Великое искусство толкования

Сначала пойми сам, потом объясняй другим

Архимандрит Ианнуарий (Дмитрий Яковлевич Ивлиев) родился в 1943 г. Окончил физический факультет ЛГУ. До 1975 — сотрудник и аспирант университета, работал в области научных исследований в физике околоземного космического пространства. С 1975 г. — студент, затем (с июня 1978‑го) — преподаватель Ленинградской духовной академии. Сейчас преподает Новый Завет и Библейское богословие в СПбПДА. Является преподавателем кафедры библеистики филологического факультета СПбГУ, где ведет спецкурс по греческому языку Нового Завета, построенный на чтении и разборе новозаветных текстов. Кандидат богословия, профессор СПбПДА. Был членом Синодальной богословской и библейской комиссий РПЦ, а также членом комиссии по канонизации святых РПЦ. Куратор редакции Священного Писания Церковно-научного центра «Православная Энциклопедия», член международного научного общества Colloquium Paulinum, участник многочисленных международных конференций и консультаций.

— Отец Ианнуарий, зачем нужно толковать священный текст? Почему нельзя было составить его так, чтобы всё было понятно без толкований?
— Священные книги — не только ветхозаветные, не только христианские, но и исламские или буддийские — достаточно таинственны, эзотеричны и написаны в рамках конкретной древней традиции. Например, уже современникам Иисуса Христа требовалось несколько лет, чтобы изучить Ветхий Завет. Почему? Потому что вместе с устным преданием возраст этих текстов насчитывал не одну сотню, а может быть, и больше тысячи лет. За тысячу лет всё меняется: исчезают цивилизации, рушатся царства, представления об истории претерпевают изменения, трансформируется психология людей, их способ познания мира. Очень сложно предположить, что современному русскому человеку в «Слове о полку Игореве» всё будет понятно от первой до последней строки. Правда, в эпоху Просвещения, на заре библеистики, когда только появлялись первые общества по изучению Священного Писания, существовала установка, что Новый Завет написан простыми рыбаками для простых людей. Но это очень наивная точка зрения: конечно, не простыми рыбаками и не для простых людей. И авторы, и читатели Нового Завета были людьми знающими, образованными, подготовленными к чтению сложнейших текстов.

— Можно ли понять священный текст, исходя только из него самого?
— Конечно, нет. Текст всегда предполагает контекст. Даже если одно предложение, одно высказывание вырвать из контекста, оно может быть понято очень примитивно. И большие, сложные тексты невозможно понять без знания исторических реалий.

— Что нужно для того, чтобы правильно истолковать текст?
— Многие путают понимание и толкование. Первое предшествует второму. Чтобы истолковать, нужно еще самому понять, а чтобы понять, нужно провести очень большую работу, которой занимаются ученые комментаторы, используя данные филологии, археологии, политической истории, литературоведения, географии и даже ботаники. Конечно, нет никакого единственно верного комментария, потому что это сфера науки, а наука никогда не бывает стопроцентно точной. Настоящие ученые всегда понимают ограниченность своих возможностей.

— И когда человек понимает то, что вложил автор в данный текст, он получает право толковать, объяснять для других?
— Конечно. Во‑первых, много ли вы видите вокруг людей, в совершенстве владеющих языком Священного Писания? Греческим диалектом, на котором говорили апостолы, или тем более арамейским? Таких людей немного, а значит, текст нужно еще хорошо перевести. Во‑вторых, священный текст нужно прочитать не только на родном языке, но и на своем уровне. Попробуйте деревенской бабушке, для которой Священное Писание не менее важно, чем для профессора богословия, объяснить сложнейшее Послание к Галатам. В‑третьих, текст нужно объяснить для каждой конкретной аудитории, чтобы для нее это толкование было и захватывающим, и душеполезным. Для философов вы будете объяснять так, для простецов — иначе, для детей — третьим способом. Вывод: неправильно говорить, что существует какое-то единственно верное толкование, даже если оно принадлежит великому Иоанну Златоусту. Сколько языков — столько и толкований, сколько культур, сколько исторических периодов — столько и интерпретаций; сколько аудиторий — столько точек зрения на текст; сколько, наконец, толкователей — столько и возможностей прочтения. Толкование — это не фиксированная данность и даже не какая-то наука, — это великое искусство, и дай Бог, чтобы оно было богодухновенным.

Дух подскажет

— Нет ли противоречия между многообразием толкований священного текста и религиозным догматом, который базируется на этом тексте и при этом является неизменным?
— Знаете, мне трудно назвать какие-то типично христианские догматы, которые базировались бы целиком и полностью на том или ином тексте. Например, из Писания никак нельзя вывести, что Бог един по сущности, но имеет три Лица. Конечно, невозможно отрицать, что священный текст — один из (не единственный!) источников догмата, и все течения христианства всегда стремились подкрепить свою точку зрения авторитетом Библии. Но если бы в Библии какая-то из точек зрений была бы внятно изложена, не было бы многовековых споров и битв за тот или иной догмат. Поэтому догмат — следствие не Писания, а какого-то иного откровения, мистико-религиозного, молитвенного опыта.

— Нужно ли всё богатство толкований простому верующему?
— А зачем? Конечно, если он человек ученый или просто интересующийся, он может с большим удовольствием, часто и с пользой, изучать все эти интерпретации. Я бы порекомендовал такому человеку познакомиться с хорошим комментарием. И с тем, что немцы называют Wirkungsgeschichte, то есть историей воздействия, историей толкования, рецепции текста со II по XXI век. Кстати, то же самое я порекомендовал бы священнику: перед тем как произнести проповедь на тот или иной отрывок, он может познакомиться с тем, что пишут об этом отрывке современные библеисты.

— И все-таки как выбрать нужное толкование?
— Чаще всего человек не находится в ситуации, когда на него обрушивается сразу множество толкований, но если это всё же происходит, он может выбрать что-то наиболее близкое его сердцу. Поэтому Господь и обещал своим последователям послать Духа-Утешителя, который объяснит им всё в ситуации выбора между разными путями. Нужно жить по Духу, и он подскажет. Как жить по Духу? Это уже совершенно другой вопрос.

Богочеловеческая книга

— Как верующему уму решить вопрос с так называемыми «противоречиями в Библии»?
— Малоосведомленный человек не видит особенных противоречий. Нужно быть очень начитанным, быть настоящим начетчиком, чтобы увидеть нестыковки библейского текста. Если он их видит — а фактологические противоречия в Библии несомненно присутствуют, — то достаточно элементарного просвещения. Для этого существует библейская наука, которая объясняет историю создания той или иной книги. Мы же, например, прекрасно понимаем, что евангелисты не сговаривались друг с другом, чтобы писать одинаково, но пользовались теми преданиями — письменными и устными, — которые до них дошли. А предания трансформировались со временем: что-то забывалось, что-то добавлялось — в том числе «благочестивая отсебятина». Но сущность оставалась неизменной. И в канон Священного Писания вошли именно те книги, которые сохраняют самую суть того, что мы называем Благой вестью. Был ли Иисус в этом селении или не был, посещал ли он Иерусалим на Пасху один или три раза… Да какое значение это имеет?! Евангельские повествования — не биографии, а особый жанр литературы, созданный людьми, именно людьми, а не Богом, рассказывающий о том, что такое Весть о спасении. Это благочестивый мусульманин не может сказать, что Мухаммед написал Коран под воздействием Духа Божиего, потому что Коран никто не писал, он «слетел с небес». А христианин так сказать может. Хотя бы потому, что верит в Богочеловечество, а не просто в божественность Иисуса. Он верит, что Иисус сообщает свое Богочеловечество нам, и верит любому действию и слову человека, совершенному или произнесенному в Духе Святом.

Между иносказанием и буквализмом

— Откуда берется потребность в аллегорическом толковании Священного Писания?
— Из философской и мировоззренческой моды той или иной эпохи. Из стремления за материальным смыслом увидеть некий извечный духовный смысл. Подобные толкования дают пищу для размышления, имеют педагогическое, дидактическое значение. Но основной смысл того или иного текста при этом ускользает. Например, в Евангелии от Луки приведена притча о добром самарянине. Приведена в качестве ответа на единственный вопрос: «Кто мой ближний?» Притча всегда отвечает на один, очень редко два, вопроса, всё остальное — нарративное украшение: антураж, который вызывает в твоем сознании картину, заинтересовывает, привлекает внимание. Блаженный Августин, истолковывая эту притчу, прибегнул к аллегорическому методу: он считал, что священник — закон, который не спасает, осел, на которого самарянин посадил несчастного, — плоть Христова, вино — Его кровь, масло — благодать Святого Духа, гостиница — Церковь и так далее. Когда ты читаешь это, то понимаешь, насколько блаженного Августина увлекла задача аллегорической интерпретации, насколько ему было интересно работать с притчей. Однако проблема в том, что при этом ты так и не получаешь ответа на главный вопрос притчи.

— У буквального толкования тоже есть свои проблемы…
— Для древнего читателя подобной проблемы попросту не существовало. Он был простодушен, наивен, доверчив и воспринимал всё, что написано, достаточно буквально. Положение меняется в эпоху позднего эллинизма: у святых отцов мы редко уже находим попытки абсолютно буквального толкования различных деталей Писания. Со временем публика становилась всё менее простодушной, но и сейчас очень много людей, которые понимают библейские тексты или буквально, или пытаются примитивно-рационально объяснять их. Та же «Толковая Библия» Лопухина, интерпретируя Шестоднев, конечно, не называет дни творения астрономическими сутками — все-таки просвещенный XIX век! — зато предлагает «рациональные» полубуквальные объяснения, где «день» приравнивается к той или иной геологической эпохе.

— Каков же «царский путь»?
— Современная библеистика очень много внимания уделяет жанру. Каков жанр текста — такой метод толкования при работе с ним и нужно использовать. Ни «Курочку Рябу», ни «Репку», ни «Теремок» невозможно толковать буквально. Увидеть аллегорию в математической теореме тоже нельзя. Басня есть басня, роман есть роман, ода есть ода. Библия — это собрание огромного количества жанров. И к первой книге Бытия, к Псалтири и к Книгам Царств нужно подходить с разными мерками.

Без науки никуда

— Можно ли сказать, что только сейчас — благодаря науке — мы нащупали оптимальный метод толкования?
— Нет, библеистика тоже не владеет универсальным методом. Есть гипотезы, теории, предположения, которые конфликтуют, спорят и все-таки приближаются к недостижимой истине. Например, для понимания Нового Завета нам нужно прочитать его в оригинале. А где этот оригинальный текст, записанный секретарем апостола Матфея или апостола Павла? Мы никогда его не увидим, но с помощью текстологии, использующей достижения филологии, палеографии, графологии и информационных технологий, мы можем сравнить тысячи рукописей и составить приблизительное представление об оригинальном тексте. Вот в чем ценность науки. И пренебрегать ею — значит отказываться от данных нам Богом творческих способностей.

— Что бы вы рекомендовали почитать тем, кто хочет более глубоко изучать Библию?
— Это очень сложный вопрос. В православии, равно как и в католичестве, не очень приветствовалось научное изучение Библии: в этом усматривалась опасность «впасть в протестантизм». По большому счету, библеистика у нас в стране стала развиваться только в начале XX века — особенно после манифеста 1905 года, когда была ограничена церковная цензура. А потом пришла революция, и все библейские исследования были свернуты: духовные учебные заведения разогнаны, библиотеки закрыты, научная литература перестала поступать в фонды. Была утрачена научная школа — а любая наука требует школы, то есть развития в течение нескольких поколений, — которая толком и не сформировалась до того, как была под корень подрублена революцией. Даже когда после войны были открыты духовные школы, перед ними стояла задача воспитания вовсе не ученых, а священнослужителей, которые могли бы окормлять приход, совершать Таинства, помогать верующим. Но именно XX век был временем мощного развития библейской науки во всем мире: появилось множество библейских обществ, прекрасных ученых; энциклопедий и словарей, монографий и статей выходило больше, чем по любому разделу естествознания. И всё это прошло мимо нашей российской публики. И усвоить это теперь безумно сложно за незнанием языков и терминологии: представьте, что во времена Ньютона на человека обрушили теорию относительности или квантовую механику. Поэтому на современном книжном рынке я не могу безоговорочно рекомендовать ничего из того, что вышло из-под пера православных русских библеистов. Среди переводной западной литературы я могу порекомендовать Уильяма Баркли, который дал популярные комментарии на все книги Нового Завета. Лучше всего — учить языки (немецкий и английский) и читать фундаментальные комментарии, составленные западными учеными, что доступно, увы, немногим.