Проповедь с чистого листа
Всветском издании банальным считается вопрос: «Какие у вас творческие планы?» А в церковном СМИ так же банален прямой вопрос: «Как вы пришли к вере?»
С другой стороны, о чем говорить с писателем или режиссером, как о не его гениальных замыслах? Другое дело, что замысел вещь настолько хрупкая, изменчивая, подвижная, что обсуждать его нужно деликатно, оперируя нешаблонными приемами.
С генезисом личной веры та же история. Ничего важнее для религиозного человека нет, но ответить на вопрос о сценарии мировоззренческого перелома не так-то просто. Прежде всего из-за того, что сам человек чаще всего не понимает, почему этот перелом произошел. Обычно тут сходится «пучок» факторов: от семейного воспитания до случайной интернет-статьи, прочитанной по дороге на работу. Что-то влияет на человека годами, постепенно меняя его взгляд на мир. Что-то «выстреливает» мгновенно, внезапно открывая глаза на радостную очевидность, мимо которой всегда скользил взгляд. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3, 8). Иногда к вере приводит любовь и дружеское участие, иногда — чувство полной отверженности. Бывает книжный путь к вере, когда додумываются до божественных истин своим умом, и затем, укрепляясь во Христе, «добирают» эмоционально, в сердечнойсфере. Бывает чувственная вера, которая приходит в произведениях искусства, в богослужении, в яркой проповеди, во внешнем виде «носителей истины». Такая вера непрочна, покуда остается без разумного фундамента — и всё же и она может быть настоящей и действенной.
Сложно понять, как приходят к вере. Еще сложнее выработать механизм, который бы делал веру православной общины верой всё большего числа людей. То, что такой механизм возможен, доказывают не только столетия православной (и не только православной) миссии, но попросту сама природа человеческой коммуникации. Мы существуем только во взаимодействии с другими, и потому передача другому каких угодно «данных» (эмоциональных, биологических, интеллектуальных, духовных) не просто возможна, но и является условием сохранения нашего бытия.
Другое дело, что сложность, малопонятность миссионерского «механизма» провоцирует усомниться в его постижимости. Может быть, происхождение веры вообще нельзя описать? Может быть, вера — это какой-то «прыжок», который совершает человек из своего «естественного» состояния в состояние сверхъественное, где над ним уже не властны законы этого мира? На подобном взгляде строится философия экзистенциализма, да и в православной среде таким агностицизмом оправдывается отрицание миссии.
Дело в том, что человек «непрерывен». Неясно, где кончается животная душа и начинается человеческая. Непонятно, где душа переходит в интеллект. Никто не знает, в какой именно момент рассуждающий разум переходит к молитвенному созерцанию, в котором он встречается с Богом. Ясно только, что мостики между этими «частями» человека существуют. А значит, есть проводники, которые могут по ним провести. Слишком плотского человека нужно приучать к искусству. Слишком зацикленного на красивости эстета — к логическому мышлению. Слишком логичного интеллектуала — к молитве. Миссионерство занимается и первым, и вторым, и третьим, потому что имеет дело с человеком во всем его многообразии. К Богу стремится целый человек, а не его тело, душа, ум или дух по отдельности.
Миссионер ведет не только вверх, но и «вбок». Он призван помочь человеку прийти не просто к Богу (действительно, ни один миссионер не способен поднять кого-либо на высоты мистического созерцания, описанные Дионисием Ареопагитом), но в общину людей, вместе, хотя и с разной скоростью, идущих к Нему. Невозможно успеть к Богу в одиночку. Не потому, что над индивидуумом довлеет абстрактная идея о социальности нашей природы, а потому, что одинокий, «нагой» человек — хотя бы он мнил себя богоискателем — не способен правильно выстроить иерархию своих способностей, интересов, потребностей, уровней естества — от телесного до духовного. Что-то будет сбоить, неуместно доминировать или некстати отходить на второй план. Только в общине, методом проб и ошибок, через столкновения с другими «я», конфликты и их разрешение можно прийти к оптимальному соотношению «частей» человека. И, найдя это соотношение, получить максимальную пользу от жизни в Церкви. «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18, 20).
Человек сложен, и миссионерство сложно, потому что охватывает все стороны человеческого бытия, не совпадая ни с одной из них. Нельзя сводить миссионерство к стереотипным (навязшим в общественном сознании) формам прямой проповеди, прямого призыва «Присоединяйся к нашей общине». Нельзя и растворять его в просвещении, катехизации, антисектантской полемике, культурном служении, где есть движение вверх, но не всегда есть движение «вбок».
Миссионерство — это призыв, но чтобы он был услышан, призывающий не должен забывать, насколько непонятен, загадочен тот, к кому он обращается. «Чужая душа потёмки» — в этой присказке, смиренно сознающейся в неописуемости другого «я», море любви и гарантия того, что никакие миссионерские технологии апостолу Христову не помогут. Каждый раз придется начинать с чистого листа.
