Писатель внутренней эмиграции

Борис Алмазов хорошо известен всем поколениям читателей. Многие дети, знакомившиеся в 1970-е с его книгами, впоследствии пришли в Церковь. И в этом нет ничего удивительного: писатель — человек православный, из семьи, сохранившей веру даже в советские годы.
Раздел: По душам
Писатель внутренней эмиграции
Журнал: № 1 (январь) 2018Автор: Татьяна КириллинаФотограф: Станислав Марченко Опубликовано: 19 января 2018

ПРОДУКТ ЖЕНСКОГО ВОСПИТАНИЯ

— Борис Александрович, у вас такая пестрая биография, кем вы только не были…

— Я всегда был писателем, несмотря на всю пестроту биографии. Знал, что буду писателем, лет с пяти. Правда, не знал ещё, как это осуществить. Но первую премию получил в возрасте четырех с половиной лет из рук Виталия Бианки.

— Литературную?

— Почти… Мы с бабушкой ездили в ЦПКиО слушать военный оркестр. Там была пионерская викторина, в жюри сидел Бианки и очень скучал. Мы стали с ним переглядываться. Задают вопрос: «Назовите три произведения русских писателей о животных!» Ну, что тут думать? Я сразу говорю: «Про Золотую рыбку, Золотого петушка и „Сверчок“!» — «А „Сверчка“ можешь прочитать?» — «Могу!» Так я получил первую премию. Я этот приз до сих пор храню. Маленькая книжечка из библиотеки «Советский воин». Мама и бабушка старались, чтобы к школе я был максимально безграмотен, чтобы не учился читать.

— Почему?

— Чтобы скучно не было. Доля истины в этом есть: внук мой сейчас ходит в школу и дурака там валяет, потому что знает всё. По-моему, ему там безумно скучно, нравятся только перемены.

Так вот, как только я научился читать и писать, купил четыре тетрадки и, по принципу «Лесной газеты», написал: «Зима», «Весна», «Лето», «Осень». В одну из них написал: «Наша станица стоит на высокой горе». Прочитал бабушке, ей очень понравилось. После этого у меня был перерыв… небольшой, но всё равно знал, что буду писателем. Так получилось, что мужчины никакого отношения к моему становлению не имеют, я — продукт женского воспитания. Все мужчины были убиты. Поскольку вокруг меня мужчин не было, у меня не оставалось другого выхода, как самому стать нормальным мужчиной: семья, дети и всё прочее. Всю жизнь работал до посинения, и сейчас работаю, хоть и хожу с трудом, на трёх ногах. Меня воспитывала бабушка — во-первых, мама — во-вторых, потому что она всё время работала; три учительницы литературы передавали меня с рук на руки, как спецэкспонат, я ведь был по этому предмету лучшим учеником, и две библиотекарши. Вот эти женщины меня воспитали. Кто тебя научил, кого ты помнишь — те и учителя. Остальные — не учителя, а чиновники. Но даже в самой плохой школе можно обучиться важному навыку — умению жить среди людей, которые тебе неприятны. Поэтому так важно воспитываться не дома, а в школе.

БОРИС АЛМАЗОВ

РОДИЛСЯ В 1944 ГОДУ В ЛЕНИНГРАДЕ. ОКОНЧИЛ ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ТЕАТРА, МУЗЫКИ И КИНЕМАТОГРАФИИ. РАБОТАЛ ЖУРНАЛИСТОМ, ГРУЗЧИКОМ, ГЕОЛОГОМ И МАССАЖИСТОМ В БОЛЬНИЦЕ. ПРЕПОДАВАЛ В ШКОЛЕ ИСТОРИЮ ИСКУССТВ, СТАЛ ЧЛЕНОМ РОССИЙСКОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА КАК ОДИН ИЗ ЛУЧШИХ СПЕЦИАЛИСТОВ В ЭТОЙ ОБЛАСТИ. С 1974 ГОДА — ЧЛЕН СОЮЗА ЖУРНАЛИСТОВ, С 1980-ГО — СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ. АТАМАН СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ОКРУГА «СОЮЗА КАЗАКОВ», ОДИН ИЗ УЧРЕДИТЕЛЕЙ «НЕВСКОЙ СТАНИЦЫ» (ПЕРВОЙ НЕЗАВИСИМОЙ КАЗАЧЬЕЙ ОБЩИНЫ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ). АВТОР БОЛЕЕ СОРОКА КНИГ ДЛЯ ДЕТЕЙ И ВЗРОСЛЫХ; АВТОР-ИСПОЛНИТЕЛЬ ПЕСЕН.


ВЕРУЮЩИЙ, ПОТОМУ ЧТО ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ

— А вы знали в детстве, что ваш дед был священником?

— Я знал, во-первых, что я казак, во-вторых, что дед — священник. Наша семья была православная, и только этим мы держались.

— Но в то время не принято, да и просто опасно было об этом рассказывать.

— Разумеется, взрослые мне объяснили, что не надо никому ничего рассказывать. Сколько себя помню, мы всегда жили по принципу «это мы, а всё остальное — они».

Борис Алмазов в 1950 году
Борис Алмазов в 1950 году

— И в храм ходили?

— Конечно. Я — представитель внутренней эмиграции. Внешние — это те, кто уехали, а внутренние — те, кто сохранились, живя здесь.

— Я знаю людей, которые благодаря вашим книгам делали первые шаги к вере, а потом радовались, узнав, что вы — православный.

— Настоятель Петропавловского собораархимандрит Александр (Фёдоров) — мой крестник. Я был первым человеком, который с ним, тогда мальчиком, заговорил о Христе. А я на том приходе староста. Как-то ко мне подходит один священник и говорит: «Борис Александрович, вы меня не помните? Вы к нам в гости приходили в коммуналку, книжку мне подарили. А я ваших книжек начитался и стал священником». У меня много учеников, которые сейчас говорят, что, узнав о том, что я православный, совершенно не удивились и всегда что-то такое подозревали.

— Неужели не приходилось маскироваться?

— Особо не приходилось. В комсомоле был, правда: всех загнали, и я пошел. Если бы мне сказали: «Раз ты комсомолец, ты не можешь быть верующим», я бы сразу бросил комсомольский билет. Поэтому никто не говорил, умные были. В партию не вступал, хотя пытались зазвать. Когда меня спрашивают: «Вы из какого союза?», я отвечаю: «Из Союза писателей СССР», потому что нынешние союзы писателей…

Так вот, в один прекрасный день раздался телефонный звонок: «Здравствуйте, я — Радий Петрович Погодин. Слушай, — он сразу на „ты“, — сколько у тебя книжек?» — «Четыре». — «Ты что, так тебя разэтак? Ты почему не в Союзе писателей?» — «А зачем? — говорю. — Я в Союзе журналистов. Подстраховался, чтобы не случилось так, как с Бродским, и хватит — зачем мне ещё в один союз вступать?» — «А-а-а! — кричит Погодин. — Средний возраст в Союзе писателей — шестьдесят три года! Завтра же приезжай ко мне!» Я приехал, меня приняли. Рекомендации давали Внуков, Суслов и Погодин, три солдата. И знаете, мне в нынешние союзы ходить — это их память предавать. И Погодин, когда произносил речь после моего вступления, начал так: «Мне стыдно, что мы всякую шелупонь по рукописям принимаем, а у человека четыре книжки, и мы его приняли только сейчас!» А Суслов, парторг, спрашивает: «Ты почему не в партии?» — «Ну, я интеллигент, школьный учитель, мне никто не предлагал…» — «Иди ко мне в кабинет и пиши заявление». Я думаю: «Господи, выручай, пропадаю! У меня один дед священник, второй — хорунжий! Как их не расстреляли — да Божией милостью только!» Сижу, значит, в кабинете Суслова, пытаюсь что-то написать. «А что писать-то?» — «Хочу принадлежать к передовым рядам, участвовать в деле строительства коммунизма, и всё такое. Давай, давай! Написал? Ну, что ты сидишь?» — «А скандала не будет?» — «Какого?» — Суслов и Погодин спрашивают. «Вдруг узнают, что я верующий?» — «Как так — верующий?» — «Ну, как бывают верующие — в Господа и Спаса нашего Иисуса Христа». — «Ты же интеллигентный человек!» — «Вот потому и верующий!». Выбросили мое заявление в корзину и больше с этим вопросом не приставали. Я счастливый человек — всю жизнь делал то, что нравилось.


НАД ВЫМЫСЛОМ СЛЕЗАМИ ОБОЛЬЮСЬ…

В 1967 году
В 1967 году

— Когда вы начинали, детская литература активно создавалась и издавалась. Может ли, на ваш взгляд, в нашей стране возродиться детская литература как явление?

— Недавно издательство «Речь» взялось меня переиздавать. Переиздали книжку «Я иду искать», причем я был уверен, что ее-то как раз никогда не переиздадут, потому что она про пионеров. Но на самом деле она не про пионеров, она про милосердие, про то, что надо ближнего своего любить. Проблема не в самой детской литературе, проблема гораздо глубже — идет общее явление, которое называется дегуманизацией. Пока мы не поймем, что с этим надо бороться, у нас не будет никакой детской литературы. А мы не боремся. В телевизоре на каждом канале — жестокие убийства, драки. Ребенок, смотрящий телевизор, видит 40–50 убийств в день. Причем он видит такие драки, которых не может быть в природе, — это я как бывший драчун говорю: ударили человека в кино бутылкой по голове, а он встал и пошел как ни в чем не бывало.

— Чем мы можем этому противостоять?

— Греху противостоять очень тяжело, поскольку он внешне привлекателен. Положительный герой скучен, а отрицательный будоражит воображение. У меня есть друг, архитектор Александр Сёмочкин, замечательный человек, живет в деревне. Он «Домик станционного смотрителя» (литературно-мемориальный музей в деревне Выра Гатчинского района. — Прим. ред.) в свое время построил. Так вот, он сказал замечательную вещь: «Русская литература посвящена исследованию типов негодяев». Первый такой негодяй — Евгений Онегин, нераскаянный убийца. Совершенный негодяй — Герман из «Пиковой дамы». Печорин — убийца и растлитель, Раскольников — убийца, и так далее, и так далее. Почему у нас этот разговор зашел? Недалеко от Выры Рождествено, усадьба Набокова, и мы стали рассуждать о том, какие у Набокова герои дурные люди. Саша сказал: «Ничего особенного, он просто завершил галерею негодяев». Последний — педофил, дальше уже просто некуда.

— И что, значит, победило зло?

— Зло побеждает, побеждает, и никогда не победит. Я не только в это верю, я каждый раз в этом убеждаюсь. Возвращаясь к вопросу, может ли возродиться литература, — может! Но для этого необходим поворот общества к этой литературе. Он медленно-медленно осуществляется. Зло сильно только тогда, когда является антиподом добра. А если добро не демонстрируется, как сейчас, зло быстро приедается, и у человека возникает странное ощущение, что ему чего-то недодали. Человек начинает искать, но тут другая беда: в протянутую руку нередко камень кладут. Появляются всевозможные сектанты, экстрасенсы… Человек либо погибает, либо через это перешагивает.

— Сейчас популярно мнение, что всё советское, особенно для детей — литература, кино, — это некий эталон, пример, которому необходимо следовать. Тем не менее, во многих советских произведениях содержатся идеи, явно не сочетающиеся с христианством.

— Фокус в том, что всё во всём можно отыскать, если постараться. Человек без милосердия, без добра жить не может. Детская литература и была отдушиной. Возьмем известное произведение — «Тимур и его команда». Кто такой Тимур? Подвижник — он милосердие вершит тайно, собою жертвует. Для детей не только новые произведения создавали: вот, Чуковский взял «Робинзона Крузо» и гениально пересказал. Когда я в институте читал оригинального «Робинзона Крузо», чуть с ума не сошел: это не литература, а бухгалтерский отчет какой-то.

— С другой стороны, из советских пересказов убирались все упоминания о религии…

— Если человек заинтересуется оригинальной книжкой, он её найдет и прочтет. Не могу сказать, что «Робинзон Крузо» Дефо — такая уж полезная для православного человека книга. Это книга, написанная протестантом. Там мысль такая: если то, что я делаю, для меня полезно, значит, это делает Господь. А человек не может знать, в чем для него польза.

— Ну, для ребенка — нормально…

— Допустим. Возвращаясь к детской литературе — она стала развлекательной и в основном переводной. Детская литература — это воспитание души. Ребенок, читающий детские книжки, должен обливаться слезами, если это нормальный ребенок. Конечно, задача — не заставить ребенка плакать, а научить его сопереживать. Он должен быть уязвлен в сердце, он должен думать, что вырастет большой — и всё в мире исправит! Дети не стали злыми, но для них мир потерял оттенки. Есть еще одна беда, принявшая сейчас гипертрофированные формы: дети страшно одиноки. У ребенка обычно нет ни братьев, ни сестер. Почему дедовщина была в армии? Договариваться люди не умеют! Идут в армию, например, единственные сыновья из семей, где нет отца. Каждый ощущает себя пупом земли, а два пупа между собой никогда не договорятся.

2015 год. Награждение знаком святой Татианы в номинации «Наставник молодежи»
2015 год. Награждение знаком святой Татианы в номинации «Наставник молодежи»


ЧТОБЫ КОСТЮМЧИК СИДЕЛ?

— Казачество, в возрождении которого вы участвовали, сейчас превратилось в крайне неоднозначное явление…

— В том-то и беда! Если бы знать в 1990 году, во что это выродится… С казаками все обстоит очень сложно. Возрождение предполагало реабилитацию, то есть восстановление народа, пережившего геноцид — расказачивание. Подчеркиваю — народа. А нужен ли государству, что царскому, что нынешнему, еще один народ? Государству нужно было служилое сословие, а кто они там по происхождению — дело десятое. Поэтому была и остается проблема: казак по «корню», по родословной, по происхождению — и казак «по службе», то есть проходивший военную службу в казачьих частях. Царское правительство постоянно верстало, порой насильно, «в казаки», образовывало новые казачьи войска, коренное казачье население, безусловно, размывалось, но постепенно. Особый уклад, мировоззрение, военизированный быт нивелировали разницу между коренными и пришлыми, хотя в Гражданскую войну эта разница кроваво обострилась. А сейчас казачьей службы нет, население, в подавляющем большинстве, городское. Плодятся бесконечные объединения, представляющие странную смесь «клубов по интересам» и ансамблей художественной самодеятельности, где, собственно, казаков-то и нет… Весь мир играет в как бы индейцев, а Россия — в как бы казаков… Узбеком, грузином, украинцем  стать нельзя, а казаком можно, стоит только нарядиться, руководствуясь собственными представлениями, прикупить погоны, медали и нагайку — и готово!

— И что вы предлагаете?

— Вот эти объединения, под эгидой государства или самостийно существующие, переименовать в стрельцов, а малочисленных потомков истребленных казаков оставить в покое… Казаки — один из малых народов России, субэтнос русского этноса, народ в народе. А те, кто маршируют, сбивают барельефы и лезут запрещать спектакли, — это маргиналы, которые не смогли вписаться в социум. В Питере есть некое сообщество, человек десять, они на огороде поставили бюст Путина в виде римского императора, выдали звание есаула Трампу и послали ему письмо. «Казачьи» песни пишут Газманов, Розенбаум… «Только шашка казаку во степи подруга» — это каким способом, хочу спросить? Или «задремал у сосны есаул молоденький» — во-первых, где он взял в степи сосну? Во-вторых, есаул — это какое звание? Это первое штаб-офицерское звание, то есть между капитаном и майором. Поэтому «молоденьким» он быть не может. Моложе сорока лет — ну никак. И стоять на часах не может. Ну а это вообще за пределами здравого смысла: «Мне по росту стремя и не жмёт седло». Так мог написать человек, который сроду не сидел в седле. А нынче все ряженые, мода такая — надевают черкески, погоны. Казакам в Гражданскую войну выкалывали глаза и прибивали погоны к плечам, а для нынешних это просто костюм! Во что превратили праздник 9 мая, подумать страшно: идут мамки, везут коляски, а в колясках дети в костюмчиках солдат времен войны. Стоит девочка лет десяти в солдатской форме, у неё три медали. Это как? Это пошлость.

— Получается, задача современного писателя — разоблачение исторических мифов?

— Да, во многом. Я писатель-то давно уже не детский, хотя тут стал снова писать детские рассказы. У меня проблема другая: написано много, а издано мало. Есть написанный роман об Александре Невском, называется «Поход на полночь», и вторая книжка, очень важная сейчас, — «Русский меридиан, или Почему русские — русские», о формировании русской нации: никакой дури, исключительно научные вещи.

Поделиться

Другие статьи из рубрики "По душам"