Сто вопросов монахине

К престольному празднику Введено-Оятского женского монастыря
Раздел: По душам
Сто вопросов монахине
Журнал: № 7 (июль) 2007Автор: Анна Ершова Опубликовано: 4 декабря 2014
С игуменией Иоанной (Егоровой), настоятельницей Введено-Оятского женского монастыря, мы познакомились два года назад, когда с группой молодежи приезжали к ним потрудиться. До сих пор помню чудесное впечатление от этой поездки и от самой матушки. И казалось бы, чего хорошего: «удобства» на улице, ледяная вода из колодца, грязь по колено — но так хочется возвращаться туда снова и снова… Влюбляешься в эти края, в тишину монастырского быта, в дружелюбие монахинь и, конечно, в саму нестрогую «начальницу».
Матушка Иоанна — энергичная, трудолюбивая, один день торопится в город по делам, другой — уже рядом с нами на послушаниях, работает так, что не угнаться. Радостная, ровная в общении. Пили чай вместе, ребята на бумажках писали ей вопросы, она спокойно и искренне отвечала на любые. «Почему вы стали монахиней?», «Влюбляются ли монашки?», — и еще сто вопросов от любопытных подростков. Тогда и возникла у меня идея записать такую беседу. Мы встретились с матушкой на подворье монастыря, в храме святой княгини Анны Кашинской.

— У монастырских настоятельниц во владении судьбы людей. Не страшно ли ошибиться? Бывает ли, что настоятельница дает кому-то послушание не по силам, а потом понимает, что надо было сделать по-другому?
— Бывают и такие ситуации… Мы все несовершенны, нет человека без греха. Только Бог без греха. Но надо учитывать, что если матушку поставили на эту должность, то она не сама пришла, а ее призвали. Ведь Бог ведет каждого человека и испытания сверх меры не даст. Тем не менее, обольщаться тем, что всё будет идеально, не следует. Это постоянная работа над собой, размышления, переживания, сомнения. Ответственность огромна, и дров наломать можно много. Но разве в семье такого не бывает? И родители могут ошибиться, создать детям такие условия, что у них на всю жизнь будет отпечаток. Но время всё расставляет на свои места…

— Может ли настоятельница, если она поняла, что ошибалась, попросить прощенья?
— Конечно, может. И даже хорошо, если попросит. Но, бывает, это не полезно тому человеку, у которого надо просить прощения. Здесь всё индивидуально… Я человек не с крутым характером, не люблю кричать. Мне бывает тяжело быть жесткой, а иногда это нужно. Ведь все люди разные: кому-то нужна строгость, а иначе он, как ребенок, расшалится. Надо его остановить, чтобы он успокоился. А к кому-то надо помягче подойти.

— Как можно остановить: прикрикнуть? наказать?
— Для каждого свое. Вообще-то, в нашем монастыре нет строгих наказаний. Разве поклоны иногда даются.

— А бывают монастыри, где есть наказания?
— Обычно это не афишируется, но говорят, что бывают очень суровые монастыри. Но ведь можно человека так наказать, что внешне покажется — ничего особенного, а для него это будет убийственно. Например, поставить при всех поклоны класть. Если до революции послушание в семье, на работе было в порядке вещей, то сегодня для людей это бывает просто катастрофой. Поэтому надо осторожно относиться к чужой душе. Лучше сто раз подумать, как поступить, чтобы на человека подействовало, но и не унизило так уж болезненно.

— Есть ли в современных монастырях монахи, чьим духовным примером можно руководствоваться?
— Многие ищут старца, и очень увлекаются этими поисками. А надо Бога искать. Если ты ищешь Бога, то Он даст тебе многое и через простого человека.

— Как местное население относится к монастырю?
— Ходят немного. Сейчас у нас появился постоянный священник, и прихожан стало больше. Со школой стали общаться, планируем проводить там беседы с батюшкой, организовать краеведческий туристический клуб для детей. Слава Богу, у нас очень хорошие учителя, замечательные люди, есть чему у них поучиться: они много трудятся, отдают себя детям, они творческие. Но чувствуется голод по духовной пище, чувствуется, как им этого не хватает, и всё остальное теряет краску, яркость.



— Какая основная проблема в деревне?
— Безработица и пьянство. Мне кажется, если была бы работа, то пьянства было бы меньше.

— А вы можете нанимать к себе на работу деревенских?
— Дело в том, что деревенские люди, в основном, уже разучились работать. Если ты даже будешь им платить деньги, то они всё равно сделают плохо. А то и своруют чего-то. Я не хочу никого обижать: есть и честные, хорошие. В деревне люди не такие жесткие, как в городе, более открытые, чистые, но отвычка работать — это ужасно. Мы пробовали нанимать, но приходилось всё время смотреть за ними. Хотя кто-то всё равно находится — например, у нас работает прекрасный тракторист и несколько других хороших работников из деревни.

— Я видела, что у вас дети при монастыре живут. Это сироты?
— Нет, у них есть родители. Просто они считают, что в монастыре ребенка вырастят благочестивым.

— Вы думаете, это правильно?
— Нет. Решение жить в монастыре человек должен принимать взрослым и осознанно. Бывает, что детей изолируют от мира, они живут и учатся в монастыре, а потом у них появляется желание вырваться. И когда они выходят в мир, то пускаются во все тяжкие. И дай Бог, чтобы такое «хождение в мир» завершилось благополучно!..

— Мне иногда кажется, что мы, православные, своих детей как-то искусственно ограничиваем. Может, надо спокойно дать им через всё пройти?
— Подростковый возраст — то время, когда ребенок отдаляется от родителей, когда он себя начинает осознавать самостоятельной личностью. В этот период, может быть, попробовать всё — но в меру — действительно нужно. Про себя могу сказать, что я в молодости тоже много чего «творила»: бросала учебу, босиком по Невскому ходила… Моя мама, очень мягкая по характеру, переживала, но не давила на меня. Если б она была другой, то, может, и я была бы другой.

— Вы тогда были неверующая и некрещеная?
— Да.

— А как потом всё сложилось?
— После школы я поступила в университет на физфак, но через полгода ушла. Мне всё легко давалось, и я так же легко ко всему относилась. Потом работала на множестве всяких работ: в своей школе лаборанткой, в театре осветителем. Когда всё надоело, снова поступила в университет на матмех, но уже на вечерний, так как параллельно работала в разных местах. А потом я пришла к вере. Правда, крестилась чуть раньше: тогда все ждали «конца света», и подружка меня уговорила покреститься. Но в храм после этого практически не заходила. Там было другое окружение, да и платок, юбку надо было надевать, а я всегда ходила в брюках. К тому же я не понимала, зачем мне это. А если я чего-то не понимаю, то этого делать не буду. Но в 1992 году, когда я училась на вечернем, я пришла к вере.

— Как это произошло?
— Крещение, даже если человек крестится просто так, что-то дает. Посаженный плод растет. Видимо, во мне тоже что-то зрело. Ведь поиски смысла были и до того, но я не понимала, что это можно найти в Церкви. Но вот однажды наша учительница рассердилась, что мы такие глупые, и сказала: «Да это же просто, как «Отче наш»! А, хотя вы и «Отче наш» не знаете»… Меня это задело: как не знаю! У меня было дома Евангелие, я открыла его, прочитала «Отче наш», потом еще что-то...Я и до этого читала Евангелие, но оно на меня никогда не производило впечатления. А тут как барьер рухнул. Видимо, сила Божия произвела такое действие. Если до того я Библию просто читала, то сейчас приняла, поняла, что это правда.

С этого момента всё и началось. Вера пришла в сердце, но ум искал ответы на какие-то вопросы. Церковную литературу тогда практически невозможно было достать, но как раз вышла «История религии» отца Александра Меня. Когда я прочла ее, у меня снялись все умственные препятствия. Я прослеживала историю Божиего домостроения, и это было подано с философской стороны не бабушкой какой-то дремучей, а ученым человеком… Вообще, люди приходят к вере через разную литературу. Иной раз прочитаешь — и ничего не увидишь, а в другой раз тебе вдруг что-то откроется. Просто ты уже готов принять, ты созрел.

— Вы стали ходить в храм, но как дошло дело до монашества?
— Я тогда была прихожанкой храма святых мучениц Веры, Надежды, Любови, причем ездила туда два раза в день с Петроградской стороны. Там была очень хорошая община. Я почувствовала, что это мое, что я здесь нужна. Однажды батюшка сказал: кто хочет потрудиться, может поехать помочь матушкам в монастырь (тогда начал строиться Покрово-Тервенический монастырь, в котором я сначала была). Мы с подружкой и поехали, это было в 1993 году летом. Но в монастырь мне захотелось еще до того, после просмотра фильма про мать Терезу. Я долго не могла понять, что я ищу, но когда я посмотрела этот фильм, то осознала: именно такую жизнь, когда ты полностью служишь Богу. Я пошла работать в больницу, а потом — учиться в медицинское училище, чтоб хоть что-то полезное делать людям.

— А после ухода в монастырь не было разочарования, что вы все-таки не как мать Тереза «с головой» ушли в помощь страждующим, а занимаетесь дровами, трудниками, финансами и т. п. …
— Разочарований нет, потому что есть ощущение, что ты можешь полностью отдавать себя чему-то, не отягощаясь «куплями житейскими». Ведь в семье есть обязанности, и выполнение их — это проявление любви и служение семейного человека. У меня тоже монастырская семья, но это немножко другое. Здесь больше свободы и возможности служить, потому что лично для себя ничего не нужно.

— А как к вашему выбору отнеслась мама?
— Для нее это был настоящий шок! Мы с мамой жили в одной комнате, всё время были вместе, как друзья. Поэтому для нее это было всё равно, что меня похоронить. Она, может, и чувствовала, что мне это нужно, но ей было очень тяжело. Я же была по молодости очень категорична… Но острый момент прошел. Меня сразу в монастырь не забрали, оставили на подворье, и я приезжала домой ночевать, так как там места для ночевки не было. Через год мама крестилась и стала относиться к этому мягче. Потом я предложила ей работать при храме: она человек активный, а здесь всегда нужны люди… Потом меня перевели в Введено-Оятский монастырь, и она поехала со мной. А сейчас мама — инокиня, управляющая подворьем нашего монастыря в Санкт-Петербурге… Это особая милость Божия, что Он всё так управил!



— Если монахиня не собирается уходить из монастыря, но вдруг она влюбилась. Ведь может такое случиться? Что тогда делать?
— Терпеть, любить… Ведь у слова «любовь» очень много смыслов. Это может быть влюбленность, и с ней можно и нужно побороться. А если это любовь в высоком своем проявлении, то ты не желаешь зла человеку, не стремишься, чтобы у вас что-то там получилось, а хочешь для него спасения. И ты можешь его любить, но для этого может потребоваться то, что ты никогда его не будешь видеть. Любовь требует терпения и внутреннего знания, почему ты пришел в монастырь, почему ты здесь. С этими вещами не всегда легко бороться.

— А как вообще бороться?
— Богу молиться, помощи просить. Просто терпеть.

— Но если все-таки не получилось, монахиня ушла из монастыря и… вышла замуж?
— Ты дал обет Богу — а тут, получается, нарушил свое обещание. Это твое призвание, к которому ты через какие-то труды, возможно и большие, подошел бы с внутренней полнотой. А ты передумал. Из этого не следует, что Бог тебя оставит. Ведь после изгнания Адама из Рая Бог не оставил его. Адам жил, пользовался благами земли, Богу молился, но полноты счастья у него уже не было. Мне кажется, так и с ушедшим из монастыря: у него может быть нормальная семья, дети, но это ощущение Адамова изгнания всё равно остается.

— Возможно ли приехать старым друзьям к монахине в монастырь, чтобы отметить какой-то праздник, например, Новый год?
— Смотря для чего это делается. Постоянно живя в монастыре, люди тоже устают, потому что это ежедневный труд, обязанности, режим. Это даже психологически трудно. Потом, друзьям тоже хочется пообщаться со своим монашествующим другом. В таком случае может быть обоюдная польза от такой встречи. Тот же Новый год — понятно, что это в пост, но ведь мы росли в то время, когда Новый год был сказочным праздником, и это детское ощущение — елки, мандаринов, деда Мороза — осталось до сих пор. И если это не пьянка и смотрение телевизора до утра, а просто дружеское общение, то это вполне возможно. В этом году мы с трудниками тоже посидели за чаем и отметили Новый год. Во время таких дружеских встреч с людей снимается какой-то негатив. В миру у человека есть работа и дом, и это уже какая-то смена обстановки. В монастыре этого нет. С одними и теми же людьми в келье, в трапезной, на работах. Человек от такого тесного общения устает. А когда встретишься с друзьями, посидишь, пообщаешься — это нормально и даже нужно.

— Как вы считаете, насколько для мирской женщины важен внешний вид? Сейчас в православной среде часто идут дискуссии о джинсах, платках. Как вы к этому относитесь?
— Спокойно отношусь. Единственно неприятно, когда женщина выглядит так, что ее внешний вид вызывает соблазн. Если же она одета достаточно скромно, то всё нормально. Совсем необязательно, раз ты православная, быстро надеть юбку и из нее не вылезать. Особенно если нужно куда-то ехать или работать физически, то в брюках действительно удобнее. Ведь Бог смотрит на сердце человека, а не на его одежду. Конечно, в храм, чтобы никого не смущать, лучше надевать юбку.

— Не обидно ли сестрам, что их не пускают на Афон?

— Зачем обязательно на Афон, ведь явное Божие присутствие ты можешь ощутить и в своей келье, вообще можно никуда не ездить. Царство Божие внутри тебя. Внешне ты можешь быть на Афоне и ничего не иметь внутри…

— Люди уходили в пустыню от секуляризации Церкви. Это был подвиг, способ борьбы со злом. А сегодня монашество — это что?
— Это борьба со злом в самом себе. А если ты хотя бы немного поборол его в самом себе, как говорит Антоний Сурожский, то оно уменьшится во всем мире на капельку.

— Насколько сегодня монастырь — это место для спасения? Может ли монах найти уединение с Богом в условиях общежития?
— Какие бы дружеские отношения ни были, есть какие-то глубинные вещи, которые твои и только твои. А монастырь как раньше, так и сейчас, — это место для спасения. Монашество — способ жизни, а спасение — это твое стремление.
Все фотографии

Поделиться

Другие статьи из рубрики "По душам"