Блаженная Ксения и этот безумный, безумный мир
Вадим Леванов определил жанр своего произведения как «пьеса в клеймах». Клеймами в иконописи называются образующие повествовательный сюжетный ряд изображения событий жизни святого и его посмертных чудес, располагающиеся вокруг его иконы.
Для своей постановки Фокин не ставил задачи показать на сцене житие любимой петербуржцами святой. Уже в названии спектакля заявлена главная тема, главный интерес режиссера — история любви. Но никакого мелодраматического содержания, которое чаще всего приходит на ум в связи с устоявшейся фигурой речи «история любви», в спектакле нет. Как следует из аннотации в программке, режиссер стремится осмыслить душевное преображение человека, которое возможно только посредством любви.
В постановке соединяются сценические приемы, характерные для больших и малых театральных форм. Так, практически на протяжении всего спектакля Ксения находится на авансцене, сидя на ступенях, символизирующих подступы к реке. Её образ довольно статичен, не наделен практически никакими действиями. На самом деле зрители первых рядов партера могут видеть, что на протяжении всего спектакля Ксения занята одним сквозным действием — молитвой. Такой прием хорош для камерных пространств, когда каждый может видеть крупный план, но в тысячном зале Александринского театра этот важный момент ускользает из внимания. При этом сцены встреч Ксении с различными персонажами в сменяющих друг друга «клеймах» поставлены крупно, выразительно. Злые мальчишки, издевающиеся над Ксенией, нерадивый поп с разгульной попадьей, нищие, любовница Андрея Фёдоровича, граф Салтыков, кликуша Марфуша — яркие, выпуклые, запоминающиеся образы. Сценически они явно доминируют над образом блаженной Ксении и формируют смысловое полотно спектакля.
сцене присутствует свет любви. Это сцена встречи Ксении с душой Андрея Фёдоровича. Избежав адских мук по молитвам супруги, его душа находится в смятении: «Разве можно так любить?..» Любить — и отречься от себя?
Но лейтмотивом спектакля воспринимается не преображение, а противостояние Ксении и окружающего общества. Её чистота и свет против непроглядной людской тьмы. «…Безумием мнимым безумие мира обличивши» — эта строчка из тропаря святой Ксении Петербургской, размещенного Вадимом Левановым после текста пьесы, им особенно подчеркнута. Однако последние строки тропаря звучат иначе: «Ксение блаженная, моли Христа Бога избавитися нам всякого зла покаянием». Покаяние — вот ключ к преображению человека. И в пьесе Леванова эта тема находит отражение: Ксения призывает к покаянию, обращению человека к Богу. Например, в сцене помощи в строительстве Смоленской церкви блаженная Ксения говорит: «Церковь воздвижается!.. Кабы и вера Христова в сердцах тако же воздвигалась — ежедень по кирпичику, я б и день и ночь кирпичи на горбу таскала без устали». Но в постановке Александринского театра вопросы становления человеческого духа оставлены без внимания.
Все-таки невозможно говорить о подлинной любви, не говоря о Боге. Без Бога жизнь мрачна, груба, порочна и безумна. И такова тяжелая атмосфера спектакля. Без Бога мы видим не святую Ксению, а иную Ксению. Она иная, чуждая этому безумному миру. В спектакле нарочито продвигается тема разделения: странная, кроткая Ксения — отдельно, весь безумный мир — отдельно.
Искусству характерна собирательность образов, художественное обобщение. Это мощное средство, формирующее восприятие в соответствии с поставленной художественной задачей. Какие же собирательные образы представляются в спектакле? Ксении противостоят злые, мерзкие, развращенные поп с попадьей — таков образ Церкви? В постановку добавлена режиссерская фантазия на тему паломников к часовне святой Ксении Петербургской, которым многого не надо: лишь свечку правильно поставить, купить иконку да ладанку. До самой Ксении им особо дела нет. К кликуше Марфуше режиссер приставил несколько молитвенниц, своим видом напоминающих монахинь или послушниц. Они неистово крестятся и внимают каждому слову кликуши, объявившей себя «невестой Христовой». Таковы у Фокина обобщенные образы верующих. Если православные туристы — это поверхностные потребители церковных услуг, то спутницы Марфуши похожи на религиозных фанатиков.
Безумный мир всех эпох сливается в странном танце под песню Димы Билана «Невозможное возможно» и проносится мимо Ксении, в молитве застывшей на авансцене. В сердцевине сумбурного «движа» — наш современник, парень на самокате с флагом Отечества на плечах. Получается: Ксения, как явление, — сама по себе, а Церковь, народ, наконец — Россия, — сами по себе. Мимо Ксении несется Русь… Да, каждый из представленных образов может быть правдив в частностях, но в обобщении это — ложь! Ксению невозможно отделить ни от Церкви, ни от народа, ни от России. Желал этого постановщик или нет, но возникает подлог, подмена смыслов.
Кстати, о смысловых казусах: они есть и в тексте пьесы, и транслируются из нее в спектакль. Несколько раз в пьесе Вадима Леванова вместо слова «ангелы» употребляется «аггелы». Андрей Фёдорович рассказывает Ксении о пережитом за чертой смерти: «Я не зрел никого: ни аггелов, ни бесов». Кликуша Марфуша спрашивает Ксению: «Было тебе виденье? Зрела ты аггелов? А Николу-чудотворца? Али саму Пречистую Деву сподобилась?!» Ксения отвечает: «Зрела», на что Марфуша продолжает: «А мне токмо беси являются». В церковнославянском языке чтение «аггелы» оставлено для падших духов, демонов. В погоне за стилистикой речи автор допустил досадную ошибку, противопоставления светлых сил темным не случается: остается одна лишь тьма. И это встраивается в общую атмосферу спектакля.
В круговерти персонажей, времен, разномастности стилей речи, пластов языка, театральных приемов каждый зритель найдет свой смысл. «Я знаю точно — невозможное возможно, сойти с ума, влюбиться так неосторожно…» — романтический флер для молодежи. Диалог Ксении со Смертью в исполнении корифея Александринской сцены Николая Мартона — повод поразмышлять, есть ли что-то за порогом смерти. Отвратительность персонажей, окружающих Ксению, — разрешение не ассоциировать себя с этим безумным миром. Множественность трактовки естественна для художественного произведения. Но есть ли в нём высказывание для каждого, способствующее не атомизации, а объединению в чем-то глубоком, главном?
Ксения Блаженная стяжала дар любви ко всем без исключения. Любить для нее — желать спасения души. Её сердце, полное любви, не только лишь видело безумство и уродливость мира, но верило в его спасение. Такая любовь невозможна без Бога. Этого взгляда на мир, на каждого из нас, — с любовью — так не хватает сейчас! Не хватает его и спектаклю. Вот такая история.
Источник фото: alexandrinsky.ru
