Вера Достоевского и топор Раскольникова
Православный мыслитель?
— Можно ли так называть Достоевского?
— Это коренной вопрос. Многие склонны отвечать на него однозначно и утвердительно. Но я не стал бы так говорить. К сожалению, он не православный мыслитель. Конечно, Фёдор Михайлович относился к Русской Православной Церкви с огромной симпатией и уважением. Но в вопросах мировоззрения и философских взглядов нужно быть честными. Существует философская позиция Достоевского, и то, что в ней не совпадает с православной традиционной точкой зрения, — не должно уйти от внимания. Проблема здесь заключается в том, что как писатель он высказывал свою критику традиционного христианства в очень сдержанной форме: он вынужден был считаться с русским общественным мнением, нельзя сбрасывать со счетов и цензуру. По некоторым его письмам можно сделать вывод, что Фёдор Михайлович порою и хотел бы сказать нечто явно противоречащее общепринятому, но цензура ему мешала, от боялся запрета публикации своих сочинений. Хотя это спорный момент. Всё же нужно держаться того, что писатель в вопросах последних истин честен перед собой и читателями.
— Так каково же христианство Фёдора Михайловича?
— Конечно, это христианство, но особое христианство, христианствво Достоевского. Я бы назвал его гностическим или, если хотите, философским христианством. Гностицизм… Для православного христианина зачастую это слово звучит зловеще. Однако для части библеистов гностические ереси — это своего рода разновидность христианства. Для историка философии важно признать, что со II века в истории сосуществовали две версии христианства: ортодоксальная и гностическая. Изучая историю философии, я пришел к концепции гностического характера христианства Достоевского. Повсеместно и в Европе, и в России по мере развития новой, современной культуры стремились найти настоящее христианство, считая традиционное христианство «искаженным». И это не всегда предполагало критический настрой по отношению к Церкви. Церковная традиция обладает прекрасным наследием, но поиск новых духовных сокровищ продолжался. Гностическое христианство, христианство интеллектуального поиска, продолжало существовать временами в маргинальном поле, а в некоторые периоды выдвигалось на первый план. Скажем, эпоха Возрождения в Европе целиком гностична, на мой взгляд. Гуманизм утверждал, что человек есть Бог, Бог на земле. В этой версии христианства нет идеи греха, нет грехопадения. Человек — божественное существо, через него проявляется Бог. Многие мистические учения говорят об этом. Однако Достоевский даже в гностическое христианство в полной мере не вписывается. Но он использует гностическую мифологию. Еще Вячеслав Иванов обратил внимание, что Достоевский обращается к ней в повести «Хозяйка», где главная героиня может быть понята как падшая София. В «Преступлении и наказании» Сонечка Мармеладова также указывает на гностический образ падшей Софии. И это способно вызвать недоумение, поскольку в этом случае Раскольников указывает на образ Христа. Как же это возможно, ведь Родион Раскольников был убийцей? Но в гностической традиции это может быть, поскольку Иисус при таком прочтении — только человек, а не Бог. В этом один из парадоксов мировоззрения Достоевского.
Игорь Иванович Евлампиев
родился в 1956 году. Окончил физический факультет ЛГУ в 1980 году, аспирант философского факультета ЛГУ с 1986 года. Кандидатская диссертация — «Философское значение математизации физического знания» (1987); докторская диссертация — «Метафизика человека в русской и западноевропейской философии конца XIX — начале ХХ века» (2000). С 2005 года работает на философском факультете СПбГУ, с 2013 года — на кафедре русской философии и культуры. Автор монографий «Философия человека в творчестве Ф. Достоевского (от ранних произведений к «Братьям Карамазовым») (2012), «Художественная философия Андрея Тарковского» (2-е изд.; 2012), «Образ Иисуса Христа в философском мировоззрении Ф. М. Достоевского» (2021) и других.
Христос и истина
— Бахтин говорил о полифонии, мировоззренческой многополярности мира Достоевского. Как возможно, несмотря на это, выделить философскую мысль самого писателя?
— Среди современных российских специалистов по Достоевскому и православной, и не православной ориентации существует консенсус о том, что Бахтин, говоря о Достоевском, выражал прежде всего самого себя. Достоевский, по Бахтину, это своего рода постмодернист до постмодернизма, у которого одной истины нет, а есть многоголосие истин. Но это не соответствует логике Достоевского. Конечно, есть классическая трудность интерпретации всякого литературного творчества, состоящая в том, что герои произведения говорят от своего имени, а не от имени автора. Но эта проблема разрешима: вполне возможно среди многоголосия героев найти точку зрения автора, точнее, составить её из точек зрения, выражаемых героями. Например, мы ставим вопрос: как у Достоевского рассматривается проблема бессмертия? Свидригайлов говорит о бессмертии, Кириллов говорит о бессмертии, Иван Карамазов тоже. А затем мы обращаемся к «Дневнику писателя» и смотрим, что написано о бессмертии самим Достоевским. Тогда становится ясно, что все мнения героев можно объединить в единое целое, поставив в центр мнение автора; это целое трансформируется, переходит из одной формы в другую, но сохраняет единую логику. И я прихожу к выводу, что Достоевский понимал бессмертие по модели метемпсихоза, переселения душ. Никуда не уйти от того, что это продуманная концепция бессмертия, которая распределена между разными героями. У меня есть статья «Гипертекст идеи бессмертия в творчестве Достоевского», в которой эта мысль детально разработана. Гипертекст Достоевского складывается из осколков, если их соединить, то видно, что мысль, высказанная одним героем, находит продолжение и дополнение у других. Это мысль Достоевского, и в ней нет противоречий. Противоречия пытаются выделить противники той идеи, что Достоевский выражал собственное мировоззрение в своем творчестве.
— Достоевский пишет: «если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». Что за необычайная идея? Каким образом Бог и истина могут быть внеположены друг другу?
— Наверное, до конца мы никогда не поймем этого высказывания, настолько радикальный и противоречивый концепт создал Достоевский. Но у каждого есть свой вариант ответа. Я, возможно, совсем просто подхожу к этому. Свой образ Христа Фёдор Михайлович дал в поэме «Великий инквизитор» в романе «Братья Карамазовы». Непосредственно о Нем говорит Иван Карамазов, но трудно допустить, что Достоевский мог позволить герою изобразить Христа не таким, каким сам Его видел. В поэме говорится о Втором пришествии. Иисус Христос приходит не в громах и молниях, как об этом говорит Писание. Напротив, приходит тихо, неприметно, остается почти неузнанным. Мысль Достоевского состоит в том, что Христос до сих пор не понят. Это очень красивая мысль. Мы идем рядом, но всё еще не понимаем Христа. Истина как нечто общепринятое, установленное, хранимое веками — это еще не истина Христа. Наша истина и истина Христа — это всё еще далекие друг от друга истины.
Подробнее о гностицизме
— Одни видят в Достоевском приверженца традиционного христианства, другие, вслед за Камю, — предшественника экзистенциализма и едва ли не атеиста. Где, по вашему мнению, находится Достоевский на этом спектре?
— Многообразие мнений — аргумент в пользу того, чтобы не выносить однозначных решений относительно Достоевского. Я говорю о гностических элементах его мышления, но если кто-то скажет, что и гностическое мировоззрение Достоевскому нельзя приписывать, то я с этим соглашусь. Ни в какие окончательные рамки нельзя заключать его творчество. Да, наш классик создал такую мировоззренческую палитру, что очень многое в ней есть. И всё же среди всего этого многообразия пульсирует мысль самого писателя.
— На чем основано ваше мнение о гностическом характере христианства у Достоевского?
— Смотрите, вот Раскольников встречается с Соней в её каморке. Почему она живет у портного Капернаумова? Это евангельская отсылка, но что она здесь обозначает? В Капернауме начинается служение Христа. И раз уж Соня это София-Премудрость, на что уже указывали исследователи, то кто же здесь Христос? Действительно ли «Преступление и наказание» только лишь реалистический роман? Раскольников говорит Соне: «Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной». Если это роман реалистический, то можно ли эту фразу как-то разумно интерпретировать? Я считаю, что невозможно. Соня Мармеладова — девушка семнадцати лет. Она прочла за всю жизнь только одну книгу. Не её вина, что она абсолютно необразованна. На Сенной собирались женщины, торговавшие телом, тут всё ясно. Но как бы она могла «жить духом и разумом»? Неужели Раскольников говорит полную глупость? И примеров таких загадочных фраз много; выход в том, чтобы признать роман двухслойным произведением. С одной стороны — это реалистическое произведение о студенте Раскольникове. Но, с другой стороны — это символический роман, самый настоящий миф. И Франц Кафка, и Томас Манн равнялись на Достоевского, создавая аналогичные двухслойные произведения, где мифологическое, мистическое переплетается с реалистическим. Так устроены все романы Достоевского, но для понимания «Преступления и наказания» это важнее всего увидеть. Соня тут буквально София, а Раскольников буквально Христос. Последнюю главу, где Раскольников идет сдаваться в полицию, Достоевский так и собирался назвать Христовым именем. Потом убрал это прямое указание, но повсюду в тексте он подразумевает Христа, думает о Нем. Кроме Раскольникова, там некого с Ним ассоциировать. Поэтому Раскольников — это Христос, который ищет свою Софию. Но модель эта не ортодоксальная, а гностическая. В гностическом мифе есть падшая София, которую должен спасти Христос, один из нас, сумевший во всей полноте раскрыть в себе божественное начало. Мистический план проступает и в снах Раскольникова. Ему снится, что он вновь пришел в квартиру старушонки. Пытается её убить, но убить не может. Совершенно сюрреалистическая сцена. Лунный свет заполняет комнату, Раскольников бьет старуху обухом по голове, но она лишь смеется в ответ. «О, как я ненавижу теперь старушонку! — говорит в этом месте романа Раскольников. — Кажется, бы другой раз убил, если б очнулась». Не воскресла, а именно очнулась. Она бессмертна, это ведьма. Старушонка — это силы зла, олицетворение гностических архонтов. Раскольников правильно выбрал объект своего нападения, чтобы разрушить мир зла, разрушить ад. Ведь согласно гностическому мифу наш мир — это ад. Творец этого злого мира — демиург, и управляют им злые силы. Петербург в «Преступлении и наказании» — это изображение ада. Это давно замечено в литературе о Достоевском. На эту тему есть огромное количество работ. Жара за тридцать, жуткая Сенная площадь — всё работает на это. Как Раскольников видит свой первый сон? Он бродит по Петербургу и засыпает в парке. Просыпается и трижды обращается к Богу: неужели он решится на осуществление замысла? Аналогия очевидна — это моление Христа о чаше в Гефсиманском саду. Невероятная, и всё же аналогия.
— А как же ницшеанский бунт Раскольникова? Что значит вопрос «тварь ли я дрожащая или право имеющий»?
— Это сходится с гностическим пониманием христианства, где каждый человек должен стать подобным Христу. В мире Достоевского все герои себя меряют мерой Христа. Если нет идеи греха, то задача человека состоит в том, чтобы стать человекобогом. В русской религиозно-философской традиции «человекобог» — не такое уж и жуткое понятие. Соловьёв говорит, что вслед за Богочеловеком должны прийти человекобоги, которые будут служить богочеловечеству Христа. В этом философ наследует Достоевскому. Титанизм и наделение человека божественной функцией — по-моему, это вполне в духе Достоевского. С его героями это происходит часто.
Божественная сила в человеке
— Фридрих Ницше известен провозглашением «смерти Бога». И всё же в своих работах вы говорите о том, что Достоевский повлиял на Ницше? В чем именно это влияние прослеживается?
— Ницшевский трактат «Антихрист» несет на себе отчасти влияние Достоевского и отчасти влияние Толстого. Идея переоценки всех ценностей Ницше острием критики направлена против традиционных ценностей. И поскольку в основе традиционных ценностей — христианство, то эта критика становится нападением на христианство. И чтобы окончательно рассчитаться с христианством, он обращается к современным его версиям. Читает «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана, «В чём моя вера?» Толстого и роман «Бесы» Достоевского. В дневнике Ницше мы находим множество выписок из Толстого и Достоевского. У Толстого Ницше взял критику Церкви и государства. И главное — идею различения Христа и Церкви, Церковь он явно осуждает, но Христа вроде бы нет. У Достоевского он выписывает историю Кириллова из «Бесов». В «Антихристе» центральное место — это 25-я глава, где Ницше изображает Христа и двух разбойников из Евангелия от Луки. Эта сцена и в истории Кириллова главная. Именно история Кириллова спровоцировала Ницше на окончательное оформление своего понимания образа Христа. Это тем более поразительно, если интерпретировать Ницше как религиозного мыслителя гностического плана. Достоевский формально и фразеологически старался не очень-то расходиться с православием, хотя содержательно все-таки разошелся. А Ницше фразеологически хотел быть атеистом, но в реальности он в итоге уходит от атеизма и приходит к гностическому христианству. Не случайно немецкий философ однажды признался, что Достоевский — это едва ли не единственный человек, у которого он чему-то научился. Но есть и обратная связь между творчеством Достоевского и Ницше. Фёдор Михайлович предвосхитил ницшеанство. Так, в поэме «Великий инквизитор» инквизитор спрашивает Христа: «Почему Ты такой жестокий?» Он Христа обвиняет в том, что он слишком много требует от человека. Этот такой «ницшеанский» Христос, который требует от людей силы вместо слабости. Инквизитор как раз, напротив, — гуманист, его принцип: «человек слаб, так что буду ему потакать». Христос в этой легенде похож чем-то на Заратустру. Ведь тезис «падающего подтолкни» Заратустры — это мысль о том, что нужно дойти до глубины падения, чтобы снова воспрянуть до уровня Бога. Идея о том, что грех не поразил человека всецело, не сковал его абсолютно, что божественная сила всё еще скрыта в человеке.
— Если антропотеизм и идея божественных потенций человека есть у Достоевского, то где здесь место вмешательства Бога? Какую роль у Достоевского играет чудо и чудесное?
— Надо понимать, в какой радикальной форме Достоевский исповедовал этот антропотеизм. Если мы утверждаем, что в человеке есть божественное начало и оно может раскрыться, то тогда надо идти до конца. Бог всемогущ. Значит, мы можем приобрести в земной действительности элементы всемогущества. Парадокс в том, что, по Достоевскому, каждый человек, который сумел вслед за Христом раскрыть божественное начало в себе, станет способным совершать чудеса. Лев Шестов пишет, что в повести «Записки из подполья» главное — это странный протест подпольного человека против законов природы. А что значит не считаться с законами природы? Это значит верить в чудо. Человек не может еще совершить чудо, но уже не верит в необходимость подчинения законам природы. В романе «Игрок» герой говорит о своем будущем выигрыше на рулетке: «я знаю, что это чудо, но чудо математическое». И он выигрывает огромную сумму денег на рулетке, совершает чудо; пока еще это чудо корыстное, но это уже первый шаг к чуду настоящему, совершаемому ради людей.
— Русская литература известна особым акцентом на этических вопросах. Какую роль этика играет в философии Достоевского?
— Не думаю, что этика и философия у Достоевского противоречат друг другу. Этика — это всегда часть философии. Достоевский — радикальнейший метафизик. И в этом смысле он повлиял на современную философию. Но из его метафизики вытекает представление о том, какие цели должен ставить в своей жизни человек, а это и есть этика. В каком-то смысле значительная часть европейской философии XX века — это комментарии к Достоевскому. Вспомним, например, Анри Бергсона и его книгу «Творческая эволюция». Бергсон описывает динамику движения мира к абсолютному, божественному состоянию и понимает человека в качестве главной движущей силы этого процесса. Русская религиозная философия начала XX века и в понимании Бога и мира, и в вопросах этики опирается на Достоевского и прямо на него ссылается. Неортодоксальное философское христианство великого писателя влияло и на русскую мысль, и во многом на мысль Запада. Так что приходится признать, что новейшая философская мысль, в её содержательных, не постмодернистских и не аналитических, версиях — это своего рода коллективное осмысление Достоевского.
