Писатель? Мыслитель? Фантазер?
Экзамен на Достоевского
Пожалуй, самый «достоевский» священник в нашем городе — протоиерей Геннадий Беловолов: много лет он совмещал служение в храме с работой научным сотрудником Литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского. С этого отец Геннадий и начинает свой рассказ.
— Дерзну сказать, что Достоевский — это моя судьба, ведь в Петербурге я остался исключительно благодаря Фёдору Михайловичу. Вырос я в другом Питере — на Кавказе так называют Пятигорск. Я приехал в конце 1980‑х в Ленинград поступать в аспирантуру, оставаться здесь не входило в мои планы. Я искал какую-то подработку и задал себе вопрос, где бы в идеале хотел работать. И ответил: ну конечно, в музее Достоевского. Но эта мечта мне казалась несбыточной, гораздо реальнее было устроиться куда-нибудь дворником. Но однажды, проходя мимо музея, я всё же решил поступить в духе Достоевского: вдруг зайти и спросить, не нужен ли им сотрудник-филолог. Пошел прямо к директору — тогда директором была Белла Нуриевна Рыбалко, — и спросил, не требуется ли научный сотрудник. Она удивленно посмотрела на меня поверх очков и сказала: «Молодой человек, обычно из нашего музея увольняются только на тот свет, так что никаких вакансий нет…» Но всё же попросила рассказать о себе. «Я вижу, что вы человек верующий, — наверное, моя борода навела её на эту мысль, — а я коммунист и в Бога не верю». Я почувствовал себя примерно как князь Мышкин у генерала Епанчина и, как и он, собрался повернуться и уйти. На прощание я сказал: «Да, я человек верующий, и по секрету скажу вам — Бог есть. Прекрасно понимаю, что после такого признания о моей работе здесь речи идти не может». В этот момент я заметил, что кроме нас в углу кабинета находился какой-то человек с глубоким взглядом, который молча и внимательно слушал наш диалог. Белла Нуриевна напоследок сказала: «Ладно, — а дело было в октябре 1987 года, — приходите 11 ноября в музей на конференцию. Вообще-то у меня как раз решается вопрос с одной вакансией, я вам отвечу». По случаю дня рождения Достоевского в музее традиционно проводится международная конференция. Я пришел, сидел и внимательно слушал доклады, директриса была в президиуме, я не стал её беспокоить. Она меня заметила в зале и по окончании очередного доклада практически на весь зал говорит: «Почему вы ко мне-то не подошли? Я вас хочу взять на работу!» В перерыве мы пошли к ней в тот самый кабинет, и я написал заявление. На нем, как вы понимаете, стояла дата 11 ноября — день рождения Фёдора Михайловича. Через какое-то время я познакомился с правнуком писателя, Дмитрием Андреевичем, и узнал в нем того самого человека, который сидел тогда в кабинете директора. Я расцениваю эту историю как своеобразный «экзамен на Достоевского», который я неожиданно для себя успешно сдал. Обычно при приеме на работу никто не спрашивает, верующий ты или нет. А здесь меня приняли в музей, потому что я ответил так, как ответил бы и сам Достоевский, и его герой Алёша Карамазов. В 1992‑м, когда митрополит Иоанн предложил мне рукоположение, я долго думал, что выбрать, священнослужение или работу в музее, и решил положиться на волю Божию. Когда меня рукоположили, в музее об этом никто не знал. В день своей хиротонии я прямо из храма пришел к Белле Нуриевне и сказал: «Хочу вам сообщить, что с сегодняшнего дня в вашем музее работает священник». — «Как это? Кто это?» — «Он сидит перед вами». Она задумалась: «В отделе культуры могут и не понять. Но это же интересно — в музее Достоевского работает священник. Нет, я вас оставляю!» И оставила. Будучи священником, я работал в музее вплоть до прошлого года, когда вышел на пенсию.
Но история с Достоевским имела еще одно продолжение. Когда решался вопрос с моим назначением настоятелем Леушинского подворья в Санкт-Петербурге, я написал прошение на имя митрополита Владимира, и каково же было мое удивление, когда получил указ и увидел дату резолюции — 11 ноября 1999 года. Тогда я подумал: «Вот так Фёдор Михайлович! Оказывается, он непростой писатель!..»
Поэтому не удивляйтесь, но я считаю, что Достоевский — это не просто великий писатель и религиозный мыслитель, но это еще и наш молитвенный предстатель. Считаю, что его нужно канонизировать. Нужно прославлять не только мучеников, не только святителей, князей, юродивых, но и деятелей культуры, тем самым освящая саму культуру. Фёдор Михайлович стольких людей обратил ко Христу в России и во всем мире, что, бесспорно, заслуживает прославления.
В год 1000‑летия Крещения Руси в 1988 году я, тогда еще только научный сотрудник музея, положил традицию совершать панихиды памяти писателя. Потом, будучи уже священником, сам почти четверть века каждый год служил панихиду на его могиле в дни его памяти. Сейчас я клирик Тихвинской епархии, и эти службы совершают другие отцы.
В течение жизни «главными» для меня становились разные произведения Достоевского. В школе — «Преступление и наказание», в молодости «Подросток», потом «Идиот», потом — «Бесы». Получилось, что я открывал пять великих романов Достоевского в порядке их написания — наверное, так и должно быть. А завершают список, естественно, «Братья Карамазовы», это роман № 1 планеты Земля. Если что-то надо посылать в космос в качестве нашей визитной карточки, надо послать этот роман: больше о нас самих, чем этот роман, никто и ничто не скажет. Он дает полное представление о об удивительных существах, населяющих голубую планету.
Голос Божий
Клирик собора Владимирской иконы Божией Матери на Владимирской площади иерей Александр Прокофьев — тот самый священник, который совершает панихиды на могиле писателя в некрополе Александро-Невской лавры после перехода протоиерея Геннадия Беловолова в Тихвинскую епархию. Для него это не просто почетная обязанность — священник серьезно и глубоко размышляет о творчестве Достоевского.
— Последние два года своей жизни Фёдор Михайлович был постоянным прихожанином Владимирского собора на Владимирской площади, посещал все воскресные службы, черпая вдохновение для своего творчества — в то время он писал «Братьев Карамазовых». В наши дни, в преддверии празднования 200-летия со дня рождения великого русского писателя, для прихожан и клириков собора очень важно осознавать этот факт.
Знакомясь с творчеством Достоевского, мы сталкиваемся с романами, которых история и литература еще не имели. Почитателей его таланта сегодня, в XXI веке, становится всё больше. Недаром романы Достоевского входят в пятерку самых продаваемых в России. Но не только в России. По творчеству Достоевского, особенно по его роману «Преступление и наказание» изучают «загадку русской души» в Америке, Японии, Европе.
Известны романы, которые он написал, когда в разные периоды жизни был прихожанином Владимирского собора, — «Бедные люди» и «Братья Карамазовы». Он всегда искал место жительства недалеко от храма, чтобы посещать церковь, хотел, чтобы из окна был виден крест. Такой была и его квартира в Кузнечном переулке, где теперь музей.
Достоевский — гений общемирового масштаба. Он задает вопросы, которые не задавали ни предыдущие писатели, ни другие писатели его времени. Какова цель существования человека? В чём смысл жизни? Существует ли Бог, Христос? Достоевский вскрыл сущность сегодняшнего мира.
В его романах мы находим «вечных героев», его персонажи не уходят из общественной жизни с уходом эпохи творчества Достоевского, они живут по сей день. Можно сказать, что творческое напряжение Достоевского — это голос Божий в литературе XIX–XX веков: он предсказывал не только испытания, но и возрождение России. Вся жизнь Достоевского — культурный мост между Золотым и Серебряным веками русской и общемировой литературы. Он продолжил дело А. С. Пушкина, часто его цитирует.
Эпиграф романа «Бесы»: «Хоть убей, следа не видно, / Сбились мы, что делать нам? / В поле бес нас водит, видно, / Да кружит по сторонам», — из одноименного стихотворения Пушкина.
Почему романы Достоевского всегда актуальны? Они взяты из жизни. Некоторые сюжеты писатель брал даже из газетных заметок. Под влиянием так называемого «нечаевского дела» (убийство студента Иванова в 1869 году), — у него появляется замысел романа о судьбах России, пророческого романа о нашем Отечестве в XX веке. В нашей стране произошло то, что он предсказывал в романе «Бесы».
Представители русской эмиграции много писали о Достоевском. В частности, Николай Бердяев в работе «Миросозерцание Достоевского» сказал, что «Достоевский таков, какова Россия с её тьмою и светом. Это не просто писатель, это духовидец: он показал, в чем красота, в чем глубина, богатство, сокровище человеческой души».
Достоевский — проповедник покаяния… Два столпа творчества Достоевского: страх смерти и жажда бессмертия, на этом зиждется у него всё. Перелом в личности самого писателя произошел в тот момент, когда он ждал исполнения смертного приговора. И вдруг — милость Божия! — ему заменяют смерть на каторгу. Он очень любил Евангелие, читал его в ссылке каждый день. На эшафоте Семеновского плаца Достоевский уверовал в Бога, и это преображение не только кардинально изменило жизнь, но и стало красной нитью всего творчества писателя.
Он часто подводит читателя к некоей черте, за которой — мрачная бездна безысходности. Многие его герои пытаются остановиться в шаге от бездны: Раскольников, Дмитрий Карамазов и др. И там встречаются со своими спасителями. Раскольников встречается с Соней Мармеладовой. В этой встрече мы видим борьбу вымышленной идеи оправдания преступления с голосом евангельской правды и победу последней. П-отому что Раскольников расскаялся. В «Братьях Карамазовых» Дмитрий Карамазов к финалу романа тоже перерождается.
Всё «пятикнижие» Достоевского — «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Бесы», «Братья Карамазовы» — пронизано «кочующими» героями, они перемещаются из романа в роман.
Многие его герои носят автобиографические черты. Дмитрий Карамазов — эмоциональный, вспыльчивый, взрывной персонаж.
Образ старца Зосимы тоже взят из жизни — многие исследователи полагают, что прототипом его был преподобный Амвросий Оптинский, у которого два раза исповедовался Достоевский. И он назвал самого положительного героя Алёшей, поскольку потерял сына Алёшу, который умер от эпилептического припадка…
Роман «Идиот» — о голосе совести, голосе Божией правды. Почему «Идиот»? В расхожем смысле князь Мышкин — это болезненный человек, но в старину так называли человека блаженного. Он не «больной», а «не такой», инаковый, он блажен во Христе. Князю Мышкину Достоевский придал болезненные ощущения, которые испытывал сам, страдая эпилепсией. И это Достоевский пытается донести до читателя. Где бы он ни появлялся, всегда собирается множество других лиц, которые ведут между собой беседу. Он невольный свидетель диалогов, которые не имеют к нему отношения. Люди как будто не замечают его, а он становится невольным свидетелем того, о чем не знал. Это не простой человек — сквозь него Сын Человеческий видит и слышит всё.
Надо отметить, что через главные романы Достоевского читатель постигает смысл жизни. Многие погибают, но можно воскреснуть, как духовно возродился Раскольников под воздействием Сонечки Мармеладовой, которая олицетворяет Божию правду.
Братья Карамазовы — непростые герои. Почему их трое? Тут тоже можно заметить автобиографические мотивы. Иван Карамазов символизирует состояние, в котором находится Достоевский до своего перерождения. Он был рационалистом, поддерживал утопические социальные идеи. Главный его вопрос — где справедливость? почему страдают невиновные люди? где Бог? Иван говорит: «Возвращаю свой билет в рай Богу». Дмитрий Карамазов — это период в жизни Достоевского, когда им овладевает демон игры, когда он проматывает свое состояние в Баден-Бадене, слезно кается и снова проматывает. Алёша Карамазов — это настоящее состояние Достоевского, к которому он стремился в конце жизни, его идеал.
В чем секрет актуальности Достоевского, почему его творчеством, его личностью так интересуется мировая общественность? Роман, который воплотил всю модель России, — «Братья Карамазовы», закатный роман, который вобрал в себя весь универсум российского общества. Достоевский видит необходимость исполнения слов Христовых в своей жизни. Надо делать то, что говорит Христос, как делает Алёша Карамазов, когда пытается спасти своих братьев. Они мятущиеся, они находятся в поиске. Цель Достоевского — не Дмитрий, а Алёша Карамазов, в котором светит свет Христов, который спасает своих братьев, борется за них до конца. Он пытается спасти Ивана, сошедшего с ума, он не верит, что Дмитрий — убийца. Он знает брата как самого себя. Он один из провожающих Дмитрия на каторгу. Надо сказать, образ Дмитрия — не только отражение автобиографических черт Достоевского. Когда писатель был на каторге, то там встретил человека, который был обвинен в убийстве отца. Невиновный отсидел десять лет, а настоящего убийцу потом нашли. Достоевский пишет, что тот человек не впадал в уныние, отчаяние, был оптимистично настроен, даже радовался тому, что невинно пострадал, как невинно пострадал Христос.
Во всех романах открываются главные постулаты его творчества: любить человека — значит видеть его именно таким, как замыслил Бог; сострадать человеку — единственный закон бытия человеческого. Ф. М. Достоевский был пасхальным писателем, потому что во всех своих романах, а особенно в «пятикнижии», воспевает воскресение человеческой души, изменения, которые происходят в человеческой душе благодаря Богу. В своём творчестве великий писатель изображает страх смерти и жажду бессмертия, жажду обретения Царствия Божия, жажду встречи со Христом…
Типично европейский писатель
Протоиерей Георгий Митрофанов отличается самобытностью и смелостью мысли, часто — парадоксальностью высказываний, и его оценка фигуры Достоевского не стала исключением.
— Достоевский оказал на меня большое влияние в школьные и студенческие годы, но постепенно это влияние становилось всё менее и менее значительным. По мере того как я воцерковлял свое мировоззрение, глубже знакомился с историей русской и мировой культуры, я пришел к выводу, что творчество Достоевского не может и не должно иметь такого уж большого влияния на человека, который пытается христоцентрично смотреть на жизнь и на историю. Поэтому со временем я пересмотрел свое отношение к нему как к писателю, и особенно — как к мыслителю. Как мыслитель Достоевский и на начальном этапе не представлялся мне глубоким и таким уж христиански мыслящим и чувствующим.
Достоевский как писатель, конечно, гораздо значительнее Достоевского-мыслителя, и только ненормальное развитие нашей страны в ХХ веке, когда мы были отторгнуты от христианских основ русской культуры, когда мы через русскую классическую литературу мучительно пытались открыть для себя то, о чем гораздо более глубоко и ярко говорила русская религиозная философия, которая в значительной степени была нам недоступна, привело к тому, что литература играла неоправданно большую роль в нашем формировании. Так было отчасти и в XIX веке, но по другим причинам. Влияние идей Достоевского христиански мыслящему человеку надо как можно скорее перерастать, а оценивать его место как писателя в русской литературе нужно тоже гораздо скромнее, чем это имело и имеет место сейчас.
Более христианским по духу писателем мне представляется Чехов, гораздо тоньше чувствующим и знающим русскую церковную жизнь — Лесков, более христиански гармоничным — Пушкин. А Достоевский — как, впрочем, и Толстой, и Гоголь, и Солженицын со своим морализаторством, нарочитым стремлением навязать читателю свою идеологию, — представляются мне менее значительными и с литературной точки зрения, и тем более — с точки зрения мировоззренческой.
Я осознаю, что в советское время многие через Достоевского пришли к вере, вполне возможно такое и в наше время, но ко Христу можно прийти иногда самыми причудливыми путями: и через литературу, и через философию, и через жизненные испытания, через мир, через войну и так далее. Главное — не останавливаться, идти ко Христу. Если на этом пути какой-то вехой станет творчество Достоевского, это очень хорошо. Только не надо творить себе кумира ни из русских, ни из зарубежных писателей, философов, иных исторических деятелей: суть христианства — идти за Христом. Если между Христом и тобой появляется какой-то «посредник», будь то духоносный старец или великий писатель, тут могут возникать разнообразные искушения и подмены.
Антихристианским мне представляется почти весь «Дневник писателя». А вот произведения, которые я ценю высоко, — «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы». Есть и другие удивительные по глубине и тонкости произведения — «Записки из подполья», «Кроткая». Достоевский, конечно, выдающийся писатель, но как писатель он уступает Толстому. А Толстой как стилист уступает Чехову. Но, конечно, выстраивать какую-то иерархию не стоит. И я на всю жизнь сохраняю благодарность Достоевскому за то, что он открыл мне выразительность и неординарность русского языка. У него яркий язык, хотя со временем я стал понимать, что он писал очень небрежно.
Особенно для нас дорого, что он — типичный петербургский фантазер, и здесь я вижу в нем влияние европейского романтизма. Это в значительной степени определяет его мировоззрение. Он, конечно же, неотделим от парадигмы европейской литературы, не случайно он был так созвучен романтикам, его высоко ценил Ницше. Уильям Фолкнер, мой самый любимый американский писатель, считал Достоевского одним из источников собственного творчества.
Для меня Достоевский в первую очередь — великий европейский писатель. Он оказал большое влияние на европейскую литературу, но, к сожалению, по его произведениям на Западе пытаются представить русского человека, русскую жизнь, даже русскую историю. А творчество Достоевского, его герои часто очень далеки от типовых русских людей. Это прежде всего глубокие и сложные художественные образы. И с этой точки зрения он, опять же, выступает как типичный европейский писатель эпохи романтизма.
