Стежок к стежку, игла рисует…

— Идет богослужебный цикл; облачения, которые мы сшили в самом начале нашей работы, уже нуждаются в замене, они ветшают довольно быстро… — рассказывает заведующий мастерской Андрей Коваленко. — Была ли в Лавре раньше мастерская, неизвестно. Вполне возможно, что и не было: в дореволюционные времена облачения могли заказывать «на стороне» — у купцов Оловянишниковых, у Жевержеева, например, — главных изготовителей церковных облачений в старом Петербурге.

Иногда лаврскую мастерскую называют золотошвейной — это не совсем правильно, она швейная: здесь не только вышивают, но и шьют, работают не только руками, но и на машинах. Про машину принято говорить «есть не просит» — а в мастерской Лавры вышивальная машина настолько умная, что как раз просит. Периодически, но ненавязчиво, она включает звуковой сигнал и показывает на дисплее надпись «Одну каплю масла, пожалуйста». По-английски, разумеется, но мастерицы ее понимают.

— Машина не может заменить человека полностью, — объясняет Андрей Николаевич. — Например, личное шитье невозможно выполнить на машине в идеале. При личном шитье применяется шов враскол — вышивальщица старается тонкую нить следующим стежком «расколоть», попасть в нее. Машине это не под силу. На иконных изображениях большой площади лики и открытые части тела мы вышиваем вручную, а одежду и остальные детали икон — на машине. Иногда, чтобы понять, ручная вышивка или машинная, надо посмотреть на изнанку: изнанка машинной вышивки походит на лицевую сторону, а на изнанке ручной вышивки будут видны ручные прикрепы. Потому место на полотне, заполненное вышивкой, как и метод вышивания, называется «прикреп». Вот, посмотрите, икона преподобного Серафима Вырицкого для хоругви, вышитая вручную, — здесь передано даже выражение лица…

Хоругви, оплечные иконы — на ручную работу для каждого изделия в лаврской мастерской уходит один-два месяца. Оказывается, это очень мало, то есть работают здесь быстро. А если бы машина не помогала, процесс бы занимал гораздо больше времени, не говоря уже о том, что применение техники сохраняет мастерицам здоровье и зрение.

— А вот в «Софрино», к примеру, тоже шьют облачения, в чем разница?

— Ну, «Софрино» можно сравнить со швейной фабрикой, а нас — с пошивочным ателье, — говорит заведующий. — Конечно, наша работа и более дорогая.

Кажется, раз богослужебная одежда свободного покроя — зачем к ней индивидуальный подход? Но на деле выходит, что, как и вся остальная, богослужебная одежда сидит лучше, если выполнена по индивидуальной мерке — важны не только рост и размер, ширина плеч, но и все особенности фигуры священника.

— Мы многое разрабатывали сами, с нуля, — рассказывает закройщица Елена Ширвель. — Специальной литературы никакой нет. Иногда придумываем что-то свое — например, по-другому кроим рукава подрясников. Но в основном смотрим, как было раньше.

В мастерской хранится несколько старинных риз. Они попали сюда разными путями. Например, комплект конца XVIII — начала XIX века долгое время хранился… в костюмерной БДТ. «Это облачение нам особенно дорого, оно из Лавры — видите печать?» — Андрей Николаевич показывает даже две метки: фиолетовую печать «Опись ризницы Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры», поставленную, скорее всего, в начале ХХ века, и почти не видную, выцветшую надпись тушью века давно прошедшего, XVIII-го.

Часто приходится слышать, что старинные облачения были очень тяжелыми из-за использования настоящих золотой и серебряной нитей.

— Думаю, это просто байка, — считает Андрей Коваленко. — Чтобы изготовить металлизированную «золотную» нить, раньше действительно брали определенную толику золота, но его содержание было ничтожным, на вес облачения это влиять не могло. Сейчас применяются металлизированные нити из специальных сплавов, они блестят не хуже золота, но гораздо эластичнее, их можно использовать и в машинной вышивке. Нынешние «золотые» нити получаются гораздо тоньше обычных — технология такая.

Вес облачения зависит, прежде всего, от ткани. В Эрмитаже сотрудники мастерской нашли облачения, сделанные из венчальных платьев царствующих особ, — они оказались совсем не тяжелыми. Тяжесть одежд зависит и от количества используемых в украшении каменьев. В наше время тяжелые облачения не в чести: священнослужители обычно хотят, чтобы ризы весили как можно меньше.

— Представьте, священник надевает обычную одежду, на нее подрясник, на подрясник подризник, потом пояс, палицу, набедренник и фелонь, — рассказывает Андрей Николаевич. — А если это летний праздник, например, Троица, — жара тридцать градусов, и он должен служить несколько часов? Сейчас шьют даже льняные облачения. У греков, например, облачения легкие, фелонь делается по-другому, без жестких оплечий, и подкладки во многих нет. А у нас принято шить с подкладкой, и как она в нашем климате выручает! И не только подкладка. Вот, например, в русской традиции епископский жезл украшает деталь из ткани — сулок. Она, в общем, декоративная, но возникла из утилитарных соображений. Службы, бывает, проходят на улице, в том числе и зимой, и этот сулок играет роль варежки — чтобы епископ не держал жезл голой рукой на морозе.

Кстати, в мастерской шьют и внеслужебную одежду для священнослужителей. И не только для Лавры: в принципе, любой батюшка может прийти сюда и заказать. Андрей Коваленко показывает уникальный подрясник, сшитый для ныне покойного протодиакона Василия Ципкало: «Отец Василий очень хотел, чтобы были большие удобные карманы, в которые можно складывать записки. Когда я спросил, какой величины карманы, он пошутил: „На два литра!“ (смеется). Здесь этот подрясник потому, что его, вот, смотрите, моль проела, отец Василий очень расстроился, и мы сшили ему другой, точно такой же, а этот у нас остался на память».

Мастера утверждают — священнослужителей в Лавре становится все больше. Они видят это по своим заданиям: комплект на каждый праздник включает примерно двадцать облачений для иеромонахов, десять для иеродиаконов, а всего на архиерейской службе сослужат около сорока человек — вместе с иподиаконами и пономарями.

Еще в мастерской создают эскизы уникальных тканей, а ткут их в Павловом Посаде, в Рахманове. «По благословению владыки Назария мы разрабатываем свой дизайн, включаем в узор лаврскую символику. Обычно это ангел, держащий щит, а на щите перекрещенные жезл и посох, то есть символы власти архиерейской и игуменской, над ними два херувима, несущие корону. У нас есть и узоры, которые используются только один раз: для изготовления только одного отреза ткани для архиерейского облачения». С недавних пор Андрею Николаевичу стали помогать студенты Художественно-промышленной академии им. А. Л. Штиглица — он показывает студенческие эскизы, некоторые из них пойдут в работу.

Для торжеств в честь юбилея Лавры в мастерской шьются особые парадные облачения. Андрей Николаевич улыбается: «Владыка говорит — лучше, когда все в одном стиле, чтобы „рябчика“ не было».

В 1986 году Андрей Коваленко закончил Институт текстильной и легкой промышленности и долгое время работал по специальности, полученной на швейном факультете. Пришел к вере, стал ходить в храм. Учился в Антверпене, в Королевской академии художеств, по специальности «дизайн одежды». При слове «модельер» мы обычно представляем весьма экстравагантную личность, но Андрей Коваленко — на вид обычный человек приятной наружности, и одет ну совсем не так, как, к примеру, Вячеслав Зайцев. Впрочем, наверное, во время работы и Зайцев надевает что-нибудь простое и удобное.

— После учебы, — рассказывает Андрей, — вернулся и стал думать, что делать дальше, светскую работу искать или что-то ближе к храму. Духовник мой, протоиерей Александр Муравлев, благочинный Тосненского округа, благословил меня обратиться к владыке Назарию, тогда еще архимандриту. Я позвонил владыке, он сказал: «Да, мы, пожалуй, сделаем мастерскую, приходите тогда-то». Я пришел, он показал место — одни руины. На ремонт и организационные вопросы ушло года полтора. Людей я подобрал среди тех, с кем работал раньше. Наместник сказал: «Ты бери профессионалов, которые будут работать честно и квалифицированно, а мы уж помолимся, чтобы они воцерковились». С этими людьми мы трудимся с открытия мастерской. Текучки практически нет. Вместе со мной работают десять человек, включая и механика, который обслуживает машины, и двух вышивальщиц-надомниц.

— Хотя работают одни женщины, ничего такого, что принято подразумевать под словосочетанием «женский коллектив», у нас нет: ни зависти, ни склок, ни интриг. Это не значит, что мы какие-то особенные, просто любители интриговать и скандалить здесь не прижились, — добавляет Елена Ширвель. — За время существования мастерской мы большой опыт наработали, можем им делиться — и делимся. Как-то приезжала мастерица из Латвии, знакомилась, училась. Мы подружились, теперь иногда встречаемся.

— Коллектив сложился за довольно короткий период: те, кто не смог здесь работать, ушли, а те, кто остались — остались, — говорит Андрей Коваленко. — В монастыре настолько виден человек, что невозможно притвориться, подстроиться…