Пути и перекрестки мифологических сюжетов
От Африки до Огненной земли
— По историческим меркам письменность возникла относительно недавно. Каким образом ученые воссоздают мифы, существовавшие в дописьменную эру?
— По письменным текстам мы узнаем очень мало, это ничтожная часть информации. Большая часть древней мифологии и фольклора ни в каких текстах не отражена. Множество древних мифов реконструировать невозможно. Мы реконструируем не мифы, а определяем ареалы распространения определенных мотивов. Есть отдельные эпизоды и образы, которые распространены на одних территориях и не распространены на других. Приведу пример: в Африке встречается сюжет о том, почему умирают люди. Змеи — бессмертны, они меняют кожу и продолжают жить. Человек однажды пропустил момент смены кожи и стал смертным. Отныне люди смертны, а змеи бессмертны. Такого же рода эпизоды встречаются в неарийской Индии и Юго-Восточной Азии, в Меланезии, на юге Китая, далее в Японии и потом в Южной Америке, в основном к востоку от Анд. Само это распределение не позволяет датировать распространение сюжета. Однако мы знаем, что люди вышли из Африки. Во времена Джеймса Фрезера, который первым обратил внимание на мифологический сюжет о бессмертии змеи и смертности человека, это известно не было. 50–70 тысяч лет назад люди вышли из Африки и стали расселяться вдоль берега Индийского океана в сторону Меланезии. Первые люди, которые попали в Америку, по всей видимости, шли вдоль берега океана, и их культура лучше всего сохранилась в Южной Америке. И вот этот миф о противопоставлении людей и змей и о смене кожи сохранился именно там. Кроме того, существует еще пятнадцать-двадцать мифологических сюжетов, имеющих такое же распределение. От тропической Африки через индо-тихоокеанскую окраину Азии и дальше в Южную Америку. И поскольку нам известно, что люди вышли из Африки, то велика вероятность того, что именно эти мифы они с собой принесли. Как в точности выглядели эти мифы 70 тысяч лет назад, мы не знаем, но они должны были основываться на подобных мотивах. Такова основная идея.
Юрий Евгеньевич Берёзкин —
доктор исторических наук, заведующий Отделом Америки Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, преподаватель Европейского Университета в Санкт-Петербурге. С 1967 по 1994 годы провел 25 полевых сезонов на раскопках земледельческих поселений VI–III тыс. до Р. Х. на юге Туркмении, также работал в археологических экспедициях в Узбекистане, Таджикистане, Туве, Хакассии, на Дальнем Востоке. Автор более 300 научных трудов по иконографии и мифологии индейцев Америки, археологии Туркмении, типологии ранних сложных обществ, сравнительной мифологии, проблемам заселения Нового Света. Создатель электронного каталога фольклорно-мифологических мотивов народов мира. Автор книг «Мифы заселяют Америку. Ареальное распространение фольклорных мотивов и ранние миграции в Новый Свет» (2007), «Мифы Старого и Нового Света» (2009), «Сибирь и первые американцы» (совместно с С.А. Васильевым и А.Г. Козинцевым, 2009, 2011), «Заселение человеком Нового Света: опыт комплексного исследования» (совместно с С.А. Васильевым, А.Г. Козинцевым, И.И. Пейросом, С.Б. Слободиным, А.В. Табаревым, 2015), «Африка, миграции, мифология. Ареалы распространения фольклорных мотивов в исторической перспективе» (2013), «Между общиной и государством. Среднемасштабные общества Нуклеарной Америки и Передней Азии в исторической динамике» (2013), «Рождение звездного неба: представления о ночных светилах в исторической динамике» (2017).
— В одном из интервью вы сказали, что только в Калифорнии собрано больше мифов, чем в целой Африке. Чем можно объяснить, что одни регионы более богаты мифологическими сюжетами, нежели другие?
— Степень разнообразия культуры, и не только с точки зрения мифологии, зависит от интенсивности внешних контактов. Если территория находится на перекрестке культур, то чем больше культур там контактирует между собой, тем больше мифологического богатства мы обнаруживаем. Славянский фольклор, например, фантастически богат, потому что находится на перекрестке влияний. Прежде всего степных — тюрко-монголы, затем влияние Сибири и финно-угров, Западной Европы, Передней Азии, Балкан. В случае же Калифорнии, Орегона и Британской Колумбии нужно учесть, что все группы людей, попадавшие в Америку, не могли миновать эти земли. Кто-то проходил дальше, кто-то оставался. В результате культурное наследие различных групп людей смешивалось, и мы находим на западе Северной Америки огромное множество разнообразных сюжетов. Но в Америке есть и тупиковые области — Восточная Бразилия или Огненная Земля. Сколько туда людей дошло, столько и дошло, там не было постоянного движения, поэтому там гораздо меньше мифологических историй. Что же касается Африки или Австралии, то тут возможна следующая гипотеза. Культура меняется и обогащается в той мере, в какой люди мигрируют и сталкиваются с определенными проблемами. Что не убивает нас, то нас развивает. Люди вышли из Африки — и столкнулись с необходимостью решения множества задач. Где возникла культура верхнего палеолита? На Юге Африки она в свое время почти возникла, но затем исчезла. Люди, которые вышли из Африки, не были носителями культуры верхнего палеолита. Эта культура возникла позже, и не постепенно, а по историческим меркам мгновенно — за несколько тысяч лет. Мы не видим никакого постепенного развития. Леонид Вишняцкий из Института истории материальной культуры очень разумно заметил, что культура верхнего палеолита возникла по линии соприкосновения наших предков с неандертальцами. Это не культура неандертальцев и не культура сапиенсов, а результат соприкосновения их обеих. А вот в Африке, так ж как и в Австралии, ничего подобного не происходило. Климат тропической Африки сходен в разных районах и относительно мало менялся. То, что есть в Сенегале, в девяти случаях из десяти будет и в Кении. Это не Америка, и не Азия, где очень разнообразные условия.
Миф — это установка на достоверность
— Вы бы описали возникновение мифов как рост ветвей из единых древесных стволов или каким-то другим способом?
— Думаю, что я бы иначе к этому подошел. В принципе мифы не возникают из ничего, человек не может придумать то, чего нет. Он скорее придумывает сюжет на основе того, что уже возникло. Кто придумал компьютер? Никто, в каком-то смысле он сам себя придумал. Кто и когда придумал колесо? Мы этого никогда не узнаем и никогда не найдем первого колеса. И даже если бы нашли, от колеса до повозки тысячи лет. С мифами всё точно так же. Представим себе, что появился какой-то сюжет. Очевидно, что если две группы людей разделились, то этот сюжет у них начинает меняться. Примерно как с генофондом. Группы людей, которые долго не общаются, накапливают генетические различия. Но если генетические различия появились, то их нельзя ликвидировать, вернуть ситуацию обратно. С текстами иначе. Кто нам мешает заимствовать сюжеты у группы, которая нам генетически не близка? Например, у африканских чернокожих или у американских индейцев. Во времена, когда люди жили разрозненно и плотность населения была невелика, миграция играла особенно значительную роль. Но когда демографическая плотность стала выше, началась культурная унификация. Возьмите современный мир: он практически един, сегодняшние различия несопоставимы с различиями в прошлом. Эта унификация стала заметной в Евразии примерно четыре тысячелетия назад, когда индоевропейцы двинулись на своих колесницах через степные просторы. Затем Великий шелковый путь, увеличение плотности населения, железные орудия, система письма, мировые религии. Вот с этого момента началось распространение уже не мифологии, а сказочного фольклора.
— Чем отличается миф от сказки? И почему сказочные сюжеты легче мигрируют, чем мифы?
— Миф — это установка на достоверность, а сказка — это просто рассказ. Сказки легко заимствуются. И когда начинается заимствование сказочных сюжетов, уже совершенно невозможно сказать, откуда они произошли. Сказки постоянно перемешиваются. Распространение сказки — это процесс, который имеет отношение к распространению мировых религий. Волшебная сказка как жанр — позднее явление. Она возникла примерно полторы тысячи лет назад. В эпоху античности, точнее в эллинистическое и римское время, произошла первая культурная унификация той части мира, которую можно назвать Нуклеарной Евразией — от Атлантики до Индийского и Тихого океанов. После похода Александра Великого греческие поселения появились вплоть до современного Афганистана. И в этой ситуации культурного обмена наиболее высокие шансы быть заимствованными имели тексты, которые не были связаны напрямую с определенной этнической группой. Мировые религии создали простор для унификации — и тем самым для циркуляции сказочных сюжетов и не только их. Распространение определенных религиозных представлений, привлекательных для тех или иных групп людей, тоже усилилось. Но это отдельный сложный процесс, и его нужно обсуждать отдельно. Русские вряд ли станут заимствовать у татар сказочный сюжет о Юсуфе и Зулейке: он слишком конкретно связан с Кораном. А вот сюжет с Кощеем Бессмертным легко заимствуется. И опять же, это не значит, что сказка о Кощее возникла именно у татар. Это невозможно установить. Но территорию распространения сюжета определить вполне возможно, и мы это делаем.
Неважное побеждает
— Откуда возникает интерес к тому или иному мифу? Насколько миф является отражением некоего значимого события — войны или изменения в экономике?
— Невозможно доказать, что какое-либо событие отразилось в мифологии. Мифология очень автономна. Один из основателей антропологии британский ученый Бронислав Малиновский с неподдельным отвращением реагировал на повышенный интерес к сюжетным подробностям мифологического рассказа. Для него было важно, кто говорит, когда, по какому случаю, как реагируют слушатели. Они реагируют не на содержание рассказа, а на всю обстановку, на ритуал. Ритуал важен, а не содержание текста. А уж в жанре волшебной сказки тем более. Представьте, что в какой-то деревне бабушка рассказывает внукам про бабу Ягу, внуки её слушают. Но если она будет рассказывать про Кощея Бессмертного, то её будут слушать с таким же интересом. То есть содержание не очень важно, а если что-то в культуре не важно и никому не мешает, то это имеет очень высокие шансы сохраниться. Потому что именно то, что важно, меняется под влиянием обстоятельств.
— Можно ли сказать, что изменение религиозного контекста не влияет на выживаемость таких сюжетов?
— А вот тут не всё так просто. Например, современные агрессивные формы ислама демонстративно истребляют любой фольклор и народные обычаи. Такого никогда не было. Скажем, в Турции мусульмане верят в Аллаха и почитают Пророка, но одновременно придерживаются обычаев, которые непосредственного отношения к Корану не имеют. Ислам это спокойно терпел в течение многих веков, но сейчас больше не терпит. Не обязательно в экстремальной форме, но вас осудят за такие обычаи. Когда-то в протестантизме народные обычаи и фольклор тоже подвергались суровому осуждению. В этом смысле православие и католичество в целом более терпимы. Ну и буддизм тоже. Хотя это зависит от конкретной ситуации.
Библия — традиция среди пустоты
— Насколько мифы, представленные в Священных текстах, аутентичны? Или это переработка народных преданий?
— Любой миф, представленный в тексте, это переработка. Записывая сюжет, человек пропускает его через себя, интерпретирует его. Что касается древних текстов, то нам трудно сказать, насколько их содержание отличается от того, что рассказывал народ. И народ наверняка рассказывал очень много такого, что в эти тексты не вошло. У нас очень много источников по античной мифологии, но это скорее исключение, чем правило. Для ранней арабской традиции у нас есть «Тысяча и одна ночь», которые многие считают сборником сказок, но это скорее собрание городских историй с вкраплением небольшого числа сказочных сюжетов. А уж о том, что рассказывали древние шумеры, мы, к сожалению, никогда не узнаем.
— К какой категории мифов относится библейский миф о сотворении мира? Насколько это древний миф? Или он уникален?
— Это миф как минимум первого тысячелетия до нашей эры — можно сказать точно. Там, вероятно, есть определенное египетское влияние и влияние Месопотамии. Но проблема в том, что эта история изложена очень кратко. У нас есть библейская версия и версия угаритская, из Ливана. Но угаритская мифология несопоставима по объему материала с Библией. Поэтому Библию очень трудно сравнивать с чем-то еще. Когда есть только одна традиция среди пустоты, очень трудно с этим работать. Все остальные источники отделены от Библии и расстоянием, и, главное, временем.
— Какие есть мифы о грехопадении?
— С мифом о грехопадении просто беда. Все-таки христианство и ислам (это ведь тоже авраамическая религия) распространились больше, чем на половину мира. И вот, например, у народов Сибири есть рассказ о том, как первые люди съели ягоду, бруснику или чернику, и у них открылись глаза на собственную наготу. Вот что это, отдельный миф? Наверное, это все-таки библейское влияние. Сейчас очень трудно работать в тех районах Африки, где можно было бы что-то найти. Просто опасно, исламисты и просто бандиты могут взять в заложники или убить. Сто лет назад это было в некотором отношении безопаснее, нападения на европейских исследователей случались крайне редко, однако собрано было слишком мало. Поэтому с библейской мифологией непросто. Существует, например, история о Вавилонской башне. Еще Фрезер показал, что существуют параллели этой истории в среде негров Центральной Африки. И всё было бы хорошо: библейская мифология связана с Африкой. Но не меньше параллелей, если не больше, есть в восточных Гималаях и сопредельных районах. Там Вавилонская башня повсюду. На миссионерское влияние это не похоже, но абсолютной гарантии нет. Это древние, едва ли не с палеолита, параллели Библии или это все-таки косвенное библейское влияние уже в эпоху распространения христианства? Ответа на этот вопрос нет.
— Насколько распространен миф о первом убийстве?
— В таком виде, как история с Каином и Авелем, мы нигде больше его не находим. Эта история давно занимала европейцев. Откуда возникли люди, ведь Каину не на ком было жениться, он ушел в другие земли… В этой истории есть загадка, и она уникальна.
— Вариантов мифа о потопе мы знаем немало. Можем ли мы сказать, когда и где он возник?
— Миф о потопе — это фиктивная единица. Библейский миф, видимо, связан с индийским и с месопотамской историей Утнапиштима. Миф о потопе в Юго-Восточной Азии, а точнее на всей территории от Центральной Индии до Дальнего Востока, — видимо, более древний. Имеет ли он отношение к индийско-месопотамскому, трудно сказать. В очень многих районах мира есть миф о потопе. Но общее между разными региональными версиями — лишь только сам факт потопа. Этого явно недостаточно. Причем часто непонятно, идет ли речь о всемирном потопе, или потопе местного значения. Вот, в Амазонии сломали косточку и из нее полилась вода, наступил потоп, кто-то забрался на дерево и бросал плоды, и по тому, как они падали в воду, становилось ясно, глубока вода или нет. Понимаете, миф о Вавилонской башне — это более конкретный образ: люди строят из отдельных модулей башню, чтобы достичь неба или луны. Это единый миф. А вот миф о потопе — если брать обобщенно, состоит в том, что был потоп. Этого слишком мало, чтобы говорить о едином мифе.
— Есть ли аналог мифа об исходе из Египта в других традициях?
— Есть множество сюжетов, где история народа начинается с длительного путешествия куда-то. Например, у всех индейцев юго-востока США есть такой мотив. Они вышли из-под земли и куда-то направились. Есть истории, сходные с рассказом о потопленных колесницах фараона. Подойдя к водной преграде, беглецы раздвигают воду и идут посуху, переходят на другой берег. А преследователи тонут. Этот мифологический сюжет распространен почти по всей Африке и — не столь плотно, но так же широко — в юго-западной половине Евразии. Он встречается и в Северной Америке, но гораздо реже. Но это не исход из Египта. Следует различать отдельные эпизоды и более сложный миф. Сложный миф об исходе из Египта описан в Библии. И точно такого же мифа больше нигде нет.
О сложности культуры
— Вы неоднократно говорили, что миф о смерти — древнейший. А какие еще мифы можно причислить к наиболее древним?
— Кроме историй о происхождении смерти, есть мифы о небесных светилах и об атмосферных явлениях. Например, радуга — это змея. Это образ, характерный для тропической Африки, индо-тихоокеанской окраины Азии и Южной Америки, где радуга — это не нечто хорошее, а скорее чудовище. Детей стараются увести в дом, чтобы они не видели радуги. Распределение ровно такое же, как и распределение мифов о происхождении смерти. Есть региональные различия в идентификации дневного и ночного светил с мужчиной и женщиной. Статистически Африка южнее Сахары дает наибольшее число традиций, в которых месяц и солнце оба мужчины. А максимальный процент традиций, в которых оба светила женщины, дает индо-тихоокеанская окраина Азии. Вполне возможно, что первый вариант — древнейший. Мифы о появлении огня очень популярны в Америке. Есть интересная закономерность. На севере Евразии огонь — это и есть мифологический персонаж: старушка-огонь. А на юге огонь — неодушевленная сила, и речь идет просто об истории, согласно которой женщина, владевшая огнем, его утратила. Это маленькое различие, но оно дает совершенно точное деление Старого Света на север и юг. Миллион лет назад гортань человека уже была устроена так, что он, видимо, мог говорить, а сто тысяч лет назад и подавно. Другое дело, о чем именно говорил человек. Одно дело объяснить, что за кустом прячется лев или антилопа, а другое дело — рассказать, почему люди смертны. И если люди уже тогда могли говорить о вещах, отделенных от повседневной реальности, — это очень существенно: это высокий уровень абстракции, уровень развития человека. Поэтому важно, что мифы о происхождении смерти — древнейшие.
— То есть вы не верите в архетипы коллективного бессознательного, которые могли порождать мифы.
— Да, абсолютно верно. Я не верю в коллективное бессознательное по нескольким причинам. Это же теория Карла Юнга. Юнг был психологом, пусть и выдающимся. Но он ничего не знал о прошлом человечества, поскольку в его время об этом вообще было мало известно и он этой темой не занимался — не его епархия. Однако затем идеи Юнга были восприняты теми, кто изучал мифологию и фольклор конкретных народов. Что значит «архетип»? Что у наших далеких предков определенные образы изначально существовали в мозгу, а потом реализовывались в разных конкретных образах и сюжетах. Например, сперва возник образ обобщенного дерева, который затем породил образы дуба или кедра. Такую гипотезу можно было бы обсуждать, если бы образ дерева, которое соединяет миры, был распространен повсеместно. Но это не так. Такой образ действительно есть в Северной Евразии, хотя тоже не у всех этнических групп. Но есть множество территорий, где нет ничего подобного. Гипотеза Мирового Древа как предвечного архетипа несостоятельна потому, что противоречит массовому материалу по фольклору и мифологии мира. По моему мнению, культура так не возникает. Первоначально мозг человека был, условно говоря, пуст и далее наполнялся образами и идеями, которые передавались и заимствовались. Этот процесс продолжается и сейчас. Каждый человек постепенно осваивает культуру, воспринимая и комбинируя образы и идеи. Наша культура сейчас гораздо сложнее, чем она была не только тысячу, но даже сто лет назад. Я не говорю о каждом конкретном человеке — люди разные, и даже не о нобелевских лауреатах, а о совокупном культурном богатстве человечества — оно постоянно растет. Будет ли этот процесс продолжаться и дальше? Надеюсь, хотя всякое может случиться.
