены в ящики. Все лампады, паникадила и серебряные светильники сданы для переплавки. Оставлен только дар казаков, из отобранного ими у французов похищенного церковного имущества — массивный канделябр в Архангельском соборе в 400 кило весом. Пощажен „для образца“, чтобы видели, какое тут богатство было прежде. Оставлены и некоторые малоценные исторические достопримечательности. Но общее впечатление — ужасающей пустоты. С гробницы митрополита Петра сорвана серебряная рака, в которую было вделано изображение святого — теперь видны только голова, руки и стопы — на темной опечатанной доске. Тошно становится от этого зрелища. Большевики хозяйничали здесь беспощадно, систематически, — беспощаднее, чем французы в 1812 году. Забраны даже все священные сосуды, так как Кремлевские церкви бездействуют. Оставлены, — потому что их невозможно было взять, — знаменитые двери с золотой резьбой в Благовещенском соборе. Но над дверьми собора с знаменитой иконы Христа Спасителя, перед которой некогда молился Лжедмитрий, содрана серебряная риза, и видна лишь шерохо[ва]тая доска, покрытая ­чем-то черным и липким, с чуть обрисовывающимся очертанием головы. И такими стали все старинные иконы XIV и XV вв.“». Виденное и слышанное за годы работы в Москве сделало Пауля Шеффера убежденнейшим антикоммунистом…
В воззвании Русского Национального Комитета говорилось; «В России оскорблен человек. Оскорблена главнейшая святыня — сердцевина его личности: его религиозная свобода, источник и основа всех других свобод.
Люди и христиане, пробудитесь и заступитесь!»

***

Призывы многих русских христиан — в том числе и составителей «Черной книги», 100‑летие которой (как и столетия кончины доброго христианина маркиза Д. Керзона и Всероссийского Патриарха Тихона Беллавина) вспоминается в эти дни, — были услышаны и многообразно поддержаны не только Английской церковью, весь минувший век остававшейся самым деятельным, последовательным и успешным заступником русского православия, но и христианами и не христианами по всему миру. Их искренняя и неутомимая борьба со злом безбожия обратилась в неиссякаемое пожизненное страдание страны Советов.

По мнению П. Б. Струве, «Уничтожение религии, опустошение душ в смысле веры есть духовное существо советской власти, вне которого она превращается просто в грабительскую и мошенническую организацию, разменивается на ­что-то мелкое и пошлое» (С. 8). «Оно, при всей своей омерзительности, глубже и значительнее всякой политики. <…> Борьба идет между воинствующим безбожием и самой основой всякой подлинной религии, верой в Бога» (С. 11).
По мнению Струве, «Противорелигиозная же работа советской власти есть принципиальная и последовательная борьба против веры и Бога, во имя доведенного до цинизма „человекобожия“. Такой борьбы в такой сосредоточенности и напряженности — нельзя этого не подчеркивать постоянно — история ещё не знала» (С. 14). «На западе часто также не понимают, что русская коммунистическая революция бесконечно грубее и жесточе всякого деспотизма, ­когда-либо, ­где-либо свирепствовавшего против той или другой группы верующих. Ибо поскольку она упраздняет и отрицает всякое, и в том числе экономическое самоопределение лица, она на личную свободу, и в том числе на свободу совести, посягает гораздо радикальнее, чем ­какой-либо другой существовавший в истории режим» (С. 14–15).
«Россия являет образ страны, опустошенной и терзаемой прежде и больше всего безбожием, ставшим неограниченной, воистину деспотической властью. Ужасно, что эта власть отрицает все правовые формы свободы. Но еще ужаснее, что, если у нее есть ­какой-либо пафос, то это именно и только пафос безбожия и разрушения во имя безбожия» (С. 17), — утверждал Пётр Бернгардович. — «Близорук оппортунизм, мнящий Дьявола и антихриста задобрить и улестить политической покорностью, но ослеплен и радикализм чисто политического чекана, полагающий, что в этой борьбе дело идет о политических формах и программах. Вот почему, какую бы политическую позицию мы лично не занимали, нас даже мало интересует обсуждение этой духовной борьбы с политической и юридической точек зрения» (С. 11–12).
Голос Петра Струве не остался не­услышанным, и два года спустя его мнение о необходимости осознания и разъяснения прежде всего именно религиозных оснований и религиозной неизбежности всесторонней борьбы с большевизмом прозвучало на страницах редактируемого им «Возрождения» в словах его ученика по пражскому юридическому факультету Ивана Давидовича Гримма, обличавшего недавно явившихся на свет евразийцев, в первую очередь Л. П. Карсавина, заявлявшего о прозреваемом им ­каком-то чудесном инобытии религиозности во внешнем советском богоборчестве:
«Зло есть зло, и правды в нем нет! Богоборчество есть отвержение и отрицание Бога, а не вера в Него, и атеизм не религиозен. Справедливая ненависть есть, а отсутствие ненависти ко злу есть служение злу. Духовно мертв не противящийся злу, но примиряющийся с ним и призывающий видеть в нем добро. <…> Коммунистическая власть и большевицкая революция есть зло, только зло и абсолютное зло, противиться ему есть религиозный долг каждого человека.
Коммунистов надо ненавидеть, с ними надо бороться, с ними нельзя примириться. Тот творит мерзость перед Господом, кто их прощает, им служит, поспешествует, к ним зазывает, с ними умерщвляет и растлевает». (Гримм И. Евразийцы и коммунистическая революция // Возрождение. № 141. Среда, 21 октября 1925. С. 3).17 лет спустя Иван Гримм сумеет мысли своего наставника воплотить, причем — на исторической русской территории, участвуя в 1941–1943 годах в работе Псковской православной миссии, занявшейся восстановлением религиозной жизни и сразу определенно отказавшейся от ­какой-либо политической работы. Вместе с Виленским митрополитом Сергием (Воскресенским) И. Д. Гримм станет одним из двух главных её вдохновителей и организаторов.

Заметка из журнала «Пионер» №10, 1925, с. 13

***

Все рассказанное в «Черной книге» напоминает и о другом столетии…
В Великий Четверг 16 апреля 1925 года — всего через месяц после появления в продаже русского издания «Черной книги», в столице Болгарского царства был совершен самый кровавый из террористических актов межвоенных десятилетий.
В сентябре 1923 года болгарскими офицерами русской выучки с решающей помощью чинов Первого армейского корпуса Русской армии генерала А. П. Кутепова было подавлено начавшееся было в Болгарии восстание коммунистов и анархистов. Намереваясь убить болгарского царя Бориса III (крестника императора Николая Александровича) решившиеся на месть коммунисты организовали подрыв сводов правого придела церкви святой мученицы Кириакии Никомидийской, известной на Балканах также как Святая Неделя, почему этот кафедральный храм Софийской епархии называют обычно "Църква Света Неделя". В результате взрыва и обрушений погибли на месте 134 человека, раненых насчитывали до пятисот… Вместе с умершими позже жертв оказалось 213, в том числе целый класс гимназисток.
Храм был освящен 11 мая 1867 года, а колокольня выстроена с учетом размещения 8 колоколов, подаренных церкви князем Александром Дондуковым-­Корсаковым в 1879 году. После взрыва пятикупольная церковь была перестроена и освящена 7 апреля 1933 года. Фресковой росписью храма в 1971–1973 годах руководил русский белогвардеец Николай Ростовцев.

В условиях введенного сразу после взрыва военного положения почти все организаторы заговора были в несколько дней убиты или арестованы. На суде руководивший злодеянием с болгарской стороны очень известный коммунист, сын переселенца из России Марко Хаим Фридман публично признал, что всё предприятие направлялось и обеспечивалось из Москвы через советского агента в Вене, что подтвердилось и документами. Ритуальная советская общественная истерика «Правды», «Известий» и всего трудового народа, результатов, как и обычно, не дала. Трое из восьми приговоренных к смерти, в том числе и сам М. Х. Фридман, были 26 мая публично повешены в присутствии около 40 тысяч граждан на пустыре за еврейским кладбищем (близ стадиона Славия, ул. "Коломан", 1. София). На траурной обложке московского «Прожектора» (№ 11 (57), 1925) две фотографии: верхняя — «момент чтения „приговора“», где «На левом краю снимка — раввин и священник»; нижняя — «цыгане, нанятые для совершения убийства». Редакция перестаралась — «на левом краю снимка» видны два православных священнослужителя.
Все материалы расследования сразу же были изданы: «Кървавият Велики четвъртък. Атентатът в храма "Св. Неделя"». (София, 1925. 148 с.). Мало кто из добравшихся до СССР участников злодеяния дожил до начала следующей Мировой вой­ны…
Активнейшую роль в отлове предполагаемых соучастников и сочувствующих по всей Болгарии сыграли русские эмигранты — военные и гражданские, некоторые из них при этом погибли. По мнению болгарского историка академика Георгия Маркова, стихийная расправа с коммунистами привела к гибели 400–450 человек. Был принят закон, вводивший смертную казнь даже за малейшее прикосновение к деятельности коммунистических организаций. В отличие от восторга, который повсеместно и определенно выражала русская эмиграция, такой оборот событий далеко не у всех болгар встретил понимание и поддержку… Сегодня очевидно, что многие из пострадавших прямого отношения к ужасному деянию не имели…
Но заключительное событие едва ли не превзошло по силе впечатления даже самое злодеяние — главный московский его координатор тридцатилетний Владимир Степанович Нестерович, в недавнем прошлом младший офицер Императорской армии и участник Мировой вой­ны, осознав всю кромешную кошмарность совершенного, внезапно возвратился в человеческое состояние и… раскаялся. Он исчез из Вены, отказался продолжать сотрудничество с большевиками и попросил убежище во Франции, добраться до которой из-за неуклюжести французских дипломатов не сумел — его отравили в Германии посланцы Коминтерна. Нежданно совершившееся и стоившее ему жизни раскаяние злодея такого уровня определенно указывало на безграничность милости Божией даже к подобным людям. Четверть века спустя именно это подчеркивал в письме своему знакомцу Фёдору Ивановичу Бокачу живший в молодости в Болгарии архимандрит Аверкий (Таушев), будущий известный проповедник и настоятель Свято-­Троицкого монастыря в Джорданвилле (Письмо от сентября 1950 г. Частное собрание).
Болгары проявили в этих трагических обстоятельствах изумительную сдержанность. Преследования коммунистов не скатились ни в гонения бесчисленных русских обитателей Болгарии, ни в еврейские погромы. Царь Борис III ещё два десятилетия удерживал страну от коммунистической вакханалии, а болгарская армия в память болгарско-­русского братства так и не была послана им на Восточный фронт, что, скорее всего, и стоило жизни этому и поныне столь почитаемому в Болгарии осторожному монарху.
Удивительным образом страшное событие это запечатлелось в случайно увиденном листке двуязычного белорусско-­украинского отрывного календаря на 1928 год, в котором оно совпало с днем воскресным и празднованием Пасхи Христовой, тогда ещё отмечавшейся и в календарях советских. Наряду с этим великим праздником на листке изображено выступление Ленина с балкона в Петрограде и названы прочие, именно красные, т. е официально признанные важнейшие, памятные для советского государства исторические события этого дня: «1917. — Приезд Ленина в Петроград. 1922. — Рапалльский договор.» и… «1925. — Взрыв в Софийском соборе». Остается догадываться, с какой целью упомянули о горестном событии составители календаря…
Этот день календаря и впрямь выдался красным — легендарный основатель софийской пожарной службы русский офицер-­доброволец капитан Юрий Порфирьевич Захарчук, в числе первых прибывший в собор Святой Недели, свидетельствовал: «Там увидели живую могилу: куски икон, оторванные руки, окровавленные головы, и все это было залито кровью…» («Кървавият Велики четвъртък…», С. 42).
За три с половиной года до появления русского издания «Черной книги» и трагедии в Софии только что благополучно выбравшийся из Петрограда профессор СПбДА Николай Никанорович Глубоковский, укрывшись за псевдонимом, отмечал: «Россия лишь крупный этап по пути коммунистически-­социалистической заразы, несущей с собой смерть и уничтожение для всего высокого и благородного, культурного и чистого…» (Н. Проворов [Н. Н. Глубоковский]. Кому теперь живется весело, счастливо на Руси // Двуглавый орел. Берлин, 1921. 1 (14) декабря. Вып. 21. С. 48).
Столетие софийской трагедии Великого Четверга 1925‑го пришлось на Великую Среду 2025 года. Предостережение члена-­корреспондента Болгарской Академии наук Н. Н. Глубоковского, по крайней мере в Болгарии, не забывают. Свидетельством тому представленное в первых числах апреля в Софии новое роскошное научное издание «Атентатът в църквата "Св. Неделя". 100 години юбилейно издание. Албум със 140 фотографии». (Сдружение "Българска история". София, 2025. 160 с.).