Проще, чем кажется

Тяжелые наркотики — и добрый вечер

— Вы искали наркотики или они сами вас нашли?

— Не могу себе представить человека, который сознательно ищет наркотики. Я росла в 1990-е годы, тогда не было понимания, что — наркотики, а что — нет. Все мои сверстники в подростковом возрасте пробовали траву. Никто не считал это за наркотик.

Появилось экстази, все стали пробовать экстази, появилось ЛСД — стали пробовать ЛСД, появились ночные клубы с соответственной атмосферой. Хотелось исследовать, что это такое — измененное состояние сознания.

Я систематически в течение нескольких лет употребляла легкие наркотики. А потом попробовала тяжелые. Опасность наркотиков в том, что это мягкая, с очень маленьким наклоном дорожка вниз, изменения незаметны. Ты не становишься за один день жутким животным. Это длинный путь. И, к сожалению, ты изменений не видишь и не чувствуешь.

То, что о наркотиках говорят неправду, только усугубляет дело. Детей на уроках в школе пугают: у вас будет ломка, вы сразу подсядете на наркотики, это жесть и трэш. Но когда подростки пробуют, они вдруг обнаруживают, что нет никакой ломки, что есть только приятное состояние, что это не трэш и не жесть. А самое главное, они понимают, что их обманывали. И уже ничему из того, что им говорили, не верят.

Наркотики, к сожалению, действительно дают приятные ощущения. Легкие наркотики не вызывают физической зависимости, только эмоциональную. Ломки никакой нет, она начинается только после нескольких месяцев каждодневного употребления героина. И нужно говорить об этом, чтобы дети были во всеоружии, когда столкнутся с этим один на один.

— Был ли у вас шанс остановиться на легких наркотиках?

— Думаю, что нет. Употребляя легкие наркотики, всегда приходишь к тяжелым. Не многие отказываются от них, продолжая десятилетиями курить траву или «щелкать» экстази. Я не отказалась — и добрый вечер.

Первый год у тебя эйфория, а потом сюрприз. Ты вдруг понимаешь, что привык к этому состоянию. Первый раз я попробовала траву в 13 лет, а на героин села в 18. И только через год я почувствовала, что завязла. Неприятное состояние появилось месяца через три. Это и были первые ломки, но они не страшные. Поднялась температура, начался насморк, всё — как при простуде. Это не «ужас-ужас». Элементарно снимается героином. Тебе не страшно. Страшно становится, когда постепенно ты приходишь в точку невозврата.

— Как вы думаете, почему это случилось с вами?

— Я думаю, из-за проблем с самооценкой. Причем не заниженной, а завышенной. Хотя на самом деле это одно и то же. Завышенная самооценка — это когда тебе кажется, что люди вокруг — серость, а ты отдельный и уникальный. Даже если ты думаешь, что ты чмо подзаборное и ничего из себя не представляешь — это просто другая грань завышенной самооценки.

По сути, ты обычный человек, который должен жить обычной жизнью, чего-то добиваться, достигать и так далее. Но ты не хочешь быть посередине, ты либо так, либо так. Эти метания в самооценке приводят к неустойчивости. 

Выжила и пошла

— Были мысли завязать?

— Постоянно. Ты употребляешь и при этом осознаешь, что наркотики — это плохо, их употребляют только асоциальные элементы. При этом мозг всё равно придумывает 25 вариантов, как оправдать то, что ты делаешь.

И опять же, есть две стадии. Когда ты просто употребляешь, ты думаешь, что у тебя есть доступ к чему-то, что другие не пробовали: «Мы знаем что-то такое в этом мире, чего вы, серые людишки, не понимаете». Это и есть то самое оправдание, защитный механизм.

А потом, три-четыре года употребляя героин, ты оказываешься на дне. Ты знаешь, что ты животное, понимаешь, что ты отброс.

— Что мешает завязать?

— Боишься, что социум тебя осудит. Ну бросишь ты наркотики, и что? Во-первых, тебя никто не ждет. У тебя нет ни работы, ни семьи, ни положения в обществе, ни денег, ни жилья. Например, у меня даже школа была не закончена, потому что меня выгнали, когда я начала употреблять. Получается, ради чего бросать? Непонятно.

— Но бросить все-таки удалось.

— В один вечер я передознулась и думала, что умираю. На меня, как на любого наркомана в такие моменты, нахлынуло: «О Боже, вот она смерть, проси прощения у родных». Я не дозвонилась до мамы, нашла какой-то телефон доверия, позвонила и попросила: «Если я умру, скажите моей маме, что я её очень любила». Обычная наркоманская ахинея. А тетечка на том конце заставила меня записать номер сообщества анонимных наркоманов и взяла обещание, если я выживу, пойти к ним. Я ей очень благодарна всю жизнь, хотя даже не знаю её имени.

Я выжила и пошла.

Это 12-шаговая программа. Я ходила на их собрания, слушала, но при этом продолжала колоться, просто, чтобы нормально себя чувствовать. Естественно, я это скрывала, и по мне было не видно.

Вначале мне казалось, что по сравнению с моим сроком употребления, с тем ужасом, через который я прошла, все остальные — это дети, которые что-то там понюхали и ничего не понимают. Сидела с короной на голове и была уверена, что мне ничего не поможет. А потом ты слушаешь, слушаешь, и вдруг оказывается, что там много людей с не менее, а может, и более страшными историями. И ты постепенно начинаешь проникаться верой, что и ты сможешь.

Но самое главное — у тебя появляется круг общения, очень похожий на нормальный. Ты говоришь о банальных вещах: о кино, о еде, просто о жизни. Эта социальная среда дает надежду, что ты можешь жить нормальной жизнью.

Жизнь есть, и она классная

— Когда вы закончили употреблять?

— Три месяца я ходила на группу, продолжая выдавать себя за выздоравливающую. Никто ничего не подозревал. А однажды не рассчитала дозу, точнее, в Москву привезли чистый героин, он действует сильнее при той же дозе. На группе заметили, что я вмазанная. А я заметила брезгливость на их лицах. «Зря ты пришла», — сказали они, что меня очень сильно задело. Значит, вы все такие чистые-трезвые, а я вмазанная… Словно в один момент меня исключили из их группы. Хотя никто мне не запрещал ходить на собрания.

Я пришла домой и весь вечер кололась. А утром проснулась и спустила всё в унитаз. Я знала, что у меня до ломки еще два-три часа нормального состояния, мне хватило на дорогу к родителям на дачу. Там я «насухую» месяц переламывалась. То есть просто терпела и всё, мама несколько раз покупала мне анальгетик.

Было очень тяжело и больно. Но после этого я к наркотикам никогда не возвращалась.

— Вам кто-то оказывал поддержку?

— Я вернулась в свою группу анонимных наркоманов. Регулярно ходила три месяца, потом нерегулярно, в общей сложности год. Эти люди мне помогли. А потом я поняла: «Всё, мне больше не нужна эта поддержка, этот костыль, на который я оперлась и выбралась. Я хочу идти дальше. Не хочу всю жизнь жить с чувством: „Здравствуйте, я Ина, я анонимный наркоман“». Я закрыла тему наркотиков и больше никогда к ней не возвращалась.

Мама боялась, что я сорвусь, когда в автомобильной катастрофе разбился мой первый муж… Вообще, я очень благодарна моим родителям. Папа уже умер. С мамой мы в прекрасных отношениях. Они не виноваты в том, что случилось. Не из-за того, что у нас была многодетная семья, а я была старшей, это произошло. Когда я лежала у них на даче тот месяц, ни папа, ни мама ни разу мне не сказали: «Сама виновата», «Мы же говорили». Молча заботились, и всё.

— Вы делите жизнь на до и после?

— Конечно. 16 августа 1999 года — точка, после которой я больше никогда не притрагивалась к наркотикам, никогда ни к каким, даже траву не курила. И не тянет.

Причем я поняла, что эта история окончательно закрыта, когда в октябре очередного года без наркотиков вспомнила, что не отметила 16 августа.

— Что сейчас самое кайфовое в вашей жизни?

— Мои дети, у меня их трое. Мой любимый человек. Это моя большая любовь. Он — не родной отец моим детям, но очень их любит. И дети его обожают. Моя работа. Я открыла свой ресторан. Вообще я люблю свою жизнь, она классная. Это не значит, что у меня не бывает тяжелых периодов, случается и поплакать. Но я всегда знаю, что найду выход из ситуации или приму её.

Я не религиозный человек, но я с глубоким уважением отношусь к любой религии, в том числе к православию. Конечно, я верю в Бога, в высшие силы, в то, что Он нас слышит и что все мы — Его часть. Вера во что-то Высшее и прекрасное наполняет, дает силы не сдаваться и все свои поступки оценивать правильно.

Комментирует протоиерей Георгий Пименов, сотрудник координационного центра по противодействию наркомании и алкоголизму социального отдела Санкт-Петербургской епархии:

Вы прикоснулись к полуприкрытой теме — наркомании в России. Никто другой, как тот, кто сам прошел опыт употребления наркотиков, может сказать верные слова тому, кто сейчас столкнулся с проблемой зависимости. В своей книге «Все проще, чем кажется» Ина Тундра, сейчас успешная женщина, описывает свой прошлый опыт употребления и приближения к смерти. Эта публичная исповедь на тему наркозависимости очень нужна. В ней не описываются современные виды психоактивных веществ, намного худшие по своим последствиям, чем многие более «традиционные» наркотики. Но приближение к смерти в книге обрисовано ясно. Для автора поводом оттолкнуться ото дна послужило омерзение от собственной жизни и от зрения гибели других людей, гибели физической и психологической. Помощь от других автор принимала тоже недолго, переломавшись «всухую» на даче своих родителей. Думаю, у Ины очень высокая самооценка и амбиции, которые не дали ей застрять в наркотусовках. Отсутствие упоминания Бога, думаю, позволяет говорить о гуманистической установке, которая входит в острое противоречие со «свинцовыми мерзостями» наркоманского растления. В обществе анонимных наркоманов, к которым она пошла в первые месяцы трезвой жизни, должны были познакомить её с идеей Высшей силы, в христианском понимании — с Богом-Троицей. Однако в дальнейшем автор выходит на собственный бизнес, создает семью, помогает другим употребляющим. Желаю ей счастья, успеха, найти Живого Бога, которого, по-моему, Ина чувствует и помогает Ему в милосердии к наркозависимым.

Подобно Ине Тундре, свои затеи с наркотиками в 1990–2000-х описал журналист Сергей Баймухаметов в пронзительной публицистике «Сны золотые. Исповеди наркоманов». Это журналистское расследование, в котором описаны галлюциногенное действие и смерть от тогдашних психоактивных веществ. Обе книги можно назвать богословием омерзения, в которых, как в некоторых фильмах Алексея Балабанова, путь к хорошему чувствуется через противопоставление зрителю максимума плохого, развратного, убивающего. Это наркотические антиутопии. 

— Вы написали книгу о своем опыте «Все проще, чем кажется». Зачем?

— Я поняла, в какой-то момент, что я должна этот опыт как-то переработать. А потом подумала, что, возможно, он поможет кому-то еще.

Ты понимаешь: надо бы слезть, надо бы бросить, но пугает — а что дальше? У тебя нет опыта и понимания, какая будет теперь жизнь. Ты не веришь, что она будет хорошей. Я писала, чтобы сказать: «Жизнь дальше есть, не просто есть, она классная».

— Как воспитывать сына, чтобы он рос мужчиной, который будет уважать женщин, а дочку — чтобы уважала мужчин?

— А как они могут не уважать? Мне кажется, что базовые вещи — порядочность и уважение — со времен наших бабушек и дедушек остались теми же.

— Вы как-то участвуете в борьбе с наркотиками?

— Специально нет. Но мне постоянно звонят люди, как-то узнают мой номер. И я отвечаю, выслушиваю, стараюсь поддержать. Звонят, конечно, чаще всего родители наркоманов. Они в растерянности, не знают, что им делать. Тут и ничего не сделаешь по большому счету.

Им просто нужно поговорить с человеком, который понимает их, понимает, что происходит с их ребенком. Были ситуации, когда я говорила: звоните в любое время, звоните, когда что-то волнует. Им нужна точка опоры. Я иногда могу дать эту точку опоры в виде себя.