Первое января в одиночестве

Две истории о том, как хороша работа сторожа.
Раздел: ПОДРОБНО
Первое января в одиночестве
Журнал: № 1 (январь) 2018Страницы: 16-17 Автор: Тимур Щукин Опубликовано: 9 января 2018

Работали сутки через двое. Сутки Витя, бывший вроде бы моряк, сутки Валера, не помню уже, кто он, сутки я — студент-второкурсник богословского института. Обязанности были такие: прийти к восьми утра на дебаркадер, у которого на приколе стояла сломанная «Ракета», в десять встретить рабочих, ремонтирующих эту «Ракету», в обед покормить пса Шарика, в восемнадцать, дождавшись милиционера (его местное отделение присылало для охраны дебаркадера), выгулять собаку, потом её покормить. После этого — безделье и здоровый сон (безопасность до утра — в компетенции сотрудника правопорядка). Сложно сказать, за что платили 1500 рублей в месяц, впрочем, и по меркам 2002 года довольно жалкую сумму.

У работы охранника много плюсов. Во-первых, бездна свободного времени, которое можно тратить на чтение Василия Великого или на какую-нибудь писанину. Во-вторых, прогулки с собакой по Петроградской стороне вдоль ограды Ботанического сада. Раньше в ограде было множество прорех, и мы с псом (не помню, кто это придумал — я или он) залезали в сад и играли в догонялки. В-третьих, вечером, когда разойдутся рабочие, особая радость — налить чаю в огромную кружку, выйти на причал и, прихлебывая, смотреть на воду и засыпающий город на той стороне. В-четвертых, утром приходит сменщик, и ты испытываешь особое чувство: был прикован к маленькому клочку земли — и вот уже свободен. И улица, и автобус, спешащий в институт, и кофе с пирожным в кафе перед лекциями — как же они хороши после маленькой «отсидки». Работа в охране — отдаленно, очень отдаленно, но напоминает тюрьму, а конец смены — освобождение.

График — это лотерея. Если ты отработал 28 декабря, значит, 31-го будь готов провести в одиночестве — без семьи, без ёлки, без Путина и деликатесов. В тот раз мне выпало сторожить дебаркадер именно 31-го. Переживал ли студент-богослов? Еще как переживал! На Новый год я обычно уезжал к родителям во Псков, в этот раз пришлось остаться. Кроме того, если ты встроен в какой-то ритуал, а потом из него выключаешься — это очень болезненно. Это как опоздать на Литургию, как готовиться в присяге, а потом её проспать, как собраться на парад и накануне заболеть. Вещи схожие — не по онтологическому наполнению, а по тому, как они переживаются. Ритуал — покой души, выход за его пределы — гарантированная психотравма.

Но для этой болезни у меня нашлось лекарство — романтическое самолюбование. Пока они там все чокаются бокалами, слушают обращение бывшего чекиста, поедают свою пошлую селедку, а потом закидываются «Старыми песнями о главном», чуждый всему этому анахорет пьет не шампанское, а чай и с презрением плюет в застывшую Неву. Я и пафосное стихотворение сочинил тогда: о заблудившихся во льдах кораблях и завидном уделе сторожей, которые так же, как эти корабли, застряли на клочке земли.

На Новый год я всё же во Псков поехал. Витя, человек одинокий, великодушно уступил мне свою смену: «Тебе нужнее, давай 30-го выходи, а я за тебя Новый год встречу». С января я и вовсе с дебаркадера уволился. Хорошая была работа, но платили мало, да и институт приходилось прогуливать. Вите я благодарен, а о своих терзаниях вспоминать смешно.

Это первый случай. Теперь второй — о сбывшемся новогоднем одиночестве. Лет десять назад я вновь учился (в магистратуре большого Университета) и вновь подрабатывал в охране. На этот раз сторожил большую парковку на набережной Карповки, ровно напротив Иоанновского монастыря. Там тоже было неплохо. Работа только ночная. Поднимаешь шлагбаум и, если автомобилист выезжает, выдаешь ему пропуск, если заезжает — забираешь. В конце месяца трясешь с абонементщиков ежемесячную плату. Есть еще посуточники — они платили сразу. Деньги приходилось таскать в кармане джинсов. Из оружия — бейсбольная бита, кнопка вызова милиции и молитва.

Днем стоянку охраняли поочередно два друга, Серёжа и Петя. Они держали бизнес: принимали металлолом у алкашей. Поэтому на территории стоянки, возле будки, всегда валялись какие-нибудь забавные предметы: самовары, сломанные подстаканники, советские значки. Приносили вроде и что-то ценное (наверняка частью ворованное), но меня это, конечно, не касалось. Неприятная сторона заключалась в том, что алкаши не были в курсе нашего расписания, поэтому, сколько я их ни отгонял, они свой хлам несли и мне. Короткие перепалки с ними меня не трогали — даже нравилось командирским тоном останавливать их и, разочарованных, выставлять за ворота. Сладостно-садистское чувство…

Запомнилась одна грустная встреча. Я раньше жил в коммуналке на Петроградке. Среди соседей была парочка — алкоголики, но такие, старавшиеся держаться в рамках. Муж работал на пельменной фабрике, жена сидела с ребенком, мыла полы, стирала, готовила. Потом — я тогда уже из коммуналки съехал — муж как-то перебрал и умер, захлебнувшись рвотой. А жена… её я однажды увидел возле своей будки, совсем опустившуюся. Заметила меня издалека и, смутившись, ретировалась.

«Тимур, я тебя в новогоднюю ночь поставил», — сообщил мне по телефону начальник. Спорить было бесполезно, я и не спорил. Ночь прошла на удивление тихо: ни алкашей, ни пьяных автолюбителей, которым зачем-то срочно понадобилось оседлать свой «форд» или «рено». Даже фейерверки гремели где-то вдалеке, в соседних дворах. Я долго говорил по телефону с женой, мамой, бабушкой, дедушкой — вот для чего изобрели мобильный телефон, — потом слушал президента по радио, потом ел что-то вкусное, захваченное из дома. После полуночи всё пошло как обычно.

Утром, особенно новогодним утром, на стоянке тихо. Христианство любит тишину.

Поделиться

Другие статьи из рубрики "ПОДРОБНО"