Апокалипсисы Востока и Запада
Последняя книга
![Апокалипсис лицевой с толкованиями Андрея Кесарийского. Конец XIX века. «О третием аггеле, иже речные воды горки творит. Глава 8 [Откр. 3, 7–13]»](http://aquaviva.ru/upload/iblock/db1/1..jpg "Апокалипсис лицевой с толкованиями Андрея Кесарийского. Конец XIX века. «О третием аггеле, иже речные воды горки творит. Глава 8 [Откр. 3, 7–13]»")
Рукописи этого типа хорошо представлены в собрании библиотеки: 27 списков, охватывающих почти три века русской истории — с середины XVII до начала XX века. Именно старообрядцы смогли донести до нас не только традиционную православную иконографию Апокалипсиса, но и старинный способ копирования и оформления текста: рукописи писались традиционным полууставом или особым, сформировавшимся на его основе, поморским полууставом. В русской традиции иконография Откровения — то, как принято изображать сюжеты этой книги, — сложилась задолго до церковного раскола 1666 года и прослеживается до рубежа XV–XVI веков. (Иллюстрированными Апокалипсисами домонгольского времени и эпохи самого ига мы не располагаем. Южнославянские иллюминованные рукописи Апокалипсиса также не известны.)
В это время и на Руси, и в Западной Европе переживается всплеск интереса к тексту последней книги Нового Завета. Связано это было с ожиданиями конца света: ждали 7000 года от сотворения мира — года 1492-го. В этот год Колумб открыл Америку, и этим же годом заканчивались таблицы с расчетами Пасхи.
На фоне таких ожиданий, называемых эсхатологическими, создается икона «Апокалипсис» для Успенского собора Московского Кремля, а по соседству — в Благовещенском соборе — в 1509 году возобновляются апокалиптические росписи Феофана Грека, чуть позже этими же сюжетами расписывается паперть Успенского собора — это главные столичные храмы.
В это же время в Нюрнберге выходит ставший всемирно известным цикл гравюр Альбрехта Дюрера. Он подводит черту под многовековой величественной традицией иллюстрирования Апокалипсиса на Западе, не прерывавшейся с самых первых веков христианства, и открывает для художников новые пути. Кстати, год назад эти гравюры экспонировались на юбилейной выставке Дюрера в Государственном Эрмитаже. О том, как по-разному воспринимали Откровение на Востоке и на Западе, мы и поговорили с Верой Григорьевной.
В гравюрах Дюрера много самого Дюрера
— На Западе текст последней книги Священного Писания активно использовался в богослужении, широко переписывался, читался, и первые, не сохранившиеся образцы иллюстрированного Апокалипсиса относятся уже к рубежу V–VI веков, — рассказала Вера Григорьевна, — а из дошедших до наших дней самый старший — Трирский — манускрипт датируется примерно 800 годом. В православном же богослужении Апокалипсис вообще не использовался. Он только был среди других книг Священного Писания включен в список для рекомендуемого чтения в Иерусалимский устав (на Всенощном бдении, во время вкушения благословленных хлебов, вина и елея, как делали раньше в монастырях для поддержания сил: после этой трапезы наступал пост до Причастия), а для келейного чтения вообще рекомендован не был. Хотя самый ранний полностью сохранившийся список Откровения на древнерусском языке (он хранится в нашей библиотеке) был написан в Новгороде еще в середине XIII века, но вплоть до XVI века переписывался (и, соответственно, иллюстрировался) достаточно редко. Для православия долгое время главным моментом в постижении замысла последней пророческой книги Библии был Страшный Суд. В традиции Восточной Церкви текст Откровения, имеющий 22 главы, был разбит на 72 зачала, то есть отрывка для чтения. Это деление восходит к толкованию святого Андрея Кесарийского и позволяет читать внимательнее и дольше. При иллюстрировании с середины XVI века на Руси миниатюры создавались к каждой главе и к предисловию, то есть изображений было 73 или более. В западных рукописях первой тысячи лет иллюстраций тоже по многу десятков.
У Дюрера же в цикле всего 14 гравюр, плюс одна или две, не имеющие отношения непосредственно к тексту Апокалипсиса. Если мы возьмем издания, сделанные на основе гравюр Дюрера, например Библию Лютера, то там в разных изданиях будет от 21 до 26 гравюр, поэтому в одном изображении неизбежно соединяется много событий. Гравюры многосюжетны и сложны для понимания. У нас при иллюстрировании традиционно почти монотонно изображали в деталях все события, строго одно за другим. Послание семи Церквам — будут изображены все семь, как и семь труб и семь изливаемых чаш гнева Господня. Спаситель на престоле с Агнцем, молящиеся старцы и четыре всадника — всё это по нескольку раз детально показано в нескольких миниатюрах. Всадники Дюрера слиты на одной гравюре в одном порыве стремления вперед, а у русского миниатюриста они изображаются по одному, бесстрастно, хотя нельзя сказать, что без движения: оно присутствует в развевающихся одеждах, шагающих конях и других деталях. И конь бледный, то есть смерть, у нас есть, и изображен отдельно с орудиями убийства, окруженный зловещими помощниками, — всё это страшно, но без эмоционального восприятия автором того, что он изображает. В миниатюре сохраняется, прежде всего, так искомое в молитве бесстрастие, необходимость дистанцироваться от страстей.
Разные грани восприятия
В отличие от восточной традиции, в западной в позднее Средневековье развилось много мирянских стилей богословия. Было написано немало трактатов, напоминающих «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». Целью их было научить молитве любого христианина, вне зависимости от его статуса, образования и обстановки вокруг, не предпочитать схоластику реальности. С одной стороны, это оказывало немалую пользу, с другой же — повышало чувствительность к личному опыту порой в ущерб ощущению единства Церкви.
— У Дюрера на первом плане человеческое восприятие Апокалипсиса, и это абсолютно нормально для традиции Возрождения с его обостренным интересом к земным ценностям. В центре мироздания не Бог — Творец и Спаситель, а человек и его деятельность, внутренний мир, через который происходит восприятие всего вокруг. Это тот самый гуманизм, который ставит человека в центр мира и неизбежное крушение которого будет оплакивать вся Европа в конце XIX — начале XX веков. Так и с Апокалипсисом: у Дюрера, да и вообще в культуре Возрождения интерес в книге о конце света прикован к земным катастрофам, к личному переживанию ужасов происходящего. Если мы вспомним «Портрет художника в юности» Джеймса Джойса и в целом интеллектуальную традицию западноевропейской автобиографической литературы, редко у какого автора не будет своего собственного переживания-осмысления видений Апокалипсиса. Текст этот был пересказываем наставниками, читан самостоятельно и слышан в храме. А знаете, когда по католическому уставу принято чтение Откровения на богослужении? От Пасхи до Пятидесятницы! В самые светлые дни года. И в таком напоминании о конце как раз что-то есть… Упомянем особо цикл из более чем сотни изображений к Откровению, вытканных на шпалерах в последней четверти XIV века. Они были изготовлены для герцога Людовика I Анжуйского парижским мастером Жаном де Бондолем. Эти шпалеры, размещенные, как хоругви, на древках, сопровождали крестные ходы, которые во главе с герцогом и епископом обходили весь город Анжер в светлые послепасхальные дни.
Однако вернемся к русским рукописям. Эмоциональное переживание событий Откровения категорически не рекомендуется в восточной традиции, поэтому даже самые страшные события изображаются в лицевых Апокалипсисах спокойно. Так представлена центральная часть Апокалипсиса — проповедь, убиение и воскресение пророков (их имена не названы в тексте, но по святоотеческим толкованиям это пророки Илия и Енох). В русских лицевых Апокалипсисах события проиллюстрированы двумя миниатюрами, а у Дюрера этого сюжета нет совсем.
Небесное и земное
Стоит вновь ненадолго вернуться мыслью в первые века христианства. Одним из обстоятельств, повлиявших на то, что в восточной традиции Откровение читается редко и совсем не тогда, когда в западной, была разгоревшаяся в III–IV веке полемика об описанном в Апокалипсисе тысячелетнем царстве Христа — состоится ли оно на земле реально, или же эти слова Писания трактовать буквально не нужно. На Востоке тогда было много приверженцев милленаризма (по-гречески — хилиазма), то есть тех, кто считал, что впереди тысяча лет правления Христа во плоти. Святые отцы и учители Церкви осудили это мнение. А книгу Откровения, чтобы не возбуждать пылкое воображение паствы, к постоянному чтению не рекомендовали. После падения Константинополя под натиском иноверцев — как раз в преддверии ожидаемого конца света — хилиастическая идея вновь стала популярна на Востоке. А историю западного мира определяли другие факторы и устремления.
— Например, во второй нейтрально-спокойной гравюре из цикла — «Видение семи светильников», продолжает Вера Григорьевна, — где изображен Господь Саваоф и молящийся Иоанн Богослов, как он молится? Кудряшки, ручки, облачка и завитушки на подсвечниках — мы бы сказали, что это целый театр вокруг молитвы. Дюрер использует разработанную западными художниками прежних веков весьма впечатляющую иконографию и — делает её совершенно земной. Трудно нам поверить в силу молитвы такого Иоанна Богослова… Или посмотрите на брызжущих экспрессией всадников Апокалипсиса, несущихся и несущих миру катастрофы, или «жену, облеченную в солнце» — с родинкой, пухленькую, даже кокетливую… Для православной традиции такое изображение Церкви выглядит странно. Помимо прочего, ведь это тот самый образ, который старец Филофей использовал для трактовки роли Руси во всемирной истории христианской Церкви и Москвы как Третьего Рима.
Апокалипсис — это текст о молитве
Между тем именно западноевропейские гравюры оказали большое влияние на русскую «апокалиптику» позднего Средневековья в иконописи, монументальной живописи и в книжной миниатюре. Но восточная иконография впитала особенности композиции, детали, а не чувственное восприятие западных образцов. И это можно видеть в миниатюрах самой распространенной с середины XVI века Филарето-Чудовской редакции, которая связана со знаменитым Чудовским Новым Заветом, хранившимся в Чудовом монастыре в Москве (циклы иллюстраций, следующие именно этому образцу, преобладают и в фонде Библиотеки Академии наук — их 19, причем два из них выполнены в технике плоской печати). Были миниатюристы, которые заимствовали композиции гравюр целиком, как это сделал работавший в Москве галичанин Прокопий Деревягин, но они дополняли недостающие сюжеты из русских циклов изображений. В Библиотеке Академии наук хранится такой поздний список: часть миниатюр имеет в основе гравюры Лютеровской Библии Лукаса Кранаха Старшего, а недостающие восполнены по образцам Филарето-Чудовского цикла.
— Апокалипсис многими воспринимается только как изображение крушения мира, — замечает Вера Григорьевна. — Но нельзя видеть в этом лишь катастрофу. Да, в Апокалипсисе описываются последние времена и уничтожение всего земного, но эта катастрофа неизбежна, она уничтожает царящее на земле зло. Через весь текст Апокалипсиса проходят сплошной линией — а в лицевых рукописях создают череду миниатюр — видения предстоящих престолу Творца и молящихся людей. Мало кто знает сейчас, что Литургия, как единство Церкви в молении Христу, во многом построена на описании моления в Апокалипсисе.
А заканчивается Откровение тем, что Иоанну Богослову дается видение Нового Иерусалима — желанного места, где человек сможет окончательно соединиться с Богом. Иоанн Богослов подробно описывает увиденный Град Новый, где все прощенные предстоят перед лицом Бога. Самый радостный и светлый конец, к которому стремится, ради которого и живет вся Церковь. Это светлое окончание истории человечества на нескольких десятках миниатюр подробно показано в русских лицевых Апокалипсисах. У Дюрера всё совсем не так — маленький Новый Иерусалим, конечно, есть на последней гравюре, но нет вообще торжества Церкви, слившейся в молитве с Христом. Общепризнано, что цикл гравюр Альбрехта Дюрера является гениальным произведением искусства, которое не на одно столетие определило развитие иконографии Апокалипсиса. Это справедливое утверждение не значит, что не происходило развития образной системы Откровения: уже в XVI веке в западной гравюре цикл перерабатывался многими маститыми мастерами.
Миниатюры лицевых Апокалипсисов также составляют очень разнообразные циклы, редакций и типов, их насчитываются десятки. Они могут быть созданы по образцам — прорисям (в нашей библиотеке есть комплект таких образцов и выполненная по ним книга). А может миниатюрист рисовать и «на глаз». Так написан замечательный Апокалипсис из Каргопольского собрания. Этот условно «крестьянский» Апокалипсис изготовлен в согласии старообрядцев-скрытников, или эскапистов. Град Новый Иерусалим в нем предстает совершенно сказочным, хотя воспроизводит композицию миниатюры из Чудовской редакции. Последняя миниатюра изображает толпу людей, слившихся в Церкви воедино — реально ставших телом Христа, а те, кто остался снаружи Церкви, изображены арестантами. Так наивно визуализирована идея христианского смысла существования человечества в воссоединении с Богом.
