Служение: дипломат

Он смело комментирует Евангелие, но никогда не выходит за границы святоотеческой нормы. Он увлеченно объясняет смысл великопостных богослужений, но нельзя сказать, чтобы он сам «слишком увлекался». Протоиерей Александр Абрамов, известный московский священник, ярко и прямо говорит о Католической Церкви, не выходя при этом за рамки канонического отношения к Ватикану. Всё это не удивительно: отец Александр — настоящий дипломат, он много лет занимался «внешними связями» Московской Патриархии и даже представлял Русскую Церковь в ООН. Мы поговорили с ним о его жизненном пути, работе и служении.
Журнал: № 9 (сентябрь) 2017Автор: Евгений ПереваловФотограф: Андрей Петров Опубликовано: 21 сентября 2017

ИСТОРИЯ КАК СВИДЕТЕЛЬСТВО ПРОМЫСЛА БОЖИЯ

— Отец Александр, расскажите о семье, в которой вы выросли.

— Наша страна в 1970–1980-е годы была не прямо атеистической, а скорее религиозно безразличной. И папа, и мама мои оставались членами партии. В семье никогда не говорили о политике или религии, но не потому, что боялись, — просто их это не интересовало. Мне очень повезло с учителями. В школе была замечательная преподавательница истории, когда-то она работала экскурсоводом в музее Ленина. Она пробудила во мне интерес к своему предмету: я прочитал много книг, студенческих хрестоматий. Тогда-то мне казалось, что это пик научного знания. Папа хотел, чтобы кто-нибудь из его детей учился в университете. Я поступил — и попал в руки людей, которые принадлежали еще к старой школе: Борис Александрович Рыбаков, Владимир Сергеевич Шульгин, преподаватель древнегреческого Андрей Чеславович Козаржевский, возглавлявший кафедру древних языков, единственный, кстати, беспартийный заведующий кафедрой: власти считали её идеологически бесполезной.

— Что особенного было в этих людях?

— Эти люди мало того что являлись профессионалами, так еще и обладали таким личным качеством, которого я не нахожу во многих современных профессорах, — им было действительно интересно заниматься со студентами. Вот, например, легенда археологии профессор Даниил Антонович Авдусин — он мог в свой выходной день отвезти нас посмотреть какой-нибудь раскоп. Это не входило в учебный план, просто ему было важно, чтобы мы увидели археологию не по книжкам, а в жизни. Такое отношение к предмету, конечно, очень увлекало студентов. Половина нашего курса окончила учебу с отличием.

— Увлечение историей и прикосновение к миру артефактов как-то повлияло на ваш приход в Церковь?

— Диплом по церковной истории я писал уже с позиции церковного человека, хотя поступал в университет скорее как религиозно безразличный. Человек, занимающийся отечественной историей, не может быть атеистом. Весь её ход уверяет нас в Промысле Божием.


ПУТЯМИ ПРАВОСЛАВНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Биография

ПРОТОИЕРЕЙ АЛЕКСАНДР АБРАМОВ РОДИЛСЯ В 1973 ГОДУ В МОСКВЕ. В 1995 ГОДУ ОКОНЧИЛ ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ МГУ, ОБУЧАЛСЯ В АСПИРАНТУРЕ. В 2000 ГОДУ ПОСТУПИЛ В МДС, В 2001 ГОДУ — В МДА. РУКОПОЛОЖЕН ВО ДИАКОНА В 2000 ГОДУ, НАЗНАЧЕН ШТАТНЫМ КЛИРИКОМ МАРФО-МАРИИНСКОЙ ОБИТЕЛИ МИЛОСЕРДИЯ. В 2001–2003 ГОДАХ — СОТРУДНИК ОВЦС МП. В 2002 ГОДУ РУКОПОЛОЖЕН В САН СВЯЩЕННИКА. СЛУЖИЛ КЛИРИКОМ ХРАМА ТРОИЦЫ ЖИВОНАЧАЛЬНОЙ В ХОРОШЕВЕ, (МОСКВА). В 2003 ГОДУ НАЗНАЧЕН КЛИРИКОМ СВЯТО-НИКОЛАЕВСКОГО ПАТРИАРШЕГО СОБОРА В НЬЮ-ЙОРКЕ. В 2003–2004 ГОДАХ СОТРУДНИК, В 2004–2009 ГОДАХ — СЕКРЕТАРЬ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ В США. В 2005 ГОДУ НАЗНАЧЕН ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ ВСЕМИРНОГО РУССКОГО НАРОДНОГО СОБОРА ПРИ ООН. В 2009–2010 ГОДАХ ИСПОЛНЯЛ ОБЯЗАННОСТИ ПРЕДСТАВИТЕЛЯ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ В США, СОВМЕЩАЯ ЭТУ РАБОТУ С НЕСЕНИЕМ ПОСЛУШАНИЯ НАСТОЯТЕЛЯ СВЯТО-НИКОЛАЕВСКОГО ПАТРИАРШЕГО СОБОРА В НЬЮ-ЙОРКЕ. В 2010 ГОДУ ВЕРНУЛСЯ В РОССИЮ, НАЗНАЧЕН ПЕРВЫМ ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СИНОДАЛЬНОГО ОТДЕЛА РЕЛИГИОЗНОГО ОБРАЗОВАНИЯ И КАТЕХИЗАЦИИ. НАСТОЯТЕЛЬ ХРАМА ПРЕПОДОБНОГО СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО В КРАПИВНИКАХ В МОСКВЕ.

— Как вы крестились?

— Я принял Крещение скорее по эстетическим соображениям. Пришел в храм — и был поражен красотой богослужения. Случилось это в старомосковском Скорбященском храме на Большой Ордынке. Тогда там пел прекрасный хор под руководством Николая Матвеева. Мне понравилось всё — от строя службы до облачений. Стало ясно, что нужно оставаться. Но как и кем? Зрителем литургического концерта? Мне не этого хотелось. А чего же? Осознанности. Мне попали в руки замечательные книги, помогшие войти в суть дела…

— Что это были за книги?

— Протопресвитер Александр Шмеман, протопресвитер Иоанн Мейендорф, протоиерей Александр Мень. Много читал мемуарной литературы.

— Обычная подборка для православного интел-лигента начала 1990-х годов…

— Да, многие прошли через чтение этих книг, трудов парижских богословов. И сейчас многие из тех, кто приходит креститься, в качестве первой книги, приоткрывшей им дверь в Церковь, называют «Водой и духом» отца Александра Шмемана. Это краткая, ясная и очень «убежденная» книга. Такой опыт личной пронизанности очень захватывает.


НЕ ПРОГНУТЬСЯ ПОД СИСТЕМУ

— Эти люди предопределили ваш церковный путь? Насколько вы руководствуетесь тем образом православия, который сложился у вас при чтении их трудов, сейчас?

— В меньшей степени, чем раньше. Прошла неофитская восторженность. Сейчас я мог бы со многим поспорить, с чем-то категорически не согласен. Вот, например, дневники протопресвитера Александра Шмемана. Многие ими восторгаются, а мне они решительно не нравятся брюзгливым высокомерием автора по отношению к тем, кто является его паствой. Отец Александр предстает человеком, который хочет ото всех убежать. Но это, конечно, не принижает ценности его трудов. К тому же любой священник, пусть даже и воспитанный на трудах, на которых возрастали и другие пастыри, выработает свой собственный стиль отношения с прихожанами, свой стиль проповеди и служения. Важно, чтобы его не сломала система. Поэтому я благодарен Богу, что получал образование в семинарии заочно, уже после МГУ. В Москве вообще интересная ситуация: священников, окончивших университет, больше, чем выпускников духовных школ в священном сане.

— Вы читали «Очерки бурсы» Николая Помяловского?

— Да, конечно, читал. Более того, мне довелось одно время преподавать в аспирантуре Духовной академии. Могу сказать, что я сострадаю тем, кто принужден скрывать свою самобытность из боязни не соответствовать духу системы. Если система вас переломает, вы станете озлобленным человеком, сетующим на нереализованность, а это не лучшие качества для священника.

— А современная церковная реальность не является ли таким же молохом? Не всегда приходским священникам просто проявлять самобытность.

— Нет, я верю в то, что в Русской Церкви вполне возможно построить жизнь прихода на общинных началах. В нашем храме мы выстраиваем отношения не в духе властной вертикали, где есть настоятель-фараон, есть его приспешники и есть все остальные, чья задача — приходить, покупать свечи и оставлять деньги в кассе. Мы слушаем голос каждого — настоятеля, священника, прихожанина-мирянина. Хотя храм наш — патриаршее подворье, а значит, согласно Уставу, настоятель в нем несет бремя единоличной ответственности за жизнь прихода перед Святейшим. Мы стараемся все вопросы в жизни прихода решать совместно. Можно говорить всё что угодно, кроме «долой настоятеля». Потому что этотвопрос в компетенции одного лишь Патриарха.

— А как вы приняли решение о священстве?

— Придя в очередной раз в храм, увидел объявление, что требуется алтарник. Для этого нужно было уметь читать по-церковнославянски. У меня такой навык был: как-никак, я заканчивал кафедру истории средневековой Руси исторического факультета. Меня взяли. До сих пор помню, как первый раз вошел в алтарь: мне сразу стало ясно, что я хочу стать священником. И вот, через очень короткое по нашим меркам время — прошло всего несколько месяцев — мне предложили стать диаконом в Марфо-Мариинской обители. Я был рукоположен.


В СВЯЗИ С ВАТИКАНОМ

— Потом вы занялись церковной дипломатией работой в Синодальном Отделе внешних церковных связей. С чем связана столь стремительная карьера?

— Через несколько сот метров от Марфо-Мариинской обители находится храм великомученицы Екатерины на Всполье, где тогда служил игумен (сейчас митрополит) Иларион (Алфеев). Мы с ним познакомились, и он представил меня митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу (Гундяеву), тогда — председателю ОВЦС. Он и пригласил меня в свой отдел, предложил заниматься старообрядцами, на что я ответил категорическим отказом.

— Почему же?

— Мне не интересны староверные движения. Более того, мне не кажется, что отношения со староверами подходят под определение внешнецерковных связей, это наша внутренняя проблема. Митрополит назначил меня отвечать за связис Ватиканом. Серьезный риск — мне было всего 27 лет. Кроме меня отношениями с католиками, ключевым нашим партнером, занимались еще двое сотрудников — и это во всей огромной структуре. Митрополит ни нас не жалел, ни себя. Не помню, чтобы мне удавалось уходить с работы раньше 9 часов вечера. Совершенно изнурительный темп поездок, командировок: я посетил 75 стран.

— В каком формате протекала ваша работа?

— Обычно — совместные конференции с католиками. Иногда — более плотные переговоры по тому или иному вопросу, интересующему Москву или Ватикан. Подготовка визитов, аналитическая работа, изучение документов. Ответына запросы священноначалия — иерархи должны были знать, какие процессы протекают в Римско-Католической Церкви, в том числе кадровые. Патриарх Алексий II активно встречался с руководителями Католической Церкви и в Москве.Тогда только-только закончилась эпопея с несостоявшейся встречей Папы и Патриарха в австрийском Граце по не зависящим от нас причинам. Также мы участвовали в работе богословских комиссий по вопросу о примате Папы Римского.

— А какой резон обсуждать папский примат был у Русской Церкви?

— Смысл прост: засвидетельствовать наше отношение к теме Петрова превосходства, сказав о том, что видение Католической Церкви не отвечает православной экклезиологии и любая попытка склонить нас к согласию с этой идеей бесперспективна, — это очень отрезвляло католическую сторону.

— Вопрос первенства Римского епископа для Католической Церкви — ключевой? И она готова поступиться всем остальным, но папским приматом — ни за что?

— Да, они приемлют любые формы богослужения, что мы и видим в униатских храмах. В некоторых приходах читают Символ Веры без филиокве. А вот примат Папы — это как раз то, от чего они никогда не откажутся. Это критерий их самотождественности.

— Но правильно ли я понимаю, что если они вообще предлагают обсуждать этот вопрос, значит, намекают на возможность унии православных и католиков?

— Нет, таких намеков никогда не было. Католики предлагают обсуждать «Петрово служение» преимущественно в академическом ключе. Они прекрасно понимают, что все иные варианты — это как раз и есть шаг к унии, а на это не пойдут уже простые верующие. Здесь предел возможностям диалога. Тем не менее на такие бесплодные по практическим последствиям встречи они нас приглашали. А вообще, начало 2000-х характеризовалось ухудшением отношений с Ватиканом. Тогда Рим стал создавать свои епархии в России. Папа Иоанн Павел II полагал своей миссией евангелизацию восточных славян, он ведь считал, что мы не просвещены светом Христова учения — православные не в счет. При нем отношения с католиками стали ухудшаться.



ПРАВОСЛАВИЕ И МИР

— Ваш перевод в Нью-Йорк при-шелся как раз на этот период?

— В ОВЦС я проработал около двух лет. Перед одним из заседаний Синода меня вызвал митрополит Кирилл и говорит: хочу назначить тебя в Нью-Йорк, как ты на это смотришь? «Владыка, — отвечаю я, — крайне отрицательно». Мне не хотелось уезжать. Но завтра Синод уже должен был вынести соответствующее решение, я не мог не подчиниться. Хотя обычно подразумевается, что можно посоветоваться с семьей, ведь неизвестно, надолго ли ты едешь. Мы еще шутили, что входим в группу риска по отправке за границу. Так и получилось. Митрополит сказал, что я еду на 2–3 года, а там поглядим. Получилось 7 с лишним лет. Я рад, что вернулся, иначе бы командировка превратилась в ползучую эмиграцию, чего я вовсе не хотел.

— В чём была ваша функция?

— Митрополит Кирилл отправил меня заниматься организацией представительства Русской Церкви при ООН на базе Всемирного русского народного собора. Во многом нам помогли российские дипломаты, сегодняшний министр иностранных дел Сергей Викторович Лавров, покойный ныне Виталий Иванович Чуркин, нынешний посол России в Китае Андрей Иванович Денисов. Представительство было создано. Это было непросто, все-таки ООН — это ультрасложная бюрократическая система. В 2005 году наше представительство получило консультативный статус при экономическом и социальном совете ООН, то есть право участвовать в заседаниях, выступать с заявлениями, действовать в рамках тех или иных проектов. Несколько позже российский МИД пригласил нас к участию в работе делегации России в качестве экспертов по религиозной проблематике.

— Это помогло Церкви быть услышанной мировым сообществом?

— Да, наше представительство при ООН продвинулось в том, чтобы голос Церкви был услышан. Я сейчас говорю безо всякого пафоса. У нас существуют теперь представительства при отделении ООН в Женеве, при учреждениях в Вене. Всё, что считаем необходимым донести, мы доносим напрямую, используя авторитет ООН, — ведь при ней аккредитовано множество организаций. Есть такие, что откровенно враждебны нам, но есть и потенциальные союзники.

— Насколько такая работа продуктивна?

— Сейчас я в ней не участвую, а оценивать тех, кто пришел на мое место, некорректно. Но могу сказать, что в критически важных для нас вопросах мы будем услышаны — и на уровне ООН, и на уровне правительств. Из года в год Госдепартамент США готовит доклад о религиозных свободах в России, на него опираются не только чиновники, но и неправительственные организации. Раньше в докладе звучал тезис о том, что РПЦ пользуется своим доминирующим положением и содействует дискриминации других групп. Тезис фальшивый и провокационный. Мы предложили Госдепартаменту разобраться в ситуации. И на тот период, пока я работал в ООН, этот тезис был заменен на противоположный: Русская Православная Церковь является гарантом обеспечения религиозных свобод неправославных общин.

— Каковы практические результаты изменения тезиса с «антиправославного» на проправославный?

— Те, кто не хотел взаимодействовать с нами, начинали делать это. Кто хотел участвовать в совместных благотворительных проектах — продолжали.

— Сейчас тезис о доминировании Русской Православной Церкви вернулся?

— Да, сегодня он вновь присутствует в докладе Госдепа.

— Помнится, что Русская Церковь выступала с инициативой создания совета религиозных лидеров. По мысли Церкви, такая структура должна была принимать участие в урегулировании религиозных конфликтов?

— Да, этот совет мог бы делиться своим опытом и знаниями со светскими политиками. Известен пример, когда религиозная организация, а именно католическая община святого Эгидия, сыграла решающую роль в ликвидации долго тлевшего конфликта в Мозамбике. Они стали посредниками, способствовавшими окончанию гражданской войны, унесшей множество жизней. Во многих современных военных конфликтах велика религиозная составляющая. Конечно, хорошо и безопасно собираться в Женеве и обсуждать преследование христиан на Ближнем Востоке. Но нами было предложено нечто значительно более конкретное: создать рабочий орган, который бы разбирал возникающие в тех или иных регионах ситуации, по аналогии с деятельностью Совета по правам человека. К сожалению, эта идея не прошла, хотя была проведена огромная подготовительная работа.

— Вы также поддерживали идею учредить пост верховного уполномоченного по защите мест религиозного поклонения?

— Мы видели, что делали талибы со статуями Будды в Афганистане, что происходит на Ближнем Востоке. Идея была в том, чтобы уполномоченный мог бы вмешиваться в эти дела от имени ООН. Схожий вопрос обсуждали и с ЮНЕСКО. С ними получилось выработать некоторый механизм, но гораздо более скромный: сегодня проходят периодические встречи религиозных лидеров, но постоянно действующей системы нет. Однако интерес к религиозной компоненте в политике растет. Приходит понимание, что можно сколь угодно долго говорить о религиозной политике, но всё это будет безрезультатно, если не вовлекать в процесс религиозное сообщество, верующих.

Поделиться

Другие статьи из рубрики "ЛЮДИ В ЦЕРКВИ"